И. Ошэр, убежденный, что учение об исхожде- нии Святого Духа не имеет существенного влияния на духовную жизнь христиан, отмечал, что никто из византийских богословов, не исключая Григория Паламы и его сторонников, не разработал аскетического и мистического учения, основанного на православном понимании исхождения Святого Духа только от Отца[98]. Действительно, это учение не было разработано, поскольку в отличие от Filioque на Западе оно было для Православной Церкви не новшеством, а древним догматом. Сам же Григорий Палама связывает различие между сущностью и энергией Божией — центр своего богословского и аскетического наследия — с исхождением Святого Духа только от Отца (ex Patre solo).

Учение Православной Церкви — это не ряд догматов, выраженных через соответствующую форму духовной жизни, но органичное целое, охватывающее всех членов Церкви и составляющее основу для их деятельности. Для Григория Паламы вопрос об исхождении Святого Духа — не мелкая догматическая деталь, но важнейшая тема, связанная со всей христианской верой[99] и ее целью — возрождением человека и его обожением во Христе.

Палама смотрит на богословские течения и церковные события своего времени в свете православного предания. Он думает, верит, молится, живет и учит, следуя отцам Церкви. С другой стороны, он считает Варлаама, Акиндина, Григору и противников исихазма в целом последователями древних еретиков[100] или ловкими посредниками между Востоком и Западом. Их учение, как и древние ереси, противоречит сохранённому Церковью опыту обожения, но этот опыт подвергается нападкам с новых позиций. Поэтому в свой век Палама в споре с новыми еретиками не просто повторяет святоотеческое учение, но, вдохновляемый тем же Духом, продолжает творчески свидетельствовать о православном опыте Церкви.

ГЛАВА II. МИСТЕРИОЛОГИЧЕСКАЯ И ЭККЛЕЗИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРИРОДА ОБОЖЕНИЯ

Мы рассмотрели, как возрождение человеческой природы во Христе не только освободило её от уз тления и смерти, но и через обожение и обращение к Богу Отцу возвысило ее над состоянием, в котором она находилась до грехопадения. Обретаемые во Христе возрождение и обожение человеческой природы становятся доступными всем людям через церковные таинства. С помощью таинств и благодати Святого Духа человек во Христе побеждает грех, преодолевает власть тления и смерти и входит в жизнь Тела Христова, то есть в жизнь Церкви. Главные таинства — крещение и евхаристия, в них домостроительство Сына Божия выражается наиболее полно. По своей природе и цели Церковь представляет собой истинное «причастие обожения».

Таинства как средство обожения человека

Таинства — это тварные средства, передающие нетварную божественную благодать. Человек, как тварное создание, нуждается в этих тварных средствах, чтобы стяжать нетварную благодать Святого Духа. Однако главное в таинствах — не их тварная сторона, а сообщаемые ими духовные дары. Поэтому, приступая к таинствам, следует помышлять не только о видимом, но и духовно созерцать «скрытое внутри божество»[101].

Источник, наполняющий таинства благодатью, — Христос. Как уже было показано, Христос возродил и обожил в Себе падшую человеческую природу, но не индивидуальные человеческие ипостаси[102]. Однако для того, чтобы благодать Христова принесла плоды, она должна быть доступна каждому человеку в отдельности. Этот процесс не совершается насильственно, механическим или магическим образом, обожение не навязывается человеку, а предлагается ему как благодатный дар от Бога. Христос не лишает человека свободной воли даже ради спасения, ибо это противоречило бы цели творения. Человек был создан свободным, и по своей воле он покинул Бога. Это значит, что он может оставаться человеком только добровольно вернувшись к Богу.

Церковные таинства открывают возможность каждому человеку как личности стать причастником божественной благодати, которую Бог даровал человеческой природе, восприняв ее[103]. Тленный человек, происшедший от тленного корня, Адама, через таинства соединяется с новым корнем, Христом, и становится причастным нетлению и вечной жизни. Нетварная и нетленная божественная благодать, осеняя человека, делает его небесным, вечным и безначальным[104]. Григорий Палама не первый дал подобное определение человеку, возрожденному благодатью: святой Максим Исповедник использовал те же слова для описания живущих во Христе и наставляемых Его благодатью[105]. Конечно, эти слова не означают отрицания коренного различия между человеком и Богом как между творением и Творцом, но выражают истину возрождения человека, причастного божественной благодати, делающей его богом во всех отношениях, «кроме тождества сущности»[106]. Тварный человек живет и действует благодаря пребывающей в нем нетварной божественной энергии. Совершенно очевидна прямая связь между участием верующего в таинствах и его нравственной жизнью. «Если мы произволяем жить во грехах, ни божественное крещение, ни последующие за ним божественные таинства не избавят нас от вечного осуждения»[107].

Хотя человек получает божественную благодать через участие в таинствах и становится причастным нетлению и обожению, он все же рискует по нерадению и лености отпасть от Бога в течение земной жизни. Опасность отпадения придаёт жизни верующего драматический характер. Это особенно касается монашеской жизни: в ней наиболее ярко проявляется борьба человека с дебелостью плоти, присущей человеку в этой жизни, стремление сохранить и углубить общение с Богом переживается особенно остро, а опасность падения и духовной смерти воспринимается с ужасом. Разрешение этой драмы человеческого бытия — в уповании на милосердие Божие и вере в превосходство силы Его благодати над властью диавола. Постоянно участвуя в таинстве евхаристии, верующие приобретают уверенность в присутствии Божием и получают доказательство Его милосердия.

По мнению Григория Паламы, важнейшие таинства — евхаристия и крещение, от них зависит спасение человека. «На этих двух таинствах зиждется все наше спасение, ибо в них сосредоточивается все богомужное домостроительство»'. Позиция Григория Паламы в этом вопросе не нова для Православия, еще святитель Иоанн Златоуст выражал эту мысль. Говоря о пронзенных воином ребрах Христа, Златоуст замечает следующее: «… Тут совершилось неизреченное таинство: абие изыде кровь и вода (Ин. 19, 34). Не без значения и не случайно истекли эти источники, но потому, что из того и другого составлена Церковь. Это знают посвященные в таинства: водою они возрождаются, а кровию и плотию питаются. Так отсюда получают свое начало таинства»[108].

Конечно, Палама не отвергает остальных таинств, он пишет о присущей им освящающей силе. Например, он говорит, что через таинство миропомазания Божия благодать вливается в сердце человека и запечатлевает его в день искупления[109]. Григорий Палама также советует верующим иметь духовного отца, с верой и смирением обращаться к нему и исповедоваться для получения прощения грехов[110]. Схоластическая же теория семи таинств, неизвестная в святоотеческом предании, чужда и Григорию Паламе, хотя позже она была принята в Православии[111]. Палама, следуя традиции, уделяет особое внимание таинствам крещения и евхаристии, посредством которых человек возрождается и становится причастником нетварной божественной благодати.

Григорий Палама соотносит стяжание благодати с церковными таинствами, а также часто подчеркивает, что человек приобщается лишь благодати Божией, то есть Его энергии, но не сущности. Это ясно показывает не только его непричастность мес- салианству[112], но и принципиальное неприятие этой ереси.

Таинство крещения