Фрагмент имеет ближайшие параллели именно с Московским сводом 1479 г., потому что в Новгородско–Софийских летописях известие вообще отсутствует, а в Московский свод оно проникло из Троицкой (но в самой Троицкой летописи, судя по Лаврентьевской, текст имел отличия[807]).

Сравнение Повести с выявленным летописным источником показывает, что наибольшее количество искажений в тексте рассмотренного фрагмента имеется в редакции А (301): пропущено имя Ингваря Ингоревича, в словах «люди многи» опущено «многи», вместо «тотар» написано «зловернаго царя Батыя».

Итак, в результате сопоставлений с летописями различных традиций мы пришли к выводу, что в Повести о Николе Заразском использован Московский свод 1479 г. Этот памятник известен в трех списках: Уваровском 20—30–х годов XVI в. (ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 1366 (40) — издан в XXV томе ПСРЛ), Эрмитажном середины XVIII в. (РНБ, Эрмитажное собр., № 416б — при издании XXV тома ПСРЛ по нему восполнены тексты утраченных листов Уваровского списка), Архивский конца XVII — начала XVIII в. (РГАДА, ф. 181 (Собр. МГАМИД), № 20 — так называемая Ростовская летопись), в котором текст Московского свода соединен с летописью Дубровского (доходящей до 1539 г.) и местами выправлен по Никоновской летописи[808]. Источник Повести о Николе вряд ли может быть сближен с Уваровским списком, пропуски и искажения которого нам пришлось в процессе анализа исправлять по другим спискам, и тем более с очень поздней Эрмитажной рукописью, в которой ошибочных чтений еще больше. А вот с Архивским списком параллели в Повести о Николе действительно находятся. Первый такой признак обнаруживается в рассказе о крещении князя Владимира. Во всех летописях современные Владимиру византийские императоры называются «цари Василий и Константин». В Архивском списке (под влиянием Никоновской летописи) цари названы «греческими» и добавлено, что они являются сыновьями царя Романа, внуками Константина Багрянородного, правнуками Льва Премудрого (Арх., № 20, л. 37)[809]. Эти сведения заимствованы из статьи «Царие, царьствующии в Констянтине граде, православнии же и еретици», которая, кстати, находится среди вводых статей Никоновской летописи. В Повести о Николе (282) императоры Василий и Константин также названы «греческими», затем в результате обращения к статье «Царие царьствующии» раскрыто прозвище Багрянородного — «Порфирогенит», переданное в разговорной огласовке — «Парфиенитос». Другое сближение с Архивским списком, вернее, с его протографом наблюдается при описании разорения Рязани: «и не бе в ней ничто благо видети, токмо дым, и земля, и пепел» (317). «Дым и земля» читаются в Московском своде (и Софийской I), в Новгородской IV еще добавлено — «персть, прах и пепел». Таким образом, в Повести слились чтения Московского свода и Новгородской IV летописи, а эти источники как раз и скомпилированы в Архивском списке. Данное замечание, правда, ослабляется тем обстоятельством, что в Архивском списке Повесть о разорении Москвы Тохтамышем передана по Новгородской IV летописи и в таком виде влиять на Повесть о Николе Заразском явно не могла. Поэтому можно только осторожно предположить, что составитель Повести, вероятно, имел возможность пользоваться такими источниками, как Никоновская летопись, Московский свод 1479 г. и Новгородский свод 1539 г. (летопись Дубровского) в то время, когда они еще не были объединены в одном памятнике, — а это было возможно только в период правления митрополита Макария (1542—1563).

Но и открытие того бесспорного факта, что Московский свод 1479 г. являлся источником Повести о Николе Заразском, уже дает многое для решения проблемы происхождения Повести. Во–первых, отсюда следует, что Повесть о Николе не могла возникнуть ранее конца XV в. Следует, впрочем, заметить, что написание имени князя Александра Ярославича с прозвищем «Невский» (во всех редакциях Повести) свидетельствет о еще более позднем времени возникновения Повести: на официальном уровне Александр Ярославич назван «Невским» впервые в Никоновской летописи (под 6800 и 6903 г.) — т. е. только в конце 20–х годов XVI в.; но широкое распространение прозвище «Невский» получило лишь после канонизации князя Александра Ярославича в конце 40–х годов XVI в. Учитывая данное обстоятельство, приходим к выводу, что Повесть о Николе Заразском не могла быть составлена ранее середины XVI в.

Во–вторых, мы получили строгое текстологическое обоснование схемы взаимоотношения редакций Повести: редакции Бх и Б2 восходят к одному протографу (редакции Б), в котором, наравне с редакцией А (и независимо от нее), отразился оригинал Повести. В–третьих, использование в обеих частях Повести однородного летописного источника, более того, наличие в первой части фразы из плача Ингваря (переделанного из плача княгини Евдокии) — свидетельствуют об одновременном создании обеих частей памятника и их принадлежности одному автору. Впрочем, на последнем тезисе следует остановиться подробнее.

Не приходится сомневаться, что доминирующей темой Повести является прославление местночтимой иконы св. Николая Чудотворца. Первая часть Повести целиком отвечает этой главной цели. Корсунская икона с самого начала объявляется «чудотворной». Ее значительность определяется такими фактами, как соседство с корсунской церковью апостола Иакова, в которой принял крещение святой князь Владимир Святославич, и с «красной полатой», предназначенной для пиров византийских императоров. Перенос иконы в Рязанскую землю предопределен «великим святителем» Николаем Чудотворцем с характерным напутствием: «Тамо хощу быти, и чюдеса творити, и место прославити». Чудотворения от иконы начинают проявляться еще в Корсуне (исцеление ослепшего Евстафия), во время же путешествия образ Николы «нача великие чюдеса творити», а в Новгороде исцелил тяжело заболевшую жену Евстафия. Уведав о «великих и преславных чюдесах», спешит поклониться иконе рязанский князь Юрий Ингоревич. Основание Никольского храма в Рязанской земле окружено ореолом значительности: его строит рязанский великий князь Юрий и освящает местный епископ Евфросин. Внесение в Повесть легенды о Федоре и царевне Евпраксии очевидным образом преследует цель осмыслить название «Заразской» иконы и самого места нахождения храма. Во второй части Повести, несмотря на ее преимущественно воинский характер, тема Заразской иконы и церкви постоянно находится в поле внимания автора. Рассказ начинается с того, что описываемые события происходят в 12–е лето «по принесении чюдотворного Николина образа ис Корсуня». Вновь повторяется легенда о смерти князя Федора и царевны Евпраксии. Перед сражением рязанские князья молятся в городском соборе «великому чюдотворцу Николе». В конце Повести рассказывается о захоронении Федора, Евпраксии и Ивана Постника у «великого чюдотворца Николы Корсунского» и вновь объясняется, почему икона называется Заразской. А завершается Повесть родословным перечнем служителей «великого чюдотворца Николы Заразского»[810] — окончательно раскрывающим основную идею произведения и среду, из которой вышел его автор.

Род никольских попов, начинающийся именами Евстафия и его сына, второго Евстафия, очевидным образом связан с первой частю, где названы те же лица. Вместе с тем, несмотря на крайнюю лаконичность перечня служителей церкви Николы Заразского, в нем обнаруживается достаточно редкий лексический элемент, соотвествующий как раз воинскому сюжету второй части Повести: в родословном перечне утверждается, что потомки Евстафия служили 335 лет «непременно» (321), а в эпизоде об осаде Рязани татарами рассказывается, что защитники города бились также «непременно»[811] (в отличие от Батыева войска, которое «переменяшеся»). Вообще язык обех частей Повести один и тот же, несмотря на различие тематики. В первой части Евстафий «нача ужасатися», а потом «скорбети и плакатися», во второй части уже Батый «нача велми скръбети и ужасатися», Юрий же «нача плакатися», а Ингварь «плачася безпрестано». В первой части Федор «испущал слезы от очию, яко струю», во второй части у Ингваря «слезы от очию, яко поток течаше». «Великий чюдотворец Никола Корсунский» называется так и в первой части, и во второй, и в перечне служителей Никольской церкви. В обеих частях Батый непременно фигурирует как «безбожный царь», Евпраксия — «царска рода», Федор — «благоверный», а храм Николы воздвигнут в некоей «области». Описание самоубийства Евпраксии в двух частях вообще доходит местами до полного тождества:

Первая часть Вторая часть Убиен бысть благоверный князь Федор Юрьевич Резанский от безбожнаго царя Батыа на реке на Воронежи. И услыша благоверная княгиня Еупраксеа царевна убиение господина своего блаженаго князя Федора Юрьевичя, и абие ринуся ис превысокаго храма своего и сыном своим со князем Иваном Федоровичем, и заразишася до смерти. И принесоша тело блаженаго князя Федора Юрьевича во область его к великому чюдотворцу Николе Корсунскому, и положиша, и его благоверную княгиню Еупраксею царевну, и сына их Ивана Федоровича во едином месте, и поставиша над ними кресты камены. И от сея вины да зовется великий чюдотворець Николае Зараский, яко благовернаа княгиня Еупраксеа с сыном князем Иваном сама себе зарази (287). Князь Федор Юрьевич прииде на реку на Воронеже к царю Батыю … Безбожный царь Батый . повеле вскоре убити благовернаго князя Федора Юрьевича (288—289). Благовергая княгиня Еупраксеа стоаше в превысоком храме своем и и держа любезное чадо свое князя Ивана Федоровича, и услыша таковыа смертоносныя глаголы, и горести исполнены, и абие ринуся из превысокаго храма своего сыном своим со князем Иваном на среду земли, и заразися до смерти (289). Поиде же князь Ингварь Ингоревичь на реку на Воронеж, иде убьен бысть князь Федор Юрьевич Резанской, и взя честное тело его, и плакася над ним на долг час. И принесе во область его к великому чюдотворцу Николе Корсунскому, и его благоверъную княгиню Еупраксею, и сына их князя Ивана Федоровича Посника, и положиша их во едином месте. И поставиша над ними кресты камены. И от сея вины да зовется великий чюдотворець Николае Заразский, яко благоверная княгиня Еупраксеа и сыном своим князем Иваном сама себе зарази (300).

Подводя итоги нашему исследованию, приходим к выводу, что Повесть о Николе Заразском — произведение единое по своему замыслу, языковым особенностям и использованным источникам. Все части памятника написаны в одно время и одним автором, объединены общей идеей прославления местных святынь. Данный вывод распространяется и на заключающий Повесть «Род поповский Николы чюдотворца Зараского», первоначальный вид которого читается в редакции Бх. Как подмечено выше, фраза о 335 годах «непременного» служения рода Евстафия Корсунского написана в манере составителя всей Повести — а это приводит к признанию, что текст Повести вместе с Родословным перечнем создан в 1560 г. (1225 + 335 = 1560). Это заключение проверим теперь на текстологической стемме списков и редакций Повести о Николе Заразском.

Рассмотрим сначала редакцию Бх (см. Рис. 11). Характеристику основного ствола графического дерева определяют древнейший список Пог., № 1594 и списки Увар., № 16, Пог., № 1442, Барс., № 940 — все они сопровождаются перечнем служителей, доведенным до протопопа Ивана и содержащим фразу о 335 годах служения Корсунского рода. К этому же стволу восходит редакция иерея Симеона, в которой перечень продолжен, а число лет «непременного» служения увеличено до 389, что свидетельствует о составлении редакции в 1614 г. Боковая ветвь, представленная списком Арх., К. 51, «Рода поповского» не содержит — и это сделано сознательно, потому что в Арх., К. 51 после окончания текста приписаны слова: «и ныне и присно и во веки веком, аминь». Таким образом, с полным основанием можно считать, что оригинал редакции Бх содержал роспись никольских попов от Евстафия до протопопа Ивана с указанием на 335 лет их служения.

В редакции Б2 перечень никольских священников также доведен до протопопа Ивана, но несколько отредактирован, в частности в нем опущена фраза о количестве лет непрерывного служения, а сам перечень вставлен после первой части Повести. Во всех основных звеньях стеммы редакции Б2 представлены списки с такого вида перечнем, в том числе его содержит и древнейший список Пог., № 643, изготовленный около 1562 г. Следовательно, перечень описанного вида сопровождал и оригинал редакции Б2.

Поскольку редакции Бх и Б2 восходят к общему источнику, редакции Б, то создавшуюся ситуацию легче всего объяснить следующим образом: редакция Б содержала перечень никольских священников до протопопа Ивана с указанием на 335 лет служения их рода, редакция Бх воспроизвела перечень полностью, а Б2 — с опущением количества лет. Если встать на формальную точку зрения, то можно предположить, что перечень редакции Б составлен ранее 1560 г., указание на который содержит редакция Бх. Но и в таком случае редакция Б не могла быть намного старше редакции Бх, так как перечень священников в Бх и Б2 одинаково заканчивается именем протопопа Ивана Вислоуха, который упоминается в источниках с 1560 по 1578 г. (см. выше). Чтобы прояснить положение, обратимся к рассмотрению редакции А.

Списки первоначального вида редакции А по разным причинам не воспроизвели перечень никольских служителей (в Вол., № 523 окончание Повести пришлось на конец тетради, в других списках отразились лишь отдельные эпизоды из Повести, и их составители, по–видимому, не были заинтересованы в увековечивании рода никольских попов). Но большинство списков восходит к особой переработке памятника, в которой родословие никольских священников пополнилось сыном Ивана Вислоуха — Петром, хотя сведение о 335 годах служения рода сохранилось.

Поскольку редакции А и Б, как было выяснено, независимо отражают один оригинал, то становится очевидным, что этот оригинал должен представлять собой Повесть с приложенным перечнем священников церкви Николы Заразского, доведенным до протопопа Ивана Вислоуха и сопровождавшимся указанием на 335 лет их непрерывного служения после перенесения иконы из Корсуня на Рязань. Поскольку последнее произошло в 1225 г., то получаем год составления всей Повести о Николе Заразском — 1560 г.