Проф. прот. о. Г. Флоровскій въ немногихъ словахъ охватываетъ всю неизмѣримую глубину значенія преп. Серафима: «Начало прошлаго вѣка въ судьбахъ Русской Церкви ознаменовано какимъ то внутреннимъ и таинственнымъ сдвигомъ. Объ этомъ свидетельствуете пророческій образъ преп. Серафіима Саровскаго (1759–1833), его подвигъ, его радость, его ученіе. Образъ вновь явленной святости оставался долго неразгаданнымъ. Въ этомъ образѣ такъ дивно смыкаются подвиги и радость, тягота молитвенной брани и райская уже свѣтлость, предображеніе уже нездѣшняго свѣта». Онъ «съ неожиданнымъ дерзновеніемъ свидетельствуете о тайнахъ Духа». Преп. Серафимъ весьма напоминаете древнихъ тайновидцевъ, преп. Симеона больше другихъ, съ его дерзновеннымъ призывомъ искать даровъ Духа. Преп. Серафимъ былъ начитанъ въ отцахъ. Въ его опыте обновляется исконная традиція взысканія Духа, истинная цѣль жизни нашей и христианской состоите въ «стяжаніи Духа Святаго Божія». Все другое должно быть только средствомъ. Подъ елеемъ, котораго не доставало у юродивыхъ дѣвъ Евангельской притчи преп. Серафимъ подразумѣваетъ не добрыя дѣла, но именно благодать Св. Духа», творя добродетели, дѣвы эти, по духовному своему неразумію полагали, что въ этомъ то и дѣло лишь христианское, а до того получена ли была ими благодать Духа Божія, достойны ли онѣ ея, имъ и дѣла не было» (Толкованіе притчи о десяти дѣвахъ взято преп. Серафимомъ у преп. Макарія Египетскаго, который двукратно разбираетъ эту притчу и подъ елеемъ подразумѣваетъ благодать Св. Духа. Макарій Египетскій. Троицкая Лавра. 1904 стр. 25 и 405). Такъ со властію противупоставляется морализму духовность. «Духъ подается, но и взыскуется. Требуется подвигъ стяжанія. И подаваемая благодать открывается въ нѣкоемъ неизреченномъ свѣтѣ. Бесѣда съ Мотовиловымъ преп. Серафима внутренно принадлежите византійской традиціи и въ немъ она становится вполнѣ живой» (Прот. о. Флоровскій. «Пути Русскаго Богословія». Парижъ 1937. Стр. 391). Въ своемъ изслѣдованіи «Духовные предки Св. Григорія Паламы» Проф. Арх. Кипріанъ тоже говорите о непрерывной преемственности православной мистики: «Путь православной мистики и цѣль ея — стяжаніе Св. Духа, а не подражаніе страдающему Христу и не жертвенное самоистязаніе. Въ этомъ совершается для него личная встрѣча съ Параклитомъ, и заключается имъ его личный завѣте со Св. Духомъ, почему ему и чуждо ожиданіе Третьяго Завѣта и Третьяго Откровенія всему человѣчеству. Это откровеніе совершается на его личномъ пути, личнымъ стяжаніемъ благодати. Эта традиція нашей мистики идете отъ древнѣйшихъ духовидцевъ Востока, эта линія тянется отъ псевдодіонисія черезъ Максима Исповѣдника, Симеона Новаго Богослова, Григорія Паламу къ подвижникамъ и мистикамъ нашихъ дней, когда еще разъ расцвѣтаете въ лицѣ Пр. Серафима Саровскаго и опытно раскрываете въ его бесѣдѣ съ Мотовиловымъ то, что было драгоцѣннымъ сокровищемъ въ мистической ризницѣ Востока: видѣніе обоженной полноты человѣческаго существа» (Арх. Кипріанъ. «Духовные предки Св. Григорія Паламы>. Бог. Мысль. Чарижъ. 1942. Стр. 130).

Глава III. Исторія Оптиной Пустыни. Архимандритъ Моисей

Оптина Пустынь находится въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Козельска Калужской губерніи. Она расположена на берегу быстрой рѣчки Жиздры, отрѣзающей ее отъ остального міра, и окружена дѣвственнымъ боромъ. Оптинскій монастырь представляетъ собой величественный бѣлый кремль съ 4–мя храмами, крѣпостными стѣнами и башнями.

Высокая духовная жизнь Оптиной гармонируетъ съ ея внѣшней красотой. Гоголь послѣ посѣгценія Оптиной описываетъ ея исключительную духовность и благотворное ея вліяніе на все съ ней соприкасающееся.

Изъ Долбина отъ И. В. Кирѣевскаго Гоголь съ М. А. Максимовичемъ съѣздилъ въ сосѣднюю обитель Оптину. За двѣ версты, Гоголь со своимъ спутникомъ вышли изъ экипажа и пошли пѣшкомъ до самой обители. На дорогѣ встрѣтили они дѣвочку съ миской земляники и хотѣли купить у нея землянику, но дѣвочка, видя, что они люди дорожные, не захотѣли взять отъ нихъ денегъ и отдала имъ свои ягоды даромъ, отговариваясь тѣмъ, что «какъ можно брать съ дорожныхъ, т. е. странствующихъ людей?» — «Пустынь эта распространяете благочестіе въ народѣ» — замѣтилъ Гоголь, удивленный этимъ трогательнымъ проявленіемъ ребенка, «и я не разъ», — продолжалъ онъ — «замѣчалъ подобное вліяніе такихъ обителей.».

О посѣщеніи своемъ Оптиной Пустыни (въ іюнѣ 1800 г.) вотъ что писалъ Гоголь графу А. П. Толстому: «Я заѣхалъ по дорогѣ въ Оптинскую Пустынь и навсегда унесъ о ней воспоминаніе. Я думаю на самой Аѳонской горѣ не лучше. Благодать видимо тамъ присутствуетъ. Это слышится и въ самомъ наружномъ служеніи… Нигдѣ я не видалъ такихъ монаховъ. Съ каждымъ изъ нихъ, мнѣ казалось, бесѣдуетъ все небесное. Я не распрашивалъ, кто изъ нихъ какъ живетъ: ихъ лица сказывали сами все. Самые служки меня поразили свѣтлой ласковостью ангеловъ, лучезарной простотой обхожденія; самые работники въ монастырѣ, самые крестьяне и жители окрестностей. За нѣсколько верстъ, подъѣзжая къ обители, уже слышимъ ея благоуханье: все становится привѣтливѣе, поклоны ниже и участія къ человѣку больше. Вы постарайтесь побывать въ этой обители; не позабудьте также заглянуть въ Маломъ Ярославцѣ къ тамошнему игумену, который родной братъ Оптинскому иіумену и славится также своею жизнію; третій же ихъ братъ игуменомъ Саровской обители и тоже, говорятъ, очень достойный настоятель» («Жизнь и труды М. Н. Погодина», Николая Барсукова, XI книга, стр. 14546).

Теперь хочу перейти отъ историческихъ воспоминаній къ своимъ личнымъ и изобразить читателю ту картину, которая однажды раскрылась передо мной на пути при приближеніи къ монастырю: каждый разъ, когда я подъѣзжалъ къ Оптиной Пустыни уже издали она производила на меня своимъ видомъ неотразимое впечатлѣніе, но былъ такой случай, когда я увидѣлъ нѣчто необыкновенное и незабываемое: я ѣхалъ съ вокзала къ монастырю и вдругъ за поворотомъ увидѣлъ я какъ бы въ воздухѣ бѣлый городъ–кремль: бѣлыя крѣпостныя стЬны съ башнями, бѣлые храмы, надъ которыми господствовала, уходя далеко ввысь бѣлая колокольня. И все это высилось на фонѣ зубчатой стѣны многовѣкового дѣвственнаго бора.

Бѣлое облако–туманъ растилалось у подножія стѣнъ монастыря, сѵмволически отдѣляя его отъ земли и унося въ «горняя». А другое бѣлое облако далеко на горизонтЬ вздымалось надъ монастыремъ и въ немъ, — этомъ облакѣ, непрестанно сверкали беззвучныя зарницы, прообразъ того небеснаго, нетварнаго свѣта ѳаворскаго, носительницей котораго была Оптина Пустынь.

То было внѣшнее впечатлѣніе. А когда я поселился внутри стЬнъ и сталъ оптинскимъ богомольцемъ, мои внутреннія огцугценія превзошли всѣ мои ожиданія, несмотря на то, что я былъ достаточно подготовленъ къ этому и уже зналъ многое изъ книгъ и слыхалъ разсказы о старцахъ отъ очевидцевъ! Передать это впечатлѣніе тому, кто не испыталъ его лично, невозможно! Вотъ раннее лѣтнее утро! Вы идете въ церковь. Прохлада. Кругомъ чудный шумъ вѣковѣчныхъ сосенъ. Ихъ ароматъ разливается повсюду. А передъ вами на фонѣ дѣвственнаго бора красуется величественный бѣлый кремль: это Оптина съ ея крѣпостными сгЬнами, башнями, церквами.

И въ то же время вы испытываете реальное огцугценіе присутствія Божія, а отсюда страхъ за каждую мысль, дѣйствіе, чувство и одновременно ощущаете непостижимый миръ на душѣ и радость, которая такъ дивно гармонируетъ съ внѣтттней обстановкой.

Значеніе Оптиной Пустыни

Значеніе Оптиной Пустыни очень велико въ духовной жизни Россіи. Она является лучшимъ представителемъ того духовнаго возрожденія, возникшаго въ концѣ 18–го вѣка въ Россіи.

Расположенная у опушки дѣвственнаго сосноваго бора, отрѣзанная отъ міра рѣкой Жиздрой, она была превосходнымъ мѣстомъ для отшельнической созерцательной жизни. Это былъ чудный духовный оазисъ, гдѣ повторялись благодатные дары первыхъ вѣковъ монашества. Они — эти дары, получили полное выраженіе въ особомъ служеніи — старчествѣ. Дѣйствительно, оптинскіе старцы отличались высшимъ изъ всѣхъ даровъ — даромъ разсудительности, а также прозорливостью, даромъ исцѣленій и чудотвореній. Это служеніе пророческое — какъ въ апостольскія времена это творили пророки, такъ и теперь старцы утешали страждущихъ, возвѣщали по волѣ Божіей будущее (Смотри въ началѣ опредѣленіе понятія старчества).