IV. ЧЕРЕЗ ТРИ ПОКОЛЕНИЯ

Мелания Младшая на Елеонской горе (417439). Упадок Скита и общины Тавенниси. Apophthegmata Patrum. Возвращение в Скит и второе разорение (434). Пимен и его братия. Оставление Скита до и после его разорений. Порфирий Газский. Сисой. Сильван и его ученики. Авва Исайя и его творения. Его отношение к Халкидону.

В404 году Иероним похоронил в Вифлееме Павлу,[431] нашествие же Алариха в 410 году заставило старшую Meланию вновь отправиться в Иерусалим, где (через сорок дней после своего прибытия в Святой Город) она и умерла.[432] В 417 году внучка Мелании Старшей младшая Мелания и ее супруг Пиниан приняли монашество и поселились в двух Елеонских обителях. В эту пору Мелании Младшей было тридцать четыре года. За много лет до этого она убедила своего мужа в том, что они должны жить как брат и сестра,[433] и еще до разорения Рима успела раздать почти все свое богатое имение.[434] Эта пара провела на севере Африки семь лет, а затем через Александрию перебралась в Иерусалим.[435] Пиниан и Мелания хотели стать рядовыми членами здешней Церкви.[436] Тем не менее, в течение длительного времени Мелания продолжала заниматься строительством храмов и раздачей средств на иные церковные нужды. В 418 году она смогла побывать и в египетс ких пустынях.[437] В 437 году Мелания, воспользовавшись cursus publicus (государственной почтой), отправилась в Константинополь, где в роли западного посла появился все еще остававшийся язычником ее родной дядя Волусиан, которого незадолго до его кончины она успела обратить в христианскую веру.[438]

Ко времени ее первого появления в Палестине умерли уже и Иоанн, епископ Иерусалимский, и Евстохия.[439] Однако Иероним все еще жил в Вифлееме. Его неприятие Оригена нисколько не уменьшилось, а отношения с окружающими ничуть не улучшились. За год до этого монастыри подверглись нападению, во время которого был убит диакон.[440] Иероним считал повинными в этом пелагиан, искавших случая отомстить за изгнание Пелагия из Палестины после того, как синод в Диосполе осудил его ересь, не признав виновным его самого. [441] Впрочем, сведения о названном нападении и преступниках достаточно смутны.

Мелания Младшая была внучкой Мелании Старшей, знатной римлянки, которую Иероним заклеймил как «черную именем и душою»,[442] и которая покровительствовала Руфину в последние годы его жизни.[443] Очень отрадным представляется то, что Иероним принял Меланию Младшую и ее супруга, совершенно не вспоминая о былой вражде;[444] сам же он умер, вероятно, спустя два года после этого.[445] Самые близкие отношения сложились у Мелании с младшей Павлой, тогда еще совсем девочкой, с раннего детства призванной к монашеству.[446] Считается, что Мелания привела ее к великому смирению από πολλοΰ τύφου και «Ρωμαϊκού φρονήματος — «от великого надмения и римской заносчивости».[447] Мелания умерла в 439 году, и в последние дни ее жизни Павла находилась рядом с нею.[448]

Это последняя известная мне запись о Вифлеемской общине Иеронима.

* * *

Разорение Скита в 4078 гг., последовавшее едва ли не сразу вослед за трагическими событиями в Нитрии, укрепило монахов в мысли о том, что они — а это было уже третье поколение монашествующих — утратили достоинство первого поколения. Автор «Паралипомен» замечает в общине тавеннисиотов признаки упадка, который предвидел Пахомий.[449] Старец говорил о Скитской и Нитрийской пустыне следующее: «Пророки оставили нам свои книги, и отцы наши пользовались ими, а ученики их заучивали эти книги наизусть. Затем пришло другое поколение, которое сделало из них выписки и попрятало их по шкафам».[450] Авва Пимен, переживший это время, говорил: «С третьего поколения скитских монахов и аввы Моисея братия уже не взрастала [духовно]».[451] Тавеннисиотам мешало растущее богатство обители;[452] так, монастырь Метанойя в Канопе в скором времени стал одним из крупнейших землевладельцев Египта.[453] В Скитской пустыни царил упадок морали. Инокам вспоминались слова Макария Египетского: «Когда увидите келью, построенную возле Болота, знайте, что запустение Скита уже близко; увидите деревья оно уже возле самой двери, увидите отроков берите свои мантии и бегите из этого места».[454] Подобным же образом и Исаак, пресвитер Келлий, на склоне лет говаривал: «Не допускайте сюда отроков, ибо изза них пришли в запустенье уже четыре скитских Экклесии».[455]

Названное искушение было вовсе неведомо первому поколению хотя и Антоний,[456] и Афанасий[457] так или иначе затрагивали в своих посланиях вопросы, имеющие отношение к этой стороне человеческой природы (но не к ее извращению). В «Правилах» преподобного Пахомия содержится ряд предостережений против слишком тесного общения монахов;[458] при этом юноши подобные Феодору, принимались в обители без ограничений. Отец Жан Грибомон рассказывал мне, что помимо прочего первичные «василианские» источники отличаются от вторичных совершенным отсутствием в них любых упоминаний о гомосексуальной одержимости,[459] о которой упоминает, по крайней мере, один из основных коптских документов.[460]Это упоминание относится к характерным для этого документа замечаниям второстепенного характера, находящимся в противоречии с греческими источниками, что, на мой взгляд, совсем не трудно доказать.[461] Во времена Макария и Исидора Карион без малейших сомнений привел в Скит своего юного сына Захарию; через какоето время часть братии возроптала, после чего юноша на целый час погрузился в воды соленого озера и вышел оттуда изуродованным почти до неузнаваемости.[462] Макарий и Моисей, не стыдясь, спрашивали у него советов, смущая тем юного инока;[463] Моисей и пресвитер Исидор присутствовали при его безвременной кончине.[464] В следующем же поколении, когда безбородый юноша Эвдемеон явился к преемнику Исидора Пафнутию, тот отослал его прочь со словами: «Я не дозволю женскому лицу остаться в Скиту, ибо враг не дремлет».[465] (Как мы увидим, со временем в лаврах Иудеи это условие стало правилом). Представитель того же поколения Феофил, решивший избавиться от Исидора Странноприимца, обвинил его в содомии.[466] Через полвека та же клевета распространялась монахами, ставшими в оппозицию к Халкидону, в отношении убитого ими в 457 году патриарха Протерия.[467] Подобные обвинения и породившая их одержимость были бы немыслимы при жизни первого поколения.

На зависть этому веку тогда же началось собирание историй о прежнем времени. Когда именно стали запись!ваться такого рода истории, мы не знаем. Но, вполне возможно, что и Палладий, и Евагрий уже имели в своем распоряжении некие письменные источники.[468] Этим трудам способствовали ощущение постоянной опасности и морального упадка, а также боязнь того, что великие Старцы и их время могут оказаться забытыми. Тот период истории, который мы собираемся рассмотреть, отмечен ростом скитской диаспоры, основным документом которой стало собрание Apophthegmata Patrum (Gerontikon — его более раннее, или Paterikon его более удачное название), сложившееся, вероятно, к середине пятого столетия и ставшее основою для всех существующих ныне соответствующих сборников.[469] По своему характеру собрание это является корпусом «прецедентного права» пустыни. Сборник постоянно дополнялся, однако по отношению к нашему человеческому естеству он являл и являет собою нечто вневременное. Где бы мы его не раскрыли, мы тут же находим места, говорящие именно о нас и о наших немощах.

В то время как «Лавсаик» имеет отношение, прежде всего, к Нитрии, Апофтегмы, главным образом, связаны со Скитом. Именно о Ските вспоминает чаще всего следующее поколение, которое, возможно, находилось уже в рассеянии и дополнило собрание историями о подвижниках диаспоры и их изречениями. Скитские истории несут очень существенный генеалогический элемент: «Авва Петр говорил, что авва Авраам сказал, будто авва Агафон рассказывал…» — и так далее. Но вернемся настолько, насколько это возможно, — к рассмотрению истории той среды, в которой начинал складываться этот сборник.

* # *

На какоето время Скит, похоже, действительно обезлюдел. Настоятели двух общин, авва Псой и авва Иоанн Колов, судя по их составленным впоследствии Житиям,[470]назад так и не вернулись; Иоанн отправился сначала в Суэц, а затем на гору преподобного Антония,[471] Псой же перешел в Антиноэ.[472] Авва Феодор ушел не так далеко и остановился в монашеской общине Ферме,[473] которую никогда не посещавший ее Палладий описывает как гору на пути в Скит, на которой живет около пятисот монахов.[474]

Это указание представляется достаточно неопределенным, и мы можем с известной вероятностью идентифицировать названное поселение с большим комплексом монастыреких построек возле ХасмэльКауд, в двадцати милях к западу от Скита, открытых и частично раскопанных еще до войны принцем Омаром Туссуном (Toussoun), который без всяких на то оснований пытался отождествить их с (Нитрийскими) Келлиями.[475] Помимо прочего там была найдена крышка амфоры с изображением креста и надписью «Павел»; кстати говоря, Павел, о котором пишет Палладий,[476] был первым известным фермийским монахом.