2. Монах Евфимий и Патриарх Иоаким как представители московского консерватизма

Было бы несправедливо утверждать, что в ту пору в Москве жили одни только темные люди. Одновременно с известным церковным консерватизмом и религиозным ригоризмом существовало и большое стремление к образованию, к знаниям. В то время как одни обращались лицом к Западу, другие хотели черпать познания из старого источника, из греко–православного мира. Вокруг Епифания, подвизавшегося в Чудовом монастыре, собралась группа людей, тяготевших к греческой культуре, — трудно сказать, была ли это настоящая школа [881], — и, постоянно общаясь с Епифанием, помогая ему переписывать книги, читая различные сочинения, они могли расширить свой кругозор.

Замечательной фигурой в окружении Епифания был монах Евфимий, который впоследствии помогал патриарху Иоакиму в его борьбе против «хлебопоклонной ереси». Евфимий († 1705) был простым монахом Чудова монастыря, но, возможно, не только случай свел его с Епифанием, который спасался и работал в том же монастыре. Евфимий был от природы одаренным и весьма любознательным человеком; он очень хорошо выучил греческий язык и стал главным помощником Епифания; потом он еще более усовершенствовал свои богословские познания и выступил уже как переводчик и церковный писатель [882]. Его противник в богословском споре и приверженец «латинской партии» иеромонах Сильвестр Медведев называл его в своем «Покаянном исповедании» «правды ревнителем, и Церкве поборником, и веры защитником» [883], и хотя сказано это было не без известного лукавства и расчета, однако жизнь и деятельность Евфимия свидетельствуют о том, что он отличался убежденностью, особой прямотой в выражении своей точки зрения и граничащей с враждой неприязнью ко всем неправославным влияниям. Когда в 80–е гг. в московском обществе разгорелся ожесточенный спор о преложении Святых Даров, Евфимий стал одним из главных его участников и самым ревностным помощником малообразованного патриарха Иоакима, и, может быть, он–то и был подлинным инициатором крутых и ригористичных мер Иоакима против «хлебопоклонной ереси». Евфимий и Иоаким были последними могиканами московского консерватизма, последними поборниками идеи «Москва — третий Рим».

Ни в одной другой фигуре умирающий московский консерватизм не воплотился с такой силой и остротой, как в фигуре патриарха Иоакима (1674–1690). Родился он в 1620 г. в не особенно богатой служилой семье Савеловых, был вначале на военной службе в Южной Руси, недалеко от Киева. После смерти жены и детей он решил принять иноческий постриг и в 1655 г. вступил в киевский Межигорский монастырь. Неизвестно, каким образом он познакомился с патриархом Никоном, возможно, во время пребывания по каким–либо делам в Москве, известно только, что Никон назначил его в 1657 г. строителем основанного им Иверского монастыря. Современник и враг Иоакима, диакон Феодор, вначале один из «хлебопоклонников», а потом ревностный приверженец раскола, утверждал с ядовитой иронией, что Иоаким прежде не владел грамотой и лишь в Иверском монастыре начал учиться, а раньше он не умел ни читать, ни писать, ничего церковного не знал и службу совсем не понимал (возможно, Феодор хочет сказать, что Иоаким был вообще не религиозен по натуре. — И. С.), он был служилым ратником, который жил в глухих деревнях и гонял зайцев (!), а в церковь заходил редко, лишь по большим праздникам [884]. Даже если Феодор и преувеличивает, все–таки нужно признать, что и для своего времени Иоаким был необразованным человеком, однако он имел практический ум и здравый смысл, что вместе с литературным дарованием Евфимия, который служил у него чем–то вроде личного секретаря, давало ему возможность участвовать в богословском споре. Этому здравому смыслу, а по словам Феодора хитрости, Иоаким, возможно, обязан своим быстрым восхождением на вершину церковной власти.

Благодаря поддержке боярина Ф. Ртищева, который сам был большим приверженцем западного образования, — это говорит о том, что Иоаким умел находить себе друзей и покровителей и в неединомысленных с ним кругах, — он получил место настоятеля московского Андреевского монастыря, потом келаря в особенно близком царской семье Новоспасском монастыре, а в 1664 г. Иоаким уже был архимандритом московского Чудова монастыря. Он приобрел особое благоволение царя Алексея своим «обрядолюбием» и обходительностью, как язвительно замечает все тот же диакон Феодор. В 1673 г., когда Иоаким, вероятно не без вмешательства царя, был назначен Новгородским митрополитом, он встал уже в первый ряд церковной иерархии. Иоаким показал себя там властным иерархом, со строгостью управляя своей епархией и уделяя главное внимание соблюдению церковных формальностей. Впрочем, некоторые из административных мероприятий Иоакима принесли пользу, например, его распоряжения относительно приходского духовенства и новый порядок взимания даней с духовенства, введенный им позже (в 1675 и 1687 гг.) для всей Русской Церкви. Он много заботился о материальном обеспечении приходского духовенства, раздавая земли приходам, при нем был упразднен Монастырский приказ (1677), а в вопросе о подсудности духовенства Иоаким добился совершенного устранения светской власти от вмешательства в духовный суд [885].

Своей карьерой Иоаким обязан, собственно говоря, патриарху Никону, но его отношение к бывшему патриарху в пору пребывания того в последнем месте своего изгнания, в Кирилловом монастыре (что было делом рук Иоакима), по–человечески характеризует его с дурной стороны. Все попытки и даже просьбы царя Федора облегчить участь Никона были отклонены своевольным и самолюбивым Иоакимом. В то же время Иоаким был ревностным приверженцем реформ Никона и гонителем своих идеологических противников. С жестокостью, религиозным фанатизмом и непримиримостью преследовал он раскольников. Но и все те явления московской жизни, в которых проступали западные влияния, встречали решительное сопротивление и осуждение Иоакима. «Иностранцы», «латиняне» для него всегда были еретиками, он отказывался принимать иностранных послов, сидеть или есть вместе с ними за царским столом, он не разрешал иностранцам присутствовать на совершаемых им богослужениях. Читая его завещание, мы видим перед собой образ религиозного фанатика и формалиста, и это в те времена, когда культурный и религиозный формализм в Москве уже угасал. Хотя такие характеры, как Иоаким, не были типичны для последней четверти XVII в., все же их существование доказывает, что московский религиозный консерватизм и формализм уступал место новым людям и новым воззрениям не без борьбы [886].

3. Симеон Полоцкий и Сильвестр Медведев как носители западных влияний

Проникновению в московскую жизнь западных влияний способствовало не только их содержание, но в гораздо большей степени деятельность их сторонников, которая была весьма успешной. Иеромонах Сильвестр Медведев стоял в центре «западной», или «латинской», партии; его богословское образование, да и весь процесс его духовного становления были обусловлены постоянным личным общением с такими людьми, с помощью которых он мог научиться западному стилю мышления и овладеть западной образованностью, убедившись в их преимуществах.

Таким был, например, знаменитый Симеон Полоцкий, оказавший многообразное влияние на культурную жизнь Москвы, чья деятельность вводит нас уже в предысторию богословского спора о преложении Святых Даров. Симеон Петровский–Ситнианович, родившийся в 1629 г. в Полоцкой земле в Белоруссии и потому в истории литературы именуемый обычно Симеоном Полоцким, был главным поборником западного просвещения в Москве, с тех пор как поселился там в 1663 г. По сравнению с его современником и идеологическим противником Епифанием Славинецким, это был совсем другой человек; школа, которую он прошел, тоже решительно отличается от той, которую проходил Епифаний. В 40–е гг. он учился в Киевской коллегии, когда преподавателем (до 1650 г.) и префектом (1650–1655) там был известный южнорусский проповедник и ученый Лазарь Баранович (1620–1693), который впоследствии, уже архиепископом Черниговским (1657–1692), играл немаловажную роль в церковной жизни Киевской митрополии [887]. Его имя должно быть упомянуто здесь потому, что в позднейшей переписке с патриархом Иоакимом о преложении Святых Даров Лазарь Баранович поддерживал римо–католическую доктрину, и можно предположить, что богословские воззрения Симеона сложились в пору его учения в Киевской коллегии. В ту пору в коллегии процветала схоластическая система преподавания, она повлияла на духовный склад его личности и отразилась в его сочинениях. После окончания коллегии Симеон возвращается из Киева в Полоцк, принимает там иноческий постриг и становится преподавателем местной школы. При посещении города царем Алексеем Симеон Полоцкий удостоился чести лично обратиться к царю и преподнести ему специально написанное для этого случая приветственное стихотворение, тем самым он обратил на себя внимание царя. Так уже в Полоцке началась его будущая карьера.

В 1660 г. Симеону Полоцкому случилось побывать в Москве, и снова он не упустил возможности преподнести царю стихотворный панегирик и привлечь к себе его внимание. После захвата Полоцка польскими войсками (1661), в 1663 г. Симеон переселился в Москву. Благодаря рекомендательным письмам архиепископа Лазаря Барановича к Газскому митрополиту Паисию Лигариду, который в ту пору жил в Москве и пользовался особым благоволением царя Алексея, Симеон сумел завязать знакомства при царском дворе, при этом с большим искусством использовал свой поэтический талант. Одновременно началась его педагогическая деятельность в училище Заиконоспасского монастыря, где среди его учеников оказался и Сильвестр Медведев, в будущем иеромонах [888]. Чисто литературную деятельность Симеона мы затрагивать не будем, остановимся лишь на тех фактах московского периода его жизни, которые связаны с церковными событиями эпохи.

Симеон прибыл в Москву в тот момент, когда отношения между царем Алексеем и патриархом Никоном особенно обострились [889] и одновременно вспыхнула полемика с вождями раскола. Симеону поручено было подвергнуть взгляды расколоучителей основательной критике. Так появился первый его большой труд — «Жезл правления», который вначале считался официальным документом Собора 1666 г. против раскола. Симеон составил этот труд с немалой схоластической изощренностью и полемическим искусством, обнаружив великолепное знание церковной литературы, при этом он использовал даже цитаты из сочинений Максима Грека и Зиновия Отенского и из постановлений Стоглавого Собора, но в то же время его сочинение не свободно от некоторых ошибок, от искажения мнений и высказываний представителей противной партии, от грубого осуждения вождей раскола и даже от употребления множества бранных слов, что тоже свойственно было средневековому полемическому искусству [890].

Его карьера развивалась блестяще, он получил место учителя царских детей: старшего, царевича Алексея, а после его смерти (1669) будущего царя Федора и царевны Софьи. Склонность последних к западной культуре, их сочувствие явлениям этой культуры с определенностью можно объяснить влиянием Симеона. Началась лучшая пора его жизни, жил он в роскоши, сферой его деятельности стал царский двор, он проповедует здесь, пишет поздравительные стихотворения, театральные пьесы и другие литературные произведения. С большим усердием поддерживает он предложение об учреждении академии в Москве, которую, согласно плану, набросанному им самим или его учеником Сильвестром Медведевым, следовало организовать по образцу Киевской коллегии. До самой своей смерти в 1680 г. Симеон был уважаемой персоной, признанным ученым и известным литератором.

Многосторонняя деятельность Симеона Полоцкого при царском дворе и в московском обществе (он завязал знакомства со многими боярскими семьями и с духовенством), его растущая популярность свидетельствовали об усилении влияния западной культуры в Москве. Его монашеский клобук, бывший для него случайностью, проповеди [891], исполненные риторики и пафоса, дипломатическая ловкость в общении с суровым патриархом Иоакимом, который по своему характеру и убеждениям был антагонистом Симеона, — все это ставило его вне подозрения со стороны консервативных кругов Москвы. Свое «правоверие» он сумел доказать в сочинении «Венец веры» (1670). «Венец» был, так сказать, опытом изложения православной догматики. В основу этого изложения Симеон положил не никео–цареградский Символ веры, а «апостольский Символ» (главы 4–16), что, странным образом, поначалу не вызвало подозрения у московских консерваторов, хотя в Москве уже одно это могло сойти за «еретический уклон», правда, Симеон резко критикует здесь римо–католическое учение о Filioque. Лишь в позднейшей полемике инок Евфимий поставил ему в вину и эту ошибку, и то, что он использовал доказательства, почерпнутые из сочинений Ансельма, Дунса Скота, Фомы Аквинского и Беллармина. Тогда все «латинские отклонения», содержащиеся в проповедях Симеона, были собраны Евфимием в качестве обвинительного материала [892]. Ясно, что все мировоззрение Симеона было не московским, и люди, которые общались с ним или учились у него, постепенно становились приверженцами западного просвещения, а отчасти и его «латинского уклона», тем более что не один Симеон Полоцкий распространял в Москве подобные воззрения.

Среди тех, кто решительно отказался от культурного консерватизма Москвы и признал превосходство западной культуры, был, конечно, и иеромонах Симеон Медведев, известный под своим мирским именем Сильвестр, личность замечательная не только своей трагической судьбой, но и своим характером. Важность роли, которую он играл в богословских спорах своего времени, побудила его восторжествовавшего противника инока Евфимия составить биографию духовного становления Сильвестра, впоследствии дополненную другими исследованиями [893]. В 1665 г. Сильвестр Медведев был подьячим Тайного приказа царя Алексея [894]. Там он служил недолго, в 1672 г. он жил в Молчанской пустыни, а примерно с 1675 г. известен уже как монах. Через год мы застаем его в Заиконоспасском монастыре в Москве, где тогда пребывал Симеон Полоцкий. Они постоянно общаются, и с этого времени становится заметным влияние Симеона на Сильвестра. Беседы с Симеоном Полоцким, чтение книг из его личной библиотеки, в которой много было южнорусских и западных сочинений (его противник Евфимий ставил в вину Сильвестру как раз это изучение латинских книг) пополнили образование Сильвестра, развили любознательность. Он помогал Симеону Полоцкому в разных исследованиях [895]. После смерти Симеона Полоцкого (25 августа 1680 г.), возможно по его рекомендации, Сильвестр получил место строителя Заиконоспасского монастыря и возглавил школу Симеона, где ему было тогда поручено и преподавание латинского языка [896].