Чин ректора тоже был выше чина протосинкелла, неизвестно только, был ли он выше или ниже ипертима. О значении его можно судить по «Церемониям» Константина Багрянородного,[1240] где он после чинов высочества занимает первое место, выше синкелла. В наш период с этим титулом является одно только лицо: Константин Мономах возвел в чин ректора своего бывшего иерея, евнуха Никифора, отправляя его с войском сначала в качестве стратопедарха против турок, а потом в качестве стра–тига–автократора против печенегов.[1241]

Строгая постепенность не составляла непременного условия при производстве в чины. Хотя в большинстве случаев она соблюдалась, однако же, не исключала для императора возможности возвести кого–нибудь в чин высший, минуя промежуточный. Особенной щедростью на этот счет отличался Вотаниат, дававший чины на четыре или на пять степеней выше той, в которой известное лицо состояло.[1242] Способы получать чины вообще, и в частности чины, открывавшие доступ к рядам сенаторов, были различны. Был способ наследственный, когда чин переходил от отца к сыну,[1243] так что ряд поколений носил одно и то же достоинство.[1244] Другим способом было получение чинов в силу личных отношений к кому–нибудь из людей властных, а тем более к императору; тут действовала протекция или отличие,[1245] чин служил или знаком благосклонности, или наградой за заслуги, или, наконец, средством задабривания нужных людей. Этот способ был самый распространенный, и им императорская власть пользовалась, между прочим, в видах нивелирования подданных. Наследственность чиновной аристократии и сенаторского достоинства в принципе противоречила задачам единой верховной власти, считавшейся источником всякого гражданского и общественного блага. Поэтому императоры охотно игнорировали наследственность и возводили в чины и сенаторское достоинство людей, не имевших на то никакого наследственного права. С особенной смелостью действовал в этом направлении Константин Мономах, приобщивший, по словам историка, чуть не весь площадный и праздношатающийся люд к сенату, не только простиравший свои благодеяния на свободных ромеев, но и на купленных за деньги варваров. Историк отмечает как хорошие, так и дурные последствия такой политики — в числе хороших ставит то, что этим путем получили достойную оценку и нашли себе приложение способности и таланты людей знающих и годных к административной деятельности, в числе дурных, что от громадного наплыва внешних людей пало сенаторское звание, чистота синклита исчезла, можно было встретить таких, которые тулупы променяли на мундиры и из рабов превратились в правителей, не будучи нисколько подготовлены к своему положению, без всяких политических и стратегических познаний.[1246] Был еще один способ приобретения чинов — покупка их за деньги. Историк, перечисляя новые источники доходов, открытые Исааком Комнином, говорит, что он, между прочим, придумал с этой целью некоторые почетные титулы.[1247] Отсюда следует, что наделение титулами приносило государству доход, что за них взималась плата. Вследствие того, что чин можно было приобрести за деньги, на него иногда смотрели как на капитал, равный сумме, за которую чин покупался, и его давали в приданое за невестами. Наглядный пример тому представляет Пселл. Он, лишившись родной дочери, взял к себе на воспитание приемную дочь и, по обычаю византийцев, прежде чем она достигла совершеннолетия, обручил ее с женихом, тоже несовершеннолетним, Елпидием Кенхри. У него положено было дать в приданое за дочерью 50 литр, в том числе 30 литр наличными деньгами и вещами, а вместо остальных 20 литр чин протоспафария. Пользуясь влиянием при дворе Мономаха, он достиг того, что Елпидию дан был протоспа–фарат; мало того, потом он добился, хотя и с чрезвычайными усилиями, что Елпидию дан был чин патриция и присвоенный этому чину пояс. С течением времени обнаружилось, что выбор был неудачен. Елпидий был ленив, не занимался науками, вел себя предосудительно и относительно невесты проявлял полнейшую холодность. Тогда Пселл подал прошение на высочайшее имя о расторжении обручения, отнятии у Елпидия и возвращении ему, Пселлу, если не обоих, то одного чина, с тем, чтобы он мог отдать его как приданое другому, более достойному жениху. Императрица Феодора положила резолюцию насчет чинов, а суд, куда дело было ею передано, рассмотрел и решил частнейшие вопросы, соединенные с фактом расторжения обручения: пояс с Елпидия был снят, он лишен чина патриция, а чин протоспафария остался за ним; Елпидий доплатил Пселлу пять литр, в счет же недостающих к стоимости протоспафарата 15 литр пошла пеня, в этом именно размере наложенная судом на Пселла за нарушение обручального договора.[1248] Этот пример с одной стороны показывает, что повышение в чине не разобщало совершенно повышенного с прежним, низшим чином, так что высший чин мог быть по какому–нибудь поводу отнят, а низший остаться; с другой стороны, он показывает, что курсовая стоимость низшего сенаторского достоинства — протоспафарата — равнялась 20 литрам.

Главнейшим обстоятельством, дававшим возможность капитализировать чины, было то, что они приносили проценты, постоянный доход; с ними соединена была пенсия, так называемая руга (роуа). Руга низшего сенаторского чина, протоспафария, равнялась 72 номисмам (уоц^оцата),[1249] затем чем выше был чин, тем руга больше. Руга платилась обыкновенно золотом, но если казна стеснена была в денежном отношении, то часть выдавалась наличными деньгами, а остальное шелковыми тканями.[1250] Руга раздавалась раз в год, обыкновенно приурочивалась ко времени Пасхи,[1251] а именно к Великому четвергу,[1252] или же к неделе Ваий.[1253] Но если император не располагал пробыть предпасхальное время в столице, то руга могла быть раздана и раньше. Так, например, в 1071 г. Диоген раздал ругу в субботу, накануне Недели Православия, а в воскресенье выступил в поход против турок и Пасху провел вне столицы.[1254]

У византийцев были чины и для женщин: существовали у них «опоясанные» дамы (f) ^соотп), каковой, например, была мать Прусиана Болгарина.[1255] Высшим женским титулом, который при Мономахе впервые был перенесен с коронованных лиц на частных, был титул севасты. Мономах почтил этим титулом свою фаворитку Склирену,[1256] а после ее смерти сменившую ее аланку.[1257] Императрица после этого стала титуловаться преимущественно латинским термином «августа» или же латинским с присоединением к нему тождественного греческого: «августа–севаста».[1258]

От византийских чинов (й^гшцата) следует отличать должности (оффмсип, ар%аг). Между чинами и должностями были точки соприкосновения и тесная аналогия. Существовал обычай, что на все более или менее видные должности по разнообразным отраслям государственного управления назначались сенаторы, т. е. чиновники тех степеней, которые давали право на звание сенатора, — когда Стратиотик обошел этот обычай и назначил на должности по финансовому ведомству лиц, не принадлежавших к сенату, это возбудило удивление и сетования на новшества.[1259] Отсюда происходило, что чин и должность соприкасались и объединялись в одном и том же лице; бывало и так, что объединялись чин и две должности.[1260] Аналогия между чинами и должностями замечается на нескольких пунктах. Подобно тому как при вступлении императоров на престол и во время их императорствования раздавались чины, в виде царского благодеяния, точно так же раздавались и государственные должности.[1261] Подобно тому как мотивом для возведения в чин чаще всего служила царская благосклонность или расчет, желание наградить за приверженность, за содействие к вступлению на престол, или желание упрочить преданность в людях нужных, способных принести пользу, точно такой же мотив чаще всего руководил при раздаче должностей. Византийские автократоры не любили при этом ограничивать свою волю наследственными и другими рамками, тем более что и обычай, по которому сенатор считал государственную должность своим неотъемлемым правом, императору легко было соблюсти, возведя сначала любого своего прислужника в сенаторский чин, а потом отправив его для управления фемой и поручив его заведованию ту или другую придворную или центральную должность.[1262] Подобно тому как византийский чин можно было купить за деньги, точно так же практиковалась широкая система продажи государственных должностей, с тем только различием, что легально она не признавалась явлением нормальным и лучшие императоры избегали ее. Первые министры и лица, управлявшие отдельными ведомствами и областями, продавали должности, ничем не стесняясь. Известно, что Иоанн Орфанотроф при Михаиле Пафлагоне продавал должности.[1263] В итальянской феме Михаил Докиан за деньги отдал Ардуину власть над некоторыми городами.[1264] Зоя, воцарившись с сестрой Феодорой, после низвержения Калафата, разослала манифесты с обещанием, что впредь государственные должности не будут продажными, какими они были до сих пор.[1265] Но обещание, если исполнялось, то недолго: при Константине Дуке была даже усовершенствована система продажи должностей — этот император стал отдавать сбор податей на откуп желающим.[1266] Можно было купить должность и при Романе Диогене.[1267] При его преемнике, Парапинаке, Никифорица тоже извлекал большой барыш от продажи должностей.[1268] Подобно тому как сенаторское звание, или, что то же, чины первых двенадцати степеней, и вообще чины доставались по наследству, точно так же и в применении к государственным должностям обнаруживаются попытки превратить их в наследственную собственность. Относительно высших должностей, как центральных, так и областных, это явление не получило такого значения и характера, какое оно имело на западе Европы.[1269] Все, что достигнуто было в этом отношении, это то, что должностное лицо, переменяя место службы, могло выхлопотать (не имея однако же на то неоспоримого права) замещение прежде занимавшегося им места кем–нибудь из своих родственников.[1270] Был также случай отчисления центральных учреждений в ведение частного лица, получившего право пользоваться доходами с этих учреждений, а именно, о Вотаниате известно, что он отдал в распоряжение Евдокии, вдовы императора Константина Дуки и Романа Диогена, матери Михаила Парапинака, три декрета.[1271] Разумеется, регулярное замещение должностей родственниками прежде занимавших должности лиц могло в результате привести к наследственности государственных должностей, но этот результат не был достигнут, потому что самой регулярности не существовало, были только отдельные случаи, в виде исключений. Равным образом, если бы государственные доходы отдавались в постоянную, наследственную собственность частным лицам, то на финансовой почве, как показывает пример Западной Европы в Средние века, легко могла бы возникнуть наследственность отправлений судебной, административной и военной власти; но такой отдачи доходов не существовало, и самый факт, единственный в своем роде, отдачи трех секретов в личное владение Евдокии — факт темный. Наследственность, в применении к высшим государственным должностям не только не утвердившаяся, но и не получившая прочных прецедентов для своего утверждения на будущее время, несколько более успехов сделала в сфере ограниченных и незначительных функций, свойственных низшим государственным должностям: здесь имели место изъятия от суда в пользу частных лиц, напоминающие западно–европейские иммунитеты.

Сохранилось два письма Пселла — одно адресованное стратигу Аби–да,[1272] другое судье Фракии и Македонии,[1273] — цель написания которых тождественна — просьба о защите против притязаний аплоконисского турмарха, в частности, по своему содержанию они доказывают существование у византийцев судебных изъятий, с некоторыми намеками на то, на какой именно почве они развились. В Византии было особое ведомство для наблюдения и управления недвижимыми императорскими имениями, дворцами, конфискованными и секвестированными имущества–ми. В отдельные имения командировались императорские слуги, своего рода чиновники особых поручений, которые носили название ()атАлко1. По имени их и имения, ими заведуемые, назывались василикатами (то (Jaai?aKaiov). Эти «царевы люди» ведали финансовую часть;[1274] суд по делам, возникавшим в василикатах, принадлежал царю, помимо ближайших инстанций,[1275] и император мог поручить его кому–нибудь из своих уполномоченных, хотя бы тому же цареву человеку. Из писем Пселла видно, что одно из таких имений, в качестве поместья, было пожаловано Константином Мономахом автору писем. Ему император пожаловал в неотъемлемую собственность то Paci/atca–rov Мабитои, а также отдал в его распоряжение xov (3aoi^iKov. В хрисовуле было объяснено, что Пселл может отдавать поместье, кому захочет, передавая и суд по некоторым делам, к нему относящимся. Пселл отдал поместье в управление тому же Рас1>лк6<;[1276]у, который был ему подарен, поручив ему судебную власть,[1277] а когда по смерти Мономаха турмарх Аплокониса обнаружил притязание на вмешательство в дела василиката, Пселл просил стратига защитить его от этих притязаний. Таким образом оказывается: а) жалуется в неотъемлемую собственность (бебюртугои ец avatpaipeTOv e^ouaiav, avatpaipeTcoi; ёхаргоато) недвижимое имущество и вместе с тем судебная власть в пределах недвижимости, б) суд в этой области недвижимости принадлежал прежде прямо царю, органом которого был (JaaiAiKog, следовательно, император, отдавая в дар суд, вместе с лицом, этот суд ведавшим и впредь продолжавшим ведать, отказывался от своих прерогатив как представителя государственной власти и спасал лишь внешнюю форму, благодаря которой для местных жителей могла быть незаметной и нечувствительной перемена, в) PaciAiicoi;, по уполномочию владельца ва–силиката, имел лишь некоторую судебную власть (eviai; icov 5ikcov), и так как эта власть принадлежала к той сфере, в которой считал себя компетентным не правитель фемы, а правитель турмы, подразделения фемы, то, следовательно, это была власть низшая, по всей вероятности, вотчинная полиция и суд. Дальше этой низшей юрисдикции византийский иммунитет не простирался.

Наконец, был еще пункт аналогии между чинами и должностями. С чином соединена была руга, точно так же с должностью соединялось жалованье (t<3v ocpcpucicov 5ooev;), и должностные лица, по крайней мере центральных ведомств, получали жалованье одновременно с чиновниками, перед Пасхой. Жалованье, в соединении с ругой, составляло весьма солидную и чувствительную для государства сумму. Исаак Комнин первый наложил руку на этот расход и частью сократил, а частью совершенно отнял у должностных лиц их содержание.[1278] Но его поступок вызвал бурю негодования и не нашел подражателей в его ближайших преемниках. Не только лица, занимавшие должности в центральных учреждениях, но и областные правители получали от казны содержание, и коль скоро учреждалась фема, то вместе с тем назначалось содержание ее стратигу и другим принадлежавшим к составу администрации лицам.[1279] Впрочем, византийское правительство выплачивало содержание областным правителям лишь до тех пор, пока видело в том необходимость, и охотно прекращало платеж, если это было возможно. Правитель города Ания, добытого у армян при Мономахе, получал от казны содержание. Но вот является к Константину Дуке армянин Баграт (Паукратю^) и обещает исправлять должность без всякой казенной субсидии. Предложение было принято, и Баграту отдан в управление Аний.[1280]

Казенное жалованье было не единственным средством содержания византийских чиновников, состоявших на государственной службе. Гораздо более обильным источником служили для них незаконные поборы, взяточничество. При существовании системы продажи должностей, доходы этого рода были неизбежным явлением, и стоявшие во главе управления лица поневоле должны были смотреть на него сквозь пальцы, игнорируя бедствия, причиняемые таким порядком вещей.[1281] Сестра Иоанна Орфанотрофа, ездившая в 1040 г. в Ефес на богомолье, была поражена теми неправдами и вымогательствами, которые, как она видела по пути, переносил народ. Но когда она, возвратившись, высказала вынесенные ею впечатления перед своим братом, тот засмеялся и заметил сестре, что она судит по–женски и не понимает сути византийской администрации.[1282] А суть заключалась в том, что взяточники заплатили вперед Иоанну за места хорошие деньги. Областные правители с помощью вымогательств наживали себе состояния. Но еще более, чем областные правители, обогащались посредством взяток служившие в центральных учреждениях.

О Николае, заведовавшем комиссией прошений, говорится, что он разбогател на службе.[1283] Особенно известен был взяточничеством Никифорица. Еще когда он управлял Элладой–Пелопоннесом, Пселл в письме к нему делал прозрачный намек на то, что в его глазах сильна только рука, дающая взятку,[1284] а когда он сделался первым министром Парапинака, взяточническим его инстинктам открылся широкий простор и он брал решительно со всех, с кого была возможность взять, с мирных граждан и воинов, с правителей и управляемых, с зажиточных и бедных, пользовался услугами доносчиков и ябедников, извлекал прибыль из людского несчастья и слез. Этим путем он приобрел громадное состояние.[1285] у Так как государственная служба была очень доходной, то и охотников поступить на службу было немало. Едва ли кто смотрел на нее как на ‘^подвиг, на бескорыстное служение. Преобладало, напротив, воззрение, что она есть средство кормления, и если кому с семьей было нечего есть, но была протекция во влиятельных сферах, тот искал государственной должности.[1286] Нельзя сказать, чтобы при этом не требовалось специальнонаучной подготовки. Но до Константина Мономаха подготовка была соединена с большими трудностями вследствие отсутствия официально признанной юридической школы. Государство требовало от лиц, желавших занять места нотариев, записаться в корпорацию адвокатов или судей, чтобы они указали своих наставников и обозначили количество времени, употребленного на изучение права, между тем не было государственного училища и учителя, где бы можно было изучить законы, — приходилось учиться у случайно найденных учителей. Для устранения этого недостатка Мономах открыл в Георгиевском монастыре (не ранее[1287]1044 и не позже 1047 г.) профессорскую кафедру (8i5aoKa^iKoq 0povoi;), которая стала называться юридической школой (SiSaciccdeiov vo/icov), а учитель по этой кафедре — номофилаксом. Первым номофилаксом назначен был Иоанн Ксифилин. Определены были права и обязанности номофилакса: он причислен к сановным сенаторам, на высочайших выходах занимал одно из первых мест, ежегодно получал ругу в четыре литры, шелковую одежду, пасхальный подарок и хлебное содержание, должность свою исправлял пожизненно. Он обязан был знать два языка — латинский и греческий, быть сведущим в законах и ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней, читать лекции, не взимая за то со слушателей никакой платы. Все желавшие заниматься практической юриспруденцией, быть адвокатами и ходатаями по делам, должны были прежде чем вписаться в соответствующую корпорацию изучить у номофилакса законы, выдержать у него экзамен и получить аттестат. Мономах в новелле торжественно объявлял, что он и его преемники будут поощрять молодых людей к изучению законов у номофилакса раздачей им должностей, чинов и подарков.[1288] Действительно, начиная с Мономаха, мы встречаем на государственных местах питомцев восстановленной при Мономахе византийской Академии, слушавших право у номофилакса, философию и риторику у других дидаскалов (ипата философов и магистра риторов).[1289] Но едва ли могли выходить из византийской Академии все чиновники, занимавшие места не только высшие, но и низшие. Для занятия второстепенных мест считалось достаточной практическая подготовка, да и первостепенные должности сплошь и рядом замещались малосведущими чиновниками, единственное преимущество которых состояло в сильной протекции.

Молодые люди, большей частью дети благородных родителей, отправлялись в фемы и поступали на службу к областным правителям, дабы приобрести опыт для занятия должностей. Лица, стоявшие у власти и пользовавшиеся влиянием при дворе, осаждались толпами этих молодых карьеристов, выпрашивавших рекомендательные письма к тому или другому областному правителю.[1290] Иногда достаточно было рекомендации имевшей силу при дворе или родственной какому–нибудь правителю женщины для определения на службу.[1291] Но службы в фемах добивались только начинавшие карьеру или те, кто не надеялся получить лучшего. Служба в фемах считалась менее выгодной и почетной, чем служба в столице, при дворе. Служивший в центральном учреждении если в чем–нибудь провинялся и вызывал неудовольствие начальства, был штрафуем тем, что его переводили на службу в фему — и это делалось как с простыми писцами,[1292] так и с заведовавшими целыми учреждениями.[1293] Никифорица тоже был в числе оштрафованных подобным образом. При Константине Дуке за клевету, возведенную на супругу императора, он был лишен места в императорской канцелярии и сослан в Антиохию дукой.[1294] Редкий чиновник, управлявший фемой, не стремился перейти в столицу. Если только он имел при дворе доброжелателя, с помощью которого мог этого достигнуть, он обращался за содействием и просил выхлопотать перемещение. К Пселлу многие обращались с подобными просьбами и немалое число писем Пселла наполнено сообщениями по поводу этих просьб.[1295]

О продолжительности службы низших должностных лиц мы не имеем определенных указаний. Вероятно, они оставались на местах, пока какая–нибудь оплошность, упущение по службе[1296] и т. п. не навлекали гнев начальника, или пока они не дослуживались до высших должностей, относительно которых срок службы был установлен обычаем. Обычай состоял в том, что при смене императоров происходила смена в составе высших должностных лиц, как гражданского, так и военного ведомств.[1297]

Этот обычай, без сомнения, находился в связи, с одной стороны, с постоянными у византийцев династическими переворотами, под влиянием которых преемник изменял политику своего предшественника, наглядно об этом заявляя (иногда далее и не простираясь) сменой наличного состава управления, с другой — с необходимостью для вновь вступившего на престол императора раздать своим приверженцам и членам сената милости. Так как милости состояли не только в подарках деньгами и недвижимостями, но также в чинах и должностях, и так как должность можно было отдать только тогда, когда она оказывалась праздной, то отсюда и выработалась практика в указанном смысле. Существование этой практики предполагает существование принципа, по которому действие императорской власти имеет силу лишь до тех пор, пока лицо, от которого проистекло действие, обладает властью; чтобы оно имело силу на дальнейшее время, нужно подтверждение нового лица, вступившего во власть. Принцип имел полное приложение в вопросе о назначении должностных лиц. Поэтому правители областей, узнав о вступлении на престол нового государя, отправлялись обыкновенно в столицу засвидетельствовать свои верноподданнические чувства[1298] и нередко возвращались на прежние места, получив от нового государя утверждение в должностях. Здесь имела место процедура оставления должности и нового назначения на нее. допускавшаяся, понятно, тогда, когда вновь вступивший на престол не имел побуждений и необходимости менять систему управления и правивших лиц. Процедура оказывалась излишней и должностные лица, помимо ее, оставались на местах в тех случаях, когда вступивший на престол император формально царствовал еще ранее. Мы видим, например, что областные правители, назначенные императором Василием II, при Константине VIII остались на своих местах.[1299] Точно так же и Феодора, вступив на престол в 1055 г., многих оставила на местах, заявив при этом, что на престоле никакой перемены не произошло, так как она прежде еще имела императорскую власть.[1300] Из других императоров нашего периода историк указывает на Михаила Пафлагона и Константина Мономаха как на таких, которые не произвели перемен в составе управления,[1301] очевидно, потому что царская власть того и другого проистекала от власти Зои, а власть Зои и прежде действовала. О Стратиотике известно, что к нему являлись правители фем и ушли утвержденные в прежних должностях.[1302] Затем при всех остальных переменах на троне происходила смена должностных лиц. Особенно рельефно она выражалась при насильственных переворотах: смена произведена была Зоей и Феодорой после низвержения Калафата,[1303] новые должностные лица назначены после низвержения Стратиотика[1304] и Парапинака.[1305]

Из византийских должностей одни имеют отношение к придворной службе, другие — к центральному управлению, третьи — к областному.

Придворные должности поручались лицам, состоявшим в услужении у императоров, носившим общее название 0аАацг|лто1 Kai KaTEUvaonpeg (камердинеры и постельничие). Это были люди, взятые большей частью из несвободного состояния и евнухи; а так как закон дозволял набирать евнухов из варваров,[1306] то между императорскими прислужниками очень часто и попадались варвары, не умевшие правильно говорить по–гречески. Личные царские слуги, вследствие близости к особе императоров, заручались их доверием и возвышались, получали не только придворные, но и чисто государственные должности, их мы видим первыми министрами, им нередко вверялось командование войсками, они исправляли обязанности послов и т. д. Отсюда происходит, что в византийской истории часто выступают на сцену евнухи и лица варварского происхождения. Императоры, пользуясь для государственных целей их услугами, руководствовались тем соображением, что на преданность их можно вполне рассчитывать, не опасаясь каких–нибудь замыслов с их стороны, так как эти люди не были связаны тесными узами с населением Империи и в большинстве случаев не пользовались народным уважением.[1307] Действительно, это были самые ревностные приверженцы династии. Недаром Константин VIII выдвигал своих слуг–евнухов на сцену.[1308] Никто усерднее их не действовал в пользу его дочерей Зои и Феодоры.[1309] Династия Дук тоже имела преданных слуг в лице евнухов, и важнейшие дела, вроде замужества Евдокии с Диогеном, устраивались при их посредстве.[1310]