Алексий стал митрополитом в 56 лет, после пятнадцати лет работы в церковной администрации митрополита Феогноста. [507] Его незаурядность и опыт позволили ему существенно воздействовать на политическую жизнь Московского княжества на протяжении всех двадцати четырех лет пребывания митрополитом Московским. В 1359 году великий князь Владимирский и Московский Иван II Иванович Красный скончался, оставив наследником девятилетнего князя Дмитрия и назначив регентом при нем митрополита. Греческие синодальные документы задаются вопросом о законности возложения на Алексия функций государственного правления в Москве. «Иван, великий князь Московский, перед смертью доверил [Алексию] образование и воспитание его сына Дмитрия, после чего митрополит незамедлительно и всецело посвятил себя заботам о князе». [508] В действительности, принимая на себя эту обязанность, Алексий следовал давней византийской традиции, согласно которой глава церкви почти автоматически становился ответственным за судьбу государства в тех случаях, когда государственная власть не могла более отправляться обычным порядком. Примеры, когда византийские патриархи становились регентами, многочисленны (патриарх Сергий при Гераклии, патриарх Николай Мистик в X веке и патриарх Иоанн Калека в XIV веке). В случае Алексия проблема, однако, заключалась в том, что Дмитрий не был царем «всея Руси», в то время как церковная власть Алексия распространялась на польские, тверские и литовские земли, правители которых были вовлечены в борьбу, с их точки зрения, вполне законную, против первенства Москвы.

В начале своего патриаршества, во время правления Ивана I Калиты и хана Джанибека (1342–1357 гг.), когда мощь Орды казалась еще совершенно незыблемой, Алексий, как и его предшественники, жил в мире с татарами. Он не видел другого пути урезонить своего соперника — митрополита Романа. Дважды Алексий ездил в Орду, равно как и в Константинополь (1354–1356 гг.), привозя грамоты, получаемые через епископа Сарайского. [509] Помолившись на могиле святого митрополита Петра в Москве, он еще раз отправился к ханскому двору в 1357 году ради исцеления влиятельной Хатуни Тайдулы, вдовы Узбека. [510] Во время пребывания в Сарае митрополит оказался свидетелем убийства Джанибека и начала династических раздоров в Орде. Дипломатические контакты с татарами привели его к получению ярлыков на привилегии для православной церкви как от Тайдулы, так и от хана Бердибека. [511]

Укрепив в Орде свои позиции, Алексий отправился на территории, контролируемые Ольгердом, — факт, указывающий на то, что власть Романа не являлась неоспоримой в этих местностях. В январе 1358 года Алексий выехал из Москвы в Киев и пробыл во владениях Ольгерда до 1360 года. [512] То обстоятельство, что он не возвратился в Москву тотчас же после кончины великого князя Московского Ивана II (13 ноября 1359 года), как будто свидетельствует о том, что он понимал двусмысленность сложившейся ситуации и не спешил принять на себя регентство в Москве, завещанное ему больным князем, а предпочитал продолжать выполнение своих пастырских обязанностей за пределами московских земель. Показательно, что сразу после возвращения Алексия во Владимир в 1360 году митрополит Роман явился в Киев и даже — по стопам отрядов Ольгерда — распространил свою власть на Брянск. [513] Эти агрессивные акции, вызванные, вероятно, тем, что Алексий приступил к выполнению новых политических обязанностей в Москве, заставили, очевидно, Алексия еще прочнее соединить интересы церкви с интересами московского князя.

Так, в последующие годы, будучи регентом, он много сделал для расширения независимости Москвы от татар и решительно противопоставил ее другим княжествам, особенно Твери и Литве. Участие митрополита Алексия в завлечении князя Тверского Михаила в Москву (1368 г.) с целью пленить его — один из примеров двусмысленности его политической роли. [514] Когда Михаил бежал ко двору Ольгерда и подтолкнул его к первому крупному вторжению в московские земли, митрополит Алексий, по примеру своего предшественника Феогноста, официально отлучил от церкви православных князей, вступивших в союз с Ольгердом, в частности, Михаила Александровича Тверского и Святослава Ивановича Смоленского. [515]

Не вызывает сомнений, что общая политика Алексия проводилась в том же направлении, что и политика его предшественников, ставивших Москву выше соперничавших с ней княжеств, и точно так же отчетливо ориентировалась на позицию Константинопольского патриархата. Однако позднее Алексий начал понимать двойственность своего положения. Он был тесно связан с монашеством — греческим, южно–славянским и русским — и особенно с преп. Сергием. В то время как митрополиты Петр и Феогност были озабочены главным образом строительством каменных церквей, повышением престижа Москвы как столицы, Алексий основал четыре монастыря, в том числе Спасо–Андрониевский, воздвигнутый в честь его чудесного спасения во время бури на Черном море (1355 год), когда он во второй раз ездил в Константинополь (его первым настоятелем был Андроник, ученик преп. Сергия), и Симоновский монастырь, игуменом которого стал Феодор, племянник преп. Сергия и неутомимый поборник византийско–русских связей. Преп. Сергий был близок к великокняжескому двору (в 1375 году он крестил сына Дмитрия) [516] и к митрополиту Алексию, предполагавшему назначить его своим преемником. Эти факты указывают на то, что Алексий в своих промосковских настроениях не мог не принимать во внимание грамот, которые получал после 1370 года от патриарха Филофея, чей посланник Киприан, будущий митрополит, также присутствовал при крещении в Переяславле. [517] Эти грамоты, как мы увидим ниже, вполне критически оценивали безоговорочную поддержку Алексием московской позиции в 1368 году и рекомендовали митрополиту учесть законные жалобы православного населения юго–западной Руси.

Когда 8 октября 1364 года Филофей во второй раз стал патриархом, [518] Алексий, которого он поставил митрополитом Киевским и всея Руси, уже единолично управлял митрополией, поскольку Роман в 1362 году умер. Между 1364 и 1370 гг. Филофей без колебаний поддерживал митрополита Алексия, подкрепляя престижем патриархата все его действия, церковные и гражданские. Вероятно, наиболее характерной акцией, выразившей неприязнь и недоверие митрополита к Ольгерду, была торжественная канонизация трех литовских мучеников — Антония, Иоанна и Евстафия, которые были крещены священником Нестором в Вильне и замучены по приказанию Ольгерда в 1347 году. [519] По всей видимости, эти новые святые были канонизированы Алексием, чтобы дискредитировать Ольгерда как потенциального лидера православной Руси. В 1347 году частицы мощей были даже доставлены в Константинополь, выставлены, по распоряжению патриарха Филофея, для поклонения в храме Св. Софии и прославлены в официальном греческом панегирике, сочиненном ритором Михаилом Вальсамоном. [520] Этот необычный жест Филофея [521] не только поддерживал дело Москвы, но одновременно выражал переориентацию политики патриарха, озабоченного судьбой православных верующих в Литве.

Среди документов патриархата за этот период содержится ряд текстов, которые помогают не только удостовериться в полной поддержке, оказывавшейся Филофеем политике Москвы, но также определить точную дату, когда именно произошел явный поворот. Реестр включает шесть документов (все они датированы июнем 1370 года), ответы патриарха на срочные просьбы, переданные Дмитрием из Москвы через его посла Даниила, и митрополитом Алексием, отправившим в Константинополь посланника по имени Аввакум, во время двух попыток Ольгерда и его тверских и смоленских союзников захватить Москву. [522]

В этот перечень входят:

1) Письмо «великому князю всея Руси» Дмитрию, в котором засвидетельствовано почтение молодому князю, «сыну» патриарха, за его любовь и приверженность к церкви и покорность митрополиту Алексию: «Митрополит, назначенный мною, — пишет Филофей, — является образом Божиим и моим личным представителем, так что всякий, кто покорен ему, платя ему любовью, уважением и повиновением, в действительности покорен Богу и нам смиренным». [523]

2) Письмо митрополиту Алексию, из которого следует, что митрополит, а не молодой князь правит в Москве. Алексию воздаются похвалы за отправленный в Константинополь письменный отчет и предлагается либо посетить византийскую столицу, либо писать туда почаще. Речь в письме ведется о «делах церкви, общества и империи». [524] Далее Алексию адресуются уверения в любви и доверии (έχω σε φίλον γνήσιον) патриархата и обещается помощь в любом из его начинаний (ei' τι χρήζεις, γράφε τούτο μετά πληροφορίας, να το πληρώ). Разговорная интонация письма намекает на личное знакомство Филофея и Алексия, состоявшееся во время посещений последним Константинополя (1354–1356 гг.). Поскольку Алексий сообщал о неповиновении нескольких русских князей, патриарх извещает его о содержании своих писем к ним и подтверждает принцип единства русской митрополии. «[Русский] народ велик и многочисленен; он нуждается в попечении и заботах, кои целиком ложатся на тебя (και navres άνάκεινται εϊς σε)».

3) Окружное послание русским князьям (ρήγες πάσης ' Ρωσίας), призывающее их «оказывать подобающее уважение, почтение, послушание и благопокорение преосвященному митрополиту Киевскому и всея Руси, hypertymos, во Святом Духе возлюбленному сослужителю нашей мерности», как если бы он был сам Бог, поскольку он представитель патриарха. [525] Адресаты письма не поименованы, но они, разумеется, представляют группу князей, по–прежнему состоящих в союзе с Москвой; они поощряются, в качестве «возлюбленных детей», хранить преданность митрополиту и патриарху.

4) Письмо епископу Алексию Новгородскому, представляющее собой не что иное, как суровую угрозу низложения на двух основаниях: епископ присвоил себе привилегию ношения полиставриона, который был пожалован его предшественнику Василию лишь в качестве личного поощрения, он не повинуется ни митрополиту, ни великому князю Московскому Дмитрию. В этом письме патриарх обращается к Алексию Новгородскому как к епископу, а не архиепископу, намекая, что у того нет преимуществ перед другими викарными епископами Киевской митрополии. Это письмо, должно быть, есть отклик на попытку новгородцев, которые вели ожесточенную борьбу с Ливонским орденом, [526] искать союза и помощи у Ольгерда, а не у Москвы, которая сама подвергалась нападениям литовских войск.

5) Торжественный акт анафемы против тех князей, которые во главе с тверским князем Михаилом Александровичем, объединились «с нечестивым Ольгердом» (προσετέθησαν… τω ασεβεί Οϋργελδω). Эти князья призываются раскаяться перед митрополитом, после чего они автоматически будут прощены и патриархом.

6) Особый акт об отлучения смоленского князя Святослава, которого митрополит Алексий уже «справедливо» предал анафеме (καλώς και δικαίως ποίησας).