Что же касается признания блаженным Августином действительности таинств, «где бы они ни были», то оно объясняется обычно тем, что «в суждениях Августина о схизматическом крещении можно замечать зачатки учения об opus operatum» (В. Троицкий, цит. соч., с. 543).

Кажется, однако, что такое понимание и изложение взглядов блаженного Августина если и не лишено известных оснований, то, во всяком случае, содержит в себе некоторое преувеличение. Конечно, блаженный Августин был вполне согласен с тезисом святого Киприана, что «вне Церкви нет спасения». Приведя это мнение святого Киприана, он добавляет: «Кто станет это отрицать?» («О крещении», 4, 17, 24 — Migne, t. 43, col. 170). «Всё, — говорит блаженный Августин, — можно иметь вне Церкви, кроме спасения… Можно иметь таинства… Евангелие… веру в Отца и Сына и Святого Духа и проповедовать ее; но нигде, кроме кафолической Церкви, нельзя обрести спасения» (Слово к народу Кесарийской Церкви, 6 — Migne, s. 1., t. 43, col. 695).

Для блаженного Августина, как заметил Н. Н. Глубоковский («Блаженный Августин в изображении светского историка», ТКДА, 1911, т. 1, с. 147), «Церковь являлась единственно открытым нам, нормальным и санкционированным институтом применения к людям спасительно–предопределяющей воли Божией». Признавая, что многие, предопределенные ко спасению, почти все время жизни находятся вне Церкви («О граде Божием», 1, 35 — Migne, t. 41, col. 46), блаженный Августин, в другом месте, решительно утверждает, что «святые, предуставленные к Царству Божию, никоим образом не могут быть отделенными от Церкви» («Против Крескония», 2, 33, 42 — Migne, t. 43, col. 491). Из сопоставления этих двух мест можно, по–видимому, сделать заключение, что блаженный Августин был убежден в том, что каждый, получающий спасение, непременно еще при земной жизни своей — хотя бы на смертном одре — войдет в Церковь, если он находился вне ее.

Таким образом, уверенность, что спасение может быть достигнуто только в недрах Церкви, несомненно была присуща блаженному Августину. Но ведь одно дело — окончательное достижение спасения, и другое дело — возможность пользоваться благодатью, постепенно содействующей достижению спасения. Первое происходит только в единении с Церковью, хотя и здесь важно подчеркнуть, что такое единение в некоторых случаях может ограничиваться чисто внутренним состоянием человека. «Если кого‑нибудь, — говорит блаженный Августин, — вынудит крайняя необходимость, и он, имея желание получить крещение в Кафолической Церкви, но не найдя могущего преподать его кафолика, примет таинство чрез кого‑либо, поставленного вне кафолического единства, сохраняя, однако, в душе мир с Кафолической Церковью, и вскоре преставится от сей жизни, то мы не рассматриваем его иначе как кафолика… Мы не только не порицаем его за то, что он сделал, но и самым искренним образом хвалим, ибо он, сохраняя внутреннее единство с Церковью, поверил сердцем своим присутствовавшему Богу и не восхотел отойти от сей жизни без святого таинства крещения, которое, где бы ни обрел, признавал сущим не от человека, но от Бога» («О крещении», 1, 2, 3 — Migne, t. 43, col. 110).

Принципиально и безоговорочно блаженный Августин не отрицает второго, то есть возможности спасительно пользоваться благодатью и будучи вне общения с Кафолической Церковью. Правда, в творениях блаженного Августина есть немало мест, где высказывается утверждение, что в схизматических обществах крещение не приносит пользы или даже служит к осуждению (см. В. Троицкий. Очерки…, с. 536–539). Но эти высказывания были сделаны блаженным Августином, по всей вероятности, совсем не для того, чтобы утвердить один из теоретических принципов экклезиологии, а исходя из пастырских целей и насущных потребностей церковной жизни того времени.

Рассуждая о схизматиках, блаженный Августин руководствовался обычно одной главной мыслью, а именно мыслью о греховности отчуждения от Церкви, представляющего собой состояние явного недостатка любви. «Каким образом может иметь любовь тот, кто разделяет единство?» — почти повторяя слова святого Киприана, говорит блаженный Августин в своем изъяснении на Евангелие от Иоанна (6, 14 — Migne, t. 35, col. 1432). «Ничего не может быть тяжелее греха схизмы» («Против послания Пармениана», 2, 11, 25 — Migne, t. 43, col. 69). «Все вы преступники и злодеи… по причине греха схизмы, от ужасающего святотатства которой никто из вас не свободен, пока не возвратитесь в единство со всем народом Божиим» («Против сочинений Петилиана», 2, 96, 221 — Migne, t. 43, col. 333). «Пребывающие в отделении от Церкви, пока настроены против нее (quamdiu contra illam sentiunt), добрыми быть не могут» (Послание 208–е, 6 — Migne, t. 33, col. 952). Все эти и подобные им места направлены к увещанию отступников от церковного единства, которые ожесточены против Церкви и всячески стараются углубить разделение. Именно таковы были донатисты, против которых вынужден был столь решительно выступать блаженный Августин. На их совести лежали прежде всего тяжкие преступления, совершавшиеся фанатичными циркумцеллионами, с которыми донатисты никогда не порывали общения (В. В. Болотов, т. 2, с. 406–408; ср. В. Троицкий. Очерки.., с. 510). Да и сами донатисты показывали примеры дикого фанатизма и изуверства в отношении Кафолической Церкви: «В некоторых местах донатисты производили избиение кафоликов, так что Церковь считает от этого времени несколько мучеников в своих мартирологиях. Отнятые храмы подвергались своеобразному «очищению». Святые дары, если их находили, бросали на съедение собакам; миро выбрасывали… Донатисты и епископам не давали общения и низводили их в разряд кающихся. Чтобы, наконец, лучше изгнать ту благодать посвящения, которую они получили от «предателей» (коими они считали православных — Л. В.), донатисты обривали им головы. Вообще фанатизм их в отношении к кафоликам в то время не находил никаких границ. Они третировали своих противников уже не как христианское общество, а как совершенно неверующих… Обращающихся к ним кафоликов донатисты заставляли на вопрос «кто ты?» отвечать: «paganus sum», и затем их снова крестили» (В. В. Болотов, там же, с. 409–410).

Неестественно было бы ожидать, что в полемике против столь ожесточенных противников Церкви блаженный Августин станет подчеркивать мысль, что и вне Церкви возможно спасительное действие таинств при наличии невраждебного отношения к ней. Напротив, и исторические обстоятельства и пастырская мудрость побуждали его быть строгим обличителем, стремящимся «страхом спасать» (Иуд. 23) впавших в заблуждение, постоянно напоминая им о пагубности избранного ими пути. И, тем не менее, нам кажется, что, указывая на недостаток любви как на причину недейственности таинств в схизматических обществах, блаженный Августин был далек от обобщения, приписываемого ему архиепископом Иларионом (Троицким), будто «всегда ясно, что схизматик не имеет любви» (Очерки.., с. 541).

Я уже привел выше следующее место из 208–го послания блаженного Августина: «Пребывающие в отделении от Церкви, пока они настроены против нее, добрыми быть не могут». По прямому смыслу этой фразы, в принципе, и пребывающие в отделении от Церкви, при известных условиях, могут становиться добрыми: для этого им нужно перестать быть настроенными против нее. Утверждать, что выражение «пока они настроены против нее» равнозначно выражению «пока они не восстановят с ней единства», значило бы произвольно принимать за аксиому то, что еще нуждается в доказательстве. Для современного экуменического сознания стало несомненным, что находиться в разделении еще вовсе не значит враждовать против Церкви. Характерно и следующее место из другого послания блаженного Августина: «Никто из тех, кто против Церкви, не имеет Духа Святого» (Слово 268–е, 2 — Migne, t. 38, col. 1232). Здесь также не сказано «кто вне Церкви» или «кто вне общения с Церковью», но именно: «кто против Церкви», чем указывается не на простую отделенность от нее, а на прямую и очевидную враждебность к ней.

Защищая и обосновывая действительность крещения, полученного в схизматическом обществе, блаженный Августин напоминает, что схизматики в некоторых предметах не против Церкви, но вместе с нею («О крещении», 1, 2, 3 — Migne, s. 1., t. 43, col. 110) и удерживают у себя нечто из церковного богатства. Он ссылается, в частности, на пример и повеление Господа Иисуса Христа, сказавшего Своим апостолам о человеке, который, не будучи Его учеником, изгонял бесов Его именем: «Не запрещайте, ибо, кто не против вас, тот за вас» (Лк. 9, 49–50). Очень важно вникнуть в ход мыслей блаженного Августина, который, по–видимому, таков: если Христос повелел не запрещать человеку изгонять бесов Его именем на том основании, что человек этот хотя и самовольно пользовался силой имени Христа, но не был против Него, то, очевидно, и Церковь, верная воле Господа, не хочет лишать действенности (а не только действительности) таинства, похищенные у нее схизматиками, если, конечно, пользующиеся ими не являются явными ее противниками. Действительность и действенность таинств блаженный Августин связывает не только с правильным совершением положенного действия (что было бы похоже на учение об opus operatum), но и с волеизъявлением Церкви.

Движимая состраданием Церковь Христова как бы сама ищет предлога для того, чтобы не лишить заблуждающихся и непокорных чад своих возможности хоть в какой‑то степени спасительно пользоваться благодатью, подаваемой посредством таинств, и находит этот предлог в доброй воле схизматиков, продолжающих верить в спасительность таинств и сохраняющих у себя эти необходимые для спасения человека священнодействия. Имея власть «вязать и решить» (Мф. 16, 19), Церковь, подражая милосердию Господа, распространяет заповеданное им «незапрещение» действий, совершаемых, хотя и самовольно, именем Христовым, на похищенные у нее таинства, то есть на самые важные и необходимые средства облагодатствования. Заметим также, что обосновывая действительность таинств, преподаваемых вне Церкви, ссылкой на пример и повеление Господа, блаженный Августин тем самым одновременно подтверждает и действенность этих таинств, — как действенно было и употребление имени Христова человеком, изгонявшим бесов, о котором говорит евангелист Лука.

Приведем еще одно место, как бы невольно наводящее на мысль о том, что блаженный Августин не отклонял безусловно возможности спасительного действия таинств в схизматических обществах. «Церковь, — писал он, — рождает чад и сама от своего чрева и от чрева своих служанок, — рождает теми же таинствами, от семени своего Мужа. Не напрасно апостол Павел говорит, что Агарь и Сарра — образы» («О крещении», 1, 15, 23). Это сравнение показывает, по–видимому, что, согласно представлению блаженного Августина, схизматические общества, несмотря на неестественность их положения, могут служить Церкви в деле выполнения ее миссии, поскольку рождают новых чад Богу, если еще и не удостоенных совершенного сыновства, то имеющих возможность приобрести его — или через воссоединение с Церковью или, по крайней мере, при отсутствии сознательного противления ей, через пользование похищенными их обществом ее таинствами, если эти чада Божии, в силу рождения и воспитания, не могут осознать неестественность своего пребывания в схизме. Если бы схизматическое крещение при любых условиях оставалось вовсе бесполезным или, тем более, воспринималось лишь на погибель, то какой смысл имело бы наименование верующих, рожденных от «служанки», то есть получивших крещение в схизматическом обществе, чадами Божиими? Если же фактически в схизматических обществах, враждующих против Церкви, верующие большей частью действительно рождаются «в рабство» (Гал. 4, 24), то причина этого лежит не в том, что они рождены «служанкой», а в их личном противлении Церкви: чада сами себя обращают в рабов, лишают себя благодатного общения с Духом усыновления (Рим. 8, 15).

Замечательно, что блаженный Августин даже у святого Киприана усматривает некоторые элементы снисходительного взгляда на схизматические таинства. Он обращает внимание на следующие слова святого Киприана в его Послании к Юбаяну: «Что будет с теми, кто прежде сего, обратившись от ереси к Церкви, приняты были в Церковь без крещения? — спрашивает святой Киприан и сам же отвечает, — Господь, по милосердию Своему, силен даровать им прощение, и тех, кто приняты в Церковь, в Церкви же и опочили, не лишить даров Церкви Своей» (Послание к Юбаяну, ч. 1, с. 347). Очевидно, святой Киприан считал таких людей крещенными.

Итак, признавая несомненной действительность схизматических таинств, блаженный Августин склонен думать, что таинства эти не приносят пользы во всех тех случаях, когда имеют место неприязнь и вражда по отношению к Церкви. Любовь необходима для того, чтобы таинство имело спасительное действие на приемлющего. Но враждебность или даже просто холодное отношение к истинной Церкви пагубны и для схизматика и для члена Церкви. Напротив, сердечное расположение или хотя бы отсутствие явного противления сердцем открывают путь для милосердия и спасающего действия Церкви, пусть даже и через «похищенные» ее таинства.

«Все те, — говорит блаженный Августин, — которые сердцем находятся в Церкви, в единстве ковчега, спасаются той же самой водой, которая для всех стоящих сердцем вне Церкви, — будут ли они в действительности отделены от нее или нет, — служит на погибель» («О крещении», 6, 28, 39 — Migne, t. 43, col. 196–198). Если и нельзя категорически утверждать, что пребывание сердцем в Церкви, о котором говорит здесь блаженный Августин, включает в себя и состояние невраждебности к ней внутри схизмы при неспособности осознать необходимость воссоединения, то, во всяком случае, нельзя отрицать и возможности того, что блаженный Августин допускал такую мысль или был близок к ней.