4. Когда скипетром Империи управлял царь, великий Палеолог кир Андроник, совершилось судьбами божественными, по множеству всяких грехов, нападение народа безбожных агарян[1]: этотнарод, совершив набег на Азию и воздвигнув своим варварским военным походом весьма суровое преследование, все там, увы, разграбил, поработил почти всех тамошних христиан и жестоко с ними поступил. Во время этого варварскогонабега были схвачены и взяты в плен божественный Григорий, его родители, а также и братья, и уведены далеко в одно местечко близ Лаодикии. Там, по благоволению Бога, все совершающего и обращающего к лучшему, когда варвары немного смягчились к пленникам, они вошли в церковь Лаодикийцев. Благочестивые и православные местные христиане, находившиеся в храме во время совершавшегося обычного псалмопения Богу и славословия, когда увидели, что пленники весьма стройно поют божественную песнь, — так как, действительно, они были опытны в пении, — с удовольствием и вместе с изумлением подивившись их мелодии, не пощадив ничего, — ни имущества, ни слова, — с готовностью освободили их из плена: этим способом Бог достойно вознаградил их за добродетель.

Потом божественный Григорий удалился на Кипр, где прожил небольшое время и явился весьма вожделенным для всех тамошних жителей за исключительность своей природы и склонность ко всему прекрасному. Кроме того, приятный и весьма радостный вид лица, обнаруживавший внутреннее состояние его божественной и непорочной души, преизбытком благоговенияи благочестия всем внушил, вместе с уважением и почтением и удивление к нему. Жители острова даже полагали,что и прибытиек ним сего мужа совершилось по Божественному промышлению, как со всей справедливостью весьма ясно и хорошо рассказал об этом Лев кипрянин, прибывший впоследствии с Кипра в Константинополь вследствие любви своей к общему образованию и к разумным (логическим) учениям мудрости и знания, муж, проникнутый благоговением, возлюбивший уединение в девстве, по характеру совершенный любитель истины, украсивший себя мудрыми речами.

Когда преподобный и честный сей муж (Григорий) проводил такую жизнь на острове Кипре, Бог, с высоты взиравший на него и ведавший, сколь великую любовь и стремление к добродетели он питал в сердце, открывает ему некоего мужа инока, избравшего безмолвную отшельническую жизнь. И вот он с радостью приходит к нему, облекаетсяот негов монашеские одежды и, немного пожив вместе с ним и породнившись духовно, по примеру Боговидца Моисея, отправляется на Синайскую гору, где и постригаются власы главы его, вместе с лишением волос он отсекает и совлекает с себя телесные желания и движения и, освобожденный, доблестно выступает на божественный подвиг. В течение короткого промежутка времени он изумил всех почти невещественной и бесплотной жизнью, постом и бдением, непрерывным стоянием,всенощным и постоянным во всякое время псалмопением а кроме того и прошением к Богу и молитвой, как будто он спорил с тем, что носит невещественное начало в материальном теле, всеми тамошними обитателями он с изумлением считался почти бесплотным. А в послушании, которое есть кореньи мать добродетелей, ив смирении, приводящем к возвышению, он достиг такого совершенства, что нам в подробностях совсем нелегко изобразить это в нашем писании, дабы не показалось людям более легкомысленным, будто мы говорим нечто до чрезвычайности несообразное. Тем не менее, я из-за этого не намерен совершенно замалчивать слово правды, а также то, чему я научился и что узнал от самого приближенного из его учеников и особенно им любимого, следовавшего по стопам его и бывшего как бы отображением его добродетелей: я разумею святого отца Герасима. Этот блаженный муж, рассказывая, утверждал и удостоверял, что он, Григорий, неутомимо и со всяким прилежанием исполнял свое служение, которое охотно принял от настоятеля, помышляя, что Бог с высоты взирает на него, — и никогда не уклонялся от обычного братского правила. Когда же наступал вечер, он,принесши игумену обычное покаяние и получив от него благословение, отправлялся в свою келию, запирал двери и, находясь в затворе, простиралк Богу руки, а прежде того ( возносил горе) и свой ум и, всецело отрешившись от настоящего и приблизившись к Богу, близ пребывающему, совсем душевным расположением начинал канон, совершая псалмопение Богу, —всю ночь молился в сердечном умилении и преклонял колена до тех пор, пока не прочитывал в полноте псалмы Давида, а когда вследствие этого в душе водворялась радость, он наслаждался веселием. Потом, когда в обычное время ударяли в древо, он первый обретался стоящим пред вратами храма, при чем старался и заботился как он и всегда в точности и неопустительно поступал, — чтобы не прежде выйти из храма, как будутсовершены утренние славословия Богу. И действительно, первымвошедши в храм, он последним, по выходе всех, уходил из него. Пищей же для него служил небольшой хлебец и немного воды, так чтобы только можно было жить: таким изнурением он желал и прежде кончины разрешить союз плотского естества.

5. Но кто может достойно изобразить его служение, втечение трех или даже более лет, в должности повара и пекаря, на которую он былназначен, а также необыкновенное смирение, которое он обнаружил в это время? — Он никогда и в мыслях не имел, что служит людям, но — чину ангельскому, и считал место служения престолом и жертвенником Божиим. Кроме того, как бы воздавая должную дань ному великому боговидцу Моисею, с которым в видении и не в гаданиях беседовал Бог, он не отказался и от желания неоднократно подниматься почти на самую честную и священную вершину Синая и совершать благоговейное поклонение там, где чудесно исполнились великие оные знамения. Священный этот муж имел и искусные в каллиграфии[2] руки и весьма был предан чтению, как днем, так и ночью, трудолюбиво, как некоторая усердная пчела, собирая цветы божественного писания, разумею— Ветхого и Нового, и предаваясь размышлению, так что я не знаю, изучил ли его так тщательно кто-либо другой: он Григорий всех тамошних обитателей превосходил и побеждал многознанием.

При таких обстоятельствах, лукавому нельзя было оставаться спокойным, но, как враг и противник человеческого рода изначала, он побуждает среди монахов страсть зависти и, как плевелов, разсевает среди них немалое смятение и беспорядок. Узнав о зависти, ученик кротости имира (Григорий) удалился из монастыря и взял с собой почтенного онаго Герасима, прибывшего с острова Еврипа[3], по происхождению же родственника тамошнего правителя Фаца. Он, Герасим, еще раньше оставил все изобилие богатства и славы, так как, по великому Апостолу (Филип. 3, 8), признал это как уметы (сор) для имеющего в будущемоткрыться богоявленя праведникам и, взяв на рамена свои крест, сам прибыл на гору Синай. Здесь, узнав божественного Григория и изумившись преизбытку его добродетели, он сделался одним из его учеников, а потом, при содействии и помощи Божией, он был возведен на высшую ступень делания и созерцания, так что после него, Григория, сделался для прочих примером и образцом всех благ. И вот, отсюда они (Григорий и Герасим) отправились в Иерусалим для поклонения Животворящему Гробу и, обошедши все тамошние места и поклонившись, тотчас отправились на остров Крит в некоторую местность, называемую "Хорошие Пристани", где короткое время и оставались, вследствие морского волнения и бури.

После весьма многого искания и обследования, они с большим трудом нашли некоторую пещеру, пригодную для своей цели, и с радостью в ней поселились. Но что же потом делает оный прекрасный деятель и поистине человек Божий, всецело живущий для будущих упований? Он тотчас прилагает к усилиям усилия и к трудам труды и самым доблестным образом борется с самим собою. Пищей для него — однажды в день — служил небольшой кусок хлеба и немного воды, сколько нужно для того, чтобы жить, как уже об этом мы выше и сказали, а сверх того, согласно определенному уставу и закону, не было совершенно ничего, хотя бы и предстояло умереть от жажды. С удивлением и вместе изумлением можно было наблюдать у них (Григория и Герасима) напряженную, ангелоподобную ревность и прекраснейшее восхождение к Богу. Лица у них были бледные, вследствие худобы от крайнего воздержания, члены тела высохли, были истощены продолжительными трудами, лишены физической крепости и совершенно бессильны для ходьбы или совершения другого действия.

Кроме сказанного, блаженный всегда имел в заботеи следующее: он старался найти руководителя в том, чего он не успел прочитать в книгах Божественного Писания, или чему он духовно не был научен кем — либо из духоносных и божественных отцов и учителей. Размышляя сам с собой, он представлял, что как он научен деланию, так будет научен в точности проходить и созерцание, то есть безмолвие и действенную молитву. Но когда он предавался таким размышлениям, Бог внушает свыше и божественным знаменем объявляет(о сем) некоему мужу, сиявшему различными видами добродетели и украшенному деланием и созерцанием; имя ему было Арсений и он преимущественно пред прочими возлюбил безмолвие. Побуждаемый Божественным Духом, он со всей поспешностью отправляется в келью святого(Григория) и, постучавшись рукой в дверь, с радостью им был принят. Здесь, духовно приветствовав друг друга и высказав пожелания, они вознесли обычную молитву Богу, по окончании которой они вместе сели. Потом оный созерцатель, муж маститой старости и почтенный, как бы по какой божественной и священной книге начал вести беседу охранении ума, об истинном трезвлении и чистой молитве, о том, как посредством делания заповедей ум очищается, и отсюда человек, так боголюбезно размышлявший и упражнявшийся, озаряясь светом, становится всецело световидным. Сказав еще и весьма многое другое об избравших жизнь по Боге и прекратив дальнейший ход речи, ведущий к этому, он на короткое время замолчал, а потом, обратившись со словом к Григорию, спросил: " а ты, чадо, каким занимаешься деланием, конечно, под руководством Бога,все устрояющего?" И вот он, начавши сначала, вкратце рассказывает обо всем относительно себя, т.е. об удалении от (мiрской) жизни, о любви к единению и о многих трудах и заботах, совершить которые он избрал ради Христа, все остальное поставив на втором месте. Блаженный Арсений, служивший орудием Духа и прекрасно знавший путь, который ведет на высоту добродетели, слегка улыбнувшись, сказал ему: "чадо, все то, о чем ты рассказал, богоносными отцами и учителями нашими называется именно деланием, а никак не созерцанием". Услышав это блаженный, бывший действительно, жилищем Духа, тотчас пал к ногам его, стал горячо просить, призывая и самое имя Божие, и умолять научить его, что есть молитва и безмолвие и хранение ума.

6. Конечно, оный божественный отец и человек Божий, воспользовавшись этой просьбой, как находкой, без всякого уклонения и промедления тотчас все ему рассказал и сообщил, не пропустив ничего из того, что он обильно воспринял, обогащенный благодатью. Он даже подробно рассказал, ничего не пропустив, и о том, что обыкновенно случается с вступившими на поприще и на подвиги ради нее, но подвергающимися нападению со стороны коварных и злых клеветников— демонов и со стороны людей порочных и завистливых, коими, как орудием, пользуется лукавый.

Когда Григорий услышал это от божественного мужа, он тотчас встал, вошел на судно и отправился на гору Афон. Здесь он посетил все местные монастыри, а также всех пребывавших в безмолвии, коих только нашел, и даже живших в дали и проводивших безмолвную жизнь в неприступных местах, словом — он полагал, что никогоне должно оставить без внимания, и воздать им духовное поклонение. Рассказывая(об этом посещении), оный божественный и знаменитыймуж говорил, что видел не немногих людей, в высшей степени отличавшихся маститым возрастом, разумом и всяким достоинством нрава, которые все старание прилагали относительно делания, но, спрашиваемые относительно безмолвия, или хранения ума и созерцания, говорили, что и по имени не знают об этом.

7. Хорошо осмотрев и изучив это для своей цели, Григорий с ревностью стал посещать скит, называемый Магула, который находился в виду честнаго монастыря Филофея. Здесь он встретился с тремя монахами, имена которых — Исаия, Корнилий, и Макарий. Он увидел, что они занимаются не только деланием, но отчасти и созерцанием. Здесь, много потрудившись и занявшись, вместе со своими учениками, трудами и работами, он старательно воздвигкелии для обитания. Себе же потом, в небольшом отсюда расстоянии, построил исихастирий, для беседы с одним только Богом, положив, как говорит божественный Давид, в сердце своем восхождения к Богу (Псал. 83, 6), создавшему в отдельности сердца наши (Псал. 32, 15), и умилостивляя Бога деланием.

8. В таких обстоятельствах он вспомнил о почтенном и священнейшем оном муже, обитавшем на острове Крит, как сказано было об этом выше. Он опять стал внимательно обдумывать в своей душе то, что этот муж внушал о безмолвии и молитве и что он рассказывал отрезвлении ума. И вот, весьма тщательно исследуя в своем уме его боголюбезные речи, собравши внутри себя все чувства, вполне сосредоточив в душе ум, приспособив его и укрепив его и, так сказать, все пригвоздив ко кресту Христа, он говорил: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешника", усердно молясь в душе страдающей и в сердце сокрушенном, с глубокими стенаниями и в духе умиления, умягчая почву земли горячими слезами, в изобилии исходившими из его глаз. Но что же затем? — Господь не презрел его продолжительной молитвы. По великому среди пророков и царей Давиду, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19), но скоро внимает праведной молитве. Ибо он говорит: воззваша праведнии, и Господь услыша их (Пс. 50. 18). И вот, воспламенившись в душе и сердце действием всесвятого и всесовершающего Духа и изменившись прекрасным и чудесным изменением, он увидел, что жилище его, сиянием Божественной благодати,было исполнено света. Исполнившись и сам неизреченной радости и веселия, но тем не менее и тогда потоком проливавший источники слез, уязвленный чувством божественной любви, он говорил: сердце наше привлек еси, сердце привлек еси(Песнь Песней 4, 9), и — воня риз твоих паче всех аромат.

Поистине, на нем, посредством его дел, осуществилось положение: "делание есть восхождение к созерцанию". И вот, находясь как бывне плоти и мiра этого, он всецело был поникнут божественным стремлением и посему не переставал светить оным праведным, согласно священному слову, которое говорит: свет праведным всегда (Притч. 13, 9).

На вопрос мой и соучеников, этой вечной и блаженной памяти знаменитый муж, как особенно любивший истину и ценивший ее выше всего, говорил: "совершающий в духе восхождение к Богу как бы в некотором зеркале созерцает всю тварь световидною, аще в теле, аще кроме тела, не вем,как говорит великий Апостол (2 Кор. 12, 2) покакакое — нибудь препятствие, возникшее в это время, не заставит прийти в себя". Однако я совершенно просто и безыскусственно (обращался к нему с вопросами), всякий раз как видел, что он выходит из своей кельи с радостным лицом, как бы улыбаясь и весело смотря на меня(конечно, все вы, кои его духа, знаете, что он с очень глубокою, от всей души любовью и расположением воспитывал, как самых желанных, и первых из своих духовных чад, и последних: подобным образом и меня, бывшего последним, этот знаменитый муж согревал, как вполне родного сына, оказывая мне самое искреннее благоволение и любовь). И вот мне, когда я однажды обратился к нему как любвеобильному отцу, (увидев) его выходящим с веселым взором из келии, он так ответил: "душа, прилепившаяся к Богу, снедаемая любовью к Нему и просвещенная, блистательно превзошедшая всякую тварь, живущая выше видимого и всецело объятая стремлением к Богу, совершенно не может укрыться, как относительно ее Господь и заповедал, говоря: Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Матф.6, 18), и опять:Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваши добрые дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех(Матф. 5, 16). расцветает сердце, источает ум, лицо становится радостным, согласно словам мудрого: сердцу веселящуся, лицо цветет (Притч. 15, 13)." Когда же я спросил: "Божественнейший отец, во имя самой правды, научи, как учитель, что есть душа и как она созерцается святыми?" — он, по обыкновению, совершенно кротко и тихо начавши речь, так ответил мне: "возлюбленое мое чадо по духу, вышших себе не ищи и крепльших себе не испытуй (Сир. 3, 21); ведь относительно столь большой высоты ты обнаруживаешь детские представления, и посему не можешь пользоваться более твердой пищей, подобно тому как твердая пища неполезна и детям, еще нуждающимся в молоке". Когда же я бросился к прекрасным его ногам и крепко ухватился за них, еще горячее высказывая свою просьбу, он, склонившись на настойчивую и усердную мою мольбу, совершенно просто сказал: "если кто не увидит Воскресения своей души, тот и не в силах будет точно узнать, что есть душа разумная". Но когда я опять с дерзновением настаивал и, по обыкновению, с надлежащим благоговением и большим почтением спросил его: "отче, открой мне, достиг ли ты в меру такого восхождения?" — он со всем смирением, с коим только можно говорить, ответил на это утвердительно. Так, ради Господа, сказал я, в полноте научи и меня этому, так как это может принести немалую пользу моей душе". Божественная и для меня весьма почтенная душа, похвалив мое усердие, преподала мне такое наставление. "Душа, напряженно обращающая к уму свое внимание, посредством деятельной добродетели смиряет все страсти и делает их подчиненнымисебе и порабощенными; тогда естественные добродетели, как тени за телами, следуют за нею, близко окружая, сопровождают ее и даже как бы руководят в восхождении на духовную лестницу и научают тому, что выше естества. Когда же, по благодати Христовой, от духовного осияния ум становится просвещенным, он блестяшим образом развертывается для созерцания и, оказавшись выше себя самого, в меру дарованной ему благодати яснее и чище созерцает природы существующих вещей, насколько они придерживаются сходства и порядка, но не так, как пустословят и обманывают люди, занимавшиеся суетной и внешней мудростью, изрекая из своего чрева и делая ложные предположения, чтобы они обращались в обществе, — гоняясь за одной только тенью и не стараясь следовать, как бы подобало, существенному действию природы, ибо, по Писанию, омрачися неразумное их сердце, и, глаголющеся быти мудри, объюродиша (Римл. 1, 22, 23).Потоммало — по — малу, через посредство множества созерцаний, душа, восприняв обучение Духа, возводится кболее высокому и божественному, поставляя прежнее на втором месте, согласно великой трубе Церкви — божественному Апостолу, ясно учит и говорит: задняя забывая, в предняя же простираяся (Фил. 3, 13). Тогда душа, действительно очищенная в такой степени, стряхнув всякий страх и отвергнув всякую боязнь, объединившись и прилепившись любовью ко Христу, видит, что естественные ее помыслы разнавсегда затихают и, по учению святых отцов, остаются позади ее, а она, достигнув невидимой и неизреченной красоты, наедине беседует с одним только Богом, ярко озаряемая сиянием и благодатью Всесвятого Духа. И вот, освещенная оным беспредельным светом, она имеет одно только стремление — к Самому Богу и при посредстве этого удивительного и нового изменения нисколько не чувствуешь низменного, земного иматериального этого тела. Ведь душа, без какого — либо примешения и без вещественного пристрастия, является совершенно разумной природой, как, прежде падения, был Адам, наш праотец: он сперва осенялсядействием и благодатью беспредельного оного света, а после, по причине горького, — увы! — преступления, обнажился от светоносной оной славы и сияния, откуда открылось, что человек, это почтенное живое существо, был нагим". Но знаменитый прибавил еще, говоря: "чадо, всякий, достигнув этого посредством трудолюбивого упражнения и увидев себя в свойственном (его природе) состоянии, обыкновенно созерцать воскресение души прежде ожидаемого общего Воскресения, так что и сама душа, таким образом очистившаяся, может сказать с Апостолом: аще в теле, ащели кроме тела,не вем (2 Кор. 12, 2); мало того, она, недоумевая и всецело изумляясь, с удивлением восклицает: О глубина богатства и премудрости и разума Божия, яко неиспытаны судове Его и неизследовани путие его (Рим. 11, 33).

Таковы были наши вопросы к этому божественному отцу.