9. Относительно же учившихся, т. е. бывших его учениками и под его руководством достигших высоты добродетели, я и незнаю, как мне удачно положить похвалы или по достоинству изобразить их подвиги и добрые дела. Вот первый из учеников — иже во святых Герасим, происходивший из Еврипа, который был самым достойным и заслуживающим похвал учеником и святейшего патриарха кир Исидора[4], с самого начала прекрасно воспитанный в добродетели и жизни, свойственной монахам, как это и видно из предыдущей нашей речи. Он, в своем истинном подражании, последовал по стопам совершившего апостольское течение и просиявшего в сонме святых Герасима оного, знаменитого. Не боюсь сказать и то, что он был соревнователем этого великого Герасима, сделавшего обитаемую Палестину, бывшею преждепустынею, жившего близ Иордана и воздвигшего оные честные обители. И как тот, так и этот — Герасим из Еврипа, исполненый божественной благодати, посылается Богом в Элладу и, обошедши там всех алкавших и жаждавших приятнейшей струи добродетели, щедро — насколько было возможно — обогатил многим прибытком освящения и благочестия, отчасти как в совершенстве изучивший их язык и разговор. И сам он собрал священный сонм учеников. добровольно, при его содействии и по Божественному определению, отказавшихся от этой жизни, создал небесную страну и жилище монахов и даровал имистинное и ангельское житие в исихастериях, вместе с тем поучая, возводя на высоту добродетелии поощряясвоим примером, подобно тому всецело знаменитому (мужу), коему он прекрасно подражал, великому на Иордане, достойному прославления и опытному в делах божественных Герасиму. И этот Герасим, из Еврипа, был удостоен в пустыне весьма многих видений, жил чудесною жизнью и, по примеру великого Саввы[5], совершив в духе возможные подвиги и победы, переселился от здешней жизни.

Затем, тот же остров имел родиною и некоторый Иосиф, который был и товарищем Герасима. Об иных добрых делах Иосифа мы считаем нужным умолчать, дабы наша речь не затянулась. Но (скажем лишь, что) он ради благочестия совершил великие подвиги, доблестно состязаясь, при помощи благодати Христовой, против латинян, достиг своей цели и привлек к благочестию весьма многихмужей, но и жен, так что, я полагаю, никто из пользующихся величайшей славой в области еллинскоймудрости и достигших высшей степени образования, не в силах был бы сравняться с ним в благочестии. Ибо он хотя и был несведущ в этой внешней мудрости и той, которая с ней соприкасается, но был всецело проникнут мудростью истинной, всегда в самой себе прибывающей; через посредство ее и оные рыбари, прославленные потом в звании Апостолов, посрамили мудрых мiра, (1 Кор. 1, 27). Так и он, Иосиф, был прославлен Богом. Остальную же его добродетель, святость и чудесность жизни нелегко и изобразить.

10. Обрати внимание и на иного из учеников, удивительного авву Николая, из Афин. Но здесь у меня, не могущего без слез вспомнить об этом муже, ум, отягчаемый скорбью, становится слабым, цепенеет и и рука пред недосягаемостью похвал в честь его. Этот муж достиг почтенной старости, почти в течение восьмидесяти лет непрерывно совершал подвиги в суровом аскетизме, был украшен разумом и твердым характером, как никто, по моему мнению, другой. Он ради благочестия и православных догматов мужественно перенес от латиномудрствовавшего царя Палеолога[6] разнообразные лишения имущества и изгнания, а еще весьма многие и темничные заключения. Его, изгнанного на родину, когда он стал проповедывать народу слово учения, (царь) приказал связать крепкими ремнями и веревками, наложить оковы на руки и шею, да еще для поругания подверг острижению почтенные седины; безумие и безчеловечие не ограничилось этим, но и то, о чем без слез нельзя говорить, злонамеренно было осуществлено с большой дерзостью и по желанию злочестивого тогдашнего правителя. Ибо люди, действовавшие по его приказанию, были известны своей жестокостью: они водили его по большим дорогам и били ногами, публично оскорбляли и, заключив в оковы и сильно затянув их,устраивали (как не следовало бы) позорные процессии, жестоко истязали прутьями, не ведая, неразумные, что этим они преимущественно себя пригвождают к позорному столбу, а ему создают величайшую славу. Что же было затем?— Когда Бог милостиво воззрел с высоты, дела Церкви пришли в совершенное затишье и спокойствие и святейший патриарх кир Иосиф[7], имевший в своих руках вселенское церковное предстоятельство и власть, готов был все сделать и предпринять для того, чтобы рукоположить его на архиерейский престол. Он же, предпочитая всему скромность и смирение, о котором он преимущественно заботился от мягких, как говорится, ногтей, ни под каким видом не пожелал хиротонии, но по расположению к жизни уединенной и свободной от мiрских дел, весьма быстро отправился на гору Афон. И вот тогдашний прот[8], увидев, что он украшен различными видами благочестия и добродетели, потому что и сам был подобным деятелем добродетели, поставляет его, против воли, в должность экклесиарха при честном монастыре Карейском[9].

Затем, по истечении немногого времени, он, по воле Божьей, встретился с удивительным Григорием, учителем. Скоро, плененный весьма приятными речами, он всей мыслью и стремлением своей души готов был сделаться его учеником. подобно тому, как можно наблюдать рой пчел, вылетающий из своих ульев, куда надобно, и порхающий вокруг цветов, при чем, если заметят где-нибудь мед, привлекаются его благоуханием, всей массой устремляются к нему и не прежде удаляются, как соберут и возьмут вдоволь меда, а затем опять поспешно направляются по тому же пути с тем, чтобы наполнить этим медом собственные свои ульи, и таким образом сполна забирают весь этот мед; так же, без сомнения, приходили и собирались весьма успешно и к оному знаменитому и по истине, самой высокой и блаженной памяти мужу (Григорию). Вдохновенный от Бога истинною мудростью в духе и чистым познанием, он благоуханием свей добродетели, более приятным, чем мvро многоценное, а также божественною широтою и высотою учительного своегодарования, всех с радостью привлекал к себе и души их напоял приятными для пития и сладчайшими самого меда речами из самых приятных ульев и источников своей добродетели. И как пресловутый магнитный камень непостижимой силой своей природы притягивает и привлекает к себе самое твердое железо, так и Григорий, не только увидевших и беседовавших с ним, но и дальних и находившихся вдали привлекает к себе пригодными и душеполезными своими речами, которые всякий благоразумный человек вполне справедливо должен назвать глаголами живота вечного (Ин. 6, 68) и вместе божественными звуками. И как было и во времена Христа, моего Бога, Андрей, увидев Его, тотчас оставил Иоанна, пришел к Иисусу и неотлучно и неотступно следовал за Ним, так много раз и разными способами былои во время Григория: наиболее выдающиеся из людей добродетельных и учительных, как только замечали его, достигшего высшей степени благочестия духовного совершенства, в радостном и кротком выражении лица отпечатлевающего и выражающего внутреннее сияние души, отказывались от своих наставников и, обратившись к его учению и дружине (синодии) подчинялись ему, стремясь получить от сего пользу.

И вот он, Николай, посвященный, по примеру Самуила, Богу, управляя, свирелью речей Григория, движениями своих помыслов, будучи испытан во всякой добродетели и смирении, в большой мере превзошел и всех тамошних (иноков).

И этому, вместе с надлежащим руководством, всякий мог подивиться в блаженном и божественнейшем отце Григории, и — вполне справедливо. Ибо всякий раз, как он желал вызвать в ком-либо из братий раскаяние, предвидя проницательным оком души пользу и заботясь об исправлении, он внезапно подвергал его колким остротам, называя его нехорошим иноком и худым геронтом, состарившемся в делах порочных и не совершившим ничего хорошего, кроме того — и полным лености и не заботящимся о собственном спасении. Часто, с суровостью высказав запрещение кому — либо из монахов, отец изгонял такого и из трапезы, всяким способом заботясь о пользе, как мы сказали, и имея в виду доброе управление. И вот подвижник Божий и борец Христов, услышав такие слова Григория, со всецелым видом смирения падал к ногам учителя и плакал. Но я, предлагая вот этот рассказ, волнуюсь в душе, заливаюсь слезами и исполняюсь изумления, как бы видя уже его распростертым, как сказано, под ногами учителя. Слушатель, имей это в виду и затем и подивись прекрасному управлению Григория: он, укоряясогрешившего для его же выгоды и порицая с целью великой душевной пользы, потом, вместе с увещанием и раскаянием, прощал. это немногое из многих деяний мужа пришло мне на мысль рассказать, во избежание продолжительной речи.

11. Так как широко разлилось море добрых дел Григория и невозможно переплыть эту пучину, пытаясь вспомнить в отдельности о всех его прекрасны деяниях, однако обрати внимание на Марка, этот, так сказать, самый совершенный образец добродетели, родом из страны Клазоменской, постригшегося сперва в честном монастыре именуемом кир Исаака, в знаменитом городе Фессалонике, а потом удалившегося на Святую Гору,где он оказался в сонме учеников Григория и стяжал столь великую бдительность и усердие в молитвах и, по божественному слову, так возлюбилприметатися в дому Божьем каждый день (Пс. 80, 11) и быть хранилищем всех добродетелей, так от полноты души облобызал благосмирения и послушания, поставив для себя задачей исполнять все прекраснейшее, что не только предстоятелю, но и всему во Христе братству с готовностью служил сколько было сил, во всякой нужде. Он даже полагал, что и на этом не следует останавливаться, но и всем посторонним монахам, приходившим и приезжавшим туда по какой-либо нужде, и этим, насколько возможно, он служил, являясь в образе раба, и считал это совершенно необременительным. вообще, в делах своих он нелицемерно проявил заповедь Христа: аще кто хощет старей быти, да будет всем меньший и всем слуга (Мк. 9, 35). И из всех, бывших там (на Афоне), нет ни одного, кто не удостоил бы этого божественного мужа великого удивления и многих похвал и кто, хотя бы только однажды увидев его зрак, дышащий духовным благоуханием, не считал этот вид освящением собственной души и не взял бы себе в образец состояние его смирение. Он даже и теперь, достигши глубокойстарости, с величайшим удовольствием желает исполнять то же самое, никоим образом ничего не предпринимая с целью уклонениеи промедления ,и даже охотно несет обязанностипекаря и повара и никогда никоим образом не оказался нерадивым. Посему Тот, Кто ублажает смиренных сердцем, призрев на столь великое его смирение и послушание, возвел и возвысил его на столь великую ступень славы, что он, озаряемый сиянием Всесвятого Духа,сделался орудием благодати, весьма яснобряцающим и в своем смирении. Достигнув безопасной и тихой пристани и всецело проникшись стремлением к Богу, он наедине с Ним Одним только и беседует, неизреченно услаждается Его сияниеми многимв настоящее время, для душевной их пользы, дает участие в присущем ему учении и освящении.

Этот богоподобный и равный ангелам человекв течение продолжительного времени находился в знакомстве и общении и с нами: ведь я жил под одной с ним кровлейи проводил одинаковый образ жизни, братски и вполне искренно был единомыслен с ним в духе во всех отношениях. И что могло у нас быть не общим, коль скоро я, как говорится, до буквальной точности, от всей души с должным вниманием и расположением чтил свое с ним единомыслие и дружбу? Посему, хотя он и заповедал нам держать в тайне дарованные ему от Бога преимущества добродетели, но поелику похвала святых возносится к Самому Богу, а их добрые дела, когда о них рассказывают и с удовольствием слушают, возбуждают слушателей к подражанию, я не признавал справедливым совершенно умолчать о них.. Когда божественнейший мой отец, великое и общее всей вселенной чудо и похвала, Григорий, пришел в честную Лавру[10], то он так обоих нас объединил друг с другом и связал своими учениями и наставлениями, что, казалось, мы имели одну душу в отдельных телах, и приказал нам до конца оставаться вместе; достойно водимый Духом, бывшим с ним, он, Григорий, заповедал нам это вполне целесообразно, под предлогом, что, живя так, мы не лишимся царства и славы Христовой. И мы согласно господствующей, по обыкновению, метании[11], склонились к ногам его и, удостоившись благословения с молитвами, пребывали неразлучно друг с другом, живя одинаково, об одном и том же думая и одними тем же делом занимаясь, совершенно не зная, что у нас было мое и твое, — и так было в течение двадцати восьми лет. Всякий раз, как кто-нибудь звал Каллиста,в то же время слышал ответ Марка, и опять — позвав Марка, видел, как к нему являлся Каллист, так что все братия, жившие по правилам добродетели в скиту, взирали на нас как на похвальный образец в прекрасном деле мира и единомыслия, по благодати Христа. И если когда-нибудь, по зависти лукавого демона, происходили среди некоторых (из братий) спор и раздор, на память часто вызывался боголюбезный пример относительно нас. Но впоследствии, не знаю,как с ним случилась какая-то телеснаяболезнь, вследствие чегодля врачевания мы прибыли в священную Лавру. Когда произошло такого рода обстоятельство, священные мужи, подвизавшиеся в Лавре, заметив его действительное превосходство в добродетели и благочестии, никоим образом не позволили и не согласились на то, чтобы он совсем выбыл отсюда и удалился, считая такой поступок нестерпимым для себя наказанием. Я же, по божественному побуждению, отправился в честный монастырь Иверский. Может быть, некоторые и имели целью разделить и отлучить нас друг от друга, но,по-видимому, только телами и местом, душою же мы пребываем всегда вместе, по благодати Бога, связывающего и соединяющего прекрасное. Посему, хотя мы в данное время и живем в разных местах, но пребываем всегдав единении; находясь друг в друге и возле друга, каждый всегда с душевною любовью сохраняя о другом искреннюю память и имея в уме, — как (два лица), вследствие какой то естественной симпатии соединенные между собойи не допускающий разделения. Но он, Марк, постепенно к прежним сияниям и дарованиям делая прибавления, полагая восхождения в сердце (Пс. 78. 6) и от славы восходя в славу (2 Кор. 3, 18), был до такой степени прославлен Богом, что, при всем нашем желании напомнить об этом, по достоинству нельзя рассказатьили описать, дабы людям невежественным не показалась, будто мы рассказываем невероятное. Такие люди, совершенно слепые умом и страдающие мерзкоюболезнью чуждых, фальшивых и грязных учений Акиндина[12], желая опорочить бываемыедарования и богоявления святым, чистым душою и сердцем, не хотят их принимать, имея худыеи совершенно опасные сведения об этом. Неразумно богохульствуя по поводу благодати этой и дара, дерзая называть ее сотворенной и извращая божественные писания, они отсюда и изобличаются, в особенности же допуская извращение тайны домостроительства. Но до коснется их десница Всевышнего для обращения их сердца, да даст им уразуметь благое, дабы не до конца они оставались для лукавого предметом радости. Наша же речь должна перейти к дальнейшему.

Спустя немного времени, ученики великого (Григория) сделались и Иаков и Аарон. Этот Иаков прежде был и епископом Сервион[13]. После явился на Святую гору Аарон и, так как имел ослепшие глаза, был принят Григорием, который был весьма сострадателен и подражал человеколюбию Божию в руководстве во время совершения (жизненного) пути, как и мой Иисус человеколюбиво принял и помиловал слепого от рождения. И вот он, Аарон, был научен учителем, как Бог, по великой благости и попечению о нашем роде, сделался человеком, чтобы призвать опять к Себе праотца Адама, увы, согрешившего через нарушение заповеди, и, освободив и избавив от власти виновника зла — змия, возвести в прежнее благородство, восстановивиз упраздненного теперь тления смерти. Так как случающееся по какой-либо причине лишение этих телесных очей не только не помрачает очей души, но для честно носящих свет вечный и искренно уповающих на Бога соделывает сердца в освящении, то он, слепец, воспринял наставление, и — отверзлись очи его души. Если кто будет мыслить об этом не без сомнения, тот дает повод признавать тщетною твердую и непоколебимую надежду на спасительное и весьма для нас вожделенное пришествие Христа, ради коего мы подвергаемся и мужественно переносим и удары, и узы, и лишения членов, изаключения и, наконец, мы, по словам великого Апостола, являемся лишени, скорбяще, озлоблени(Евр. 11, 37) и отвергаем отчасти или совершенно этот временный свет, немного услаждающий наше чувство, чтобы найти свет, изначала насажденный в наших душах, но омраченный Адамом посредством греха, как мы выше сказали. Но когда, помощью и благодатью Христа, посредством горячей, настойчивойи непрерывноймолитвы мы очистим наши сердца, тогда просвещается наш ум и мышление, главная господствующая часть души, которые, по учению отцов, пребывают в душе в значении глаза. Тогда, согласно Пророку и Царю можем и мы в дерзновении взывать к Богу: Заутра услыши глас мой, заутра предстану Ти и узриши мя (Пс. 5, 4), и — свет праведным всегда (Притч. 13, 9). Итак, после того, как отверзлись очи души, открывается блистательная разумная красота души, и человек, оказавшийся духом в согласии с Богом, видит и естественными очами, как и первый Адам до падения.

Оный брат (Аарон), услышав эти наставления, как они раскрыты здесь, и поняв в точности, все сложил в уме своем, а потом стал просить и молить Бога, говоря с сердечным сокрушением и молясь следующим образом: "Господи Боже наш, помиловавший скорченную к земле жену, единым словом исцеливший расслабленного, отверзший очи слепому, воззри на меня неизреченным и несравнимым Твоим благоутробием и мою согбенную нечистотою греха жалкую душу, пресмыкающуюся на земли, не презри в бездне отчаяния, но яко милосердый, отверзи Твоею волею очи сердца моего". Когда он часто и из глубины души взывал таким образом к Богу, что же именно произошло? — Нечто весьма удивительное и достойное продолжительной речи. подобно тому, как боговидец Моисей молча возсылал к Богу молитвы, обдумывая в глубине душевного разумения, как видно из слов: что вопиеши ко Мне (Исх. 14, 15), и — "молчашу Моисею слышит Бог"; так и он был услышан Богом и, когда отверзлись очи души, в полноте был удостоен дарования, так что не только не нуждался в руководителе и проводнике, но и, сидя в келии, он как бы предвидел и говорил: "идите навстречу монахам, приходящим к нам, потому что такой -то старец или брат сейчас прибудет к нам", причем называл приходивших по имени, и — событие действительно так чудесно и совершалось и осуществлялось. Кроме того, когда должна была наступить память какого-либо из великих святых или божественные в честь Господа, праздники, он много дней раньше, совершенно не зная о наступлении праздника и без предварительного точного сведения предсказывал о нем и называл имя святого, в честь коего совершается празднество, или имеющий наступить Господний праздник. На вопрос же, как он, не будучи научен, так предвидит это, он отвечал, говоря, что какое то великое сияние и ожидание пред праздником являются, по воле Божьей, в его душе, поэтому он,и не видя, постоянно об этом узнает и предсказывает имя праздника. И вот еще что вполне достойно удивления. Когда он, вместе с вышеупомянутым Иаковом, который, как сказано, был его соучеником, должен был придти к одному монаху и оба они были уже близ его убежища, находясь в расстоянии не более одной или двух стадий, вот он, как бы по божественному вдохновению, говорит ему, т.е. Иакову: "я хочу сообщить тебе, что тот брат, к которому мы подходим, по обыкновению держащий в руках святую книгу Четвероевангелия, теперь читает такую-то главу Евангелия", при чем прибавил и имя (Евангелиста). Затем, они оба, пришедши и с точностью исследовав, нашли, что действительно было так, как он предсказал, постигая дело только умом. Эти только малые и отрывочные из многих о нем сведения мы здесь и представили.

13.

Неужели будет справедливо для нас, упомянувших об удивительном Клименте, не привести на память и некоторые из дарований, данных ему Богом, хотя мы и стремимся сократить свою речь, затянувшуюся в размере? — Итак, он вырос и был воспитан в добродетели, ведя цепь своего рода от так обычно называемых болгар, а был пастухом овец, так как, действительно, жил в бедности. Когда он среди ночи не спал, а бодрствовал ради охраны стада. то увидел какой — то сильно блиставший свет, разлитый над стадом и, очень обрадовавшись в душе, стал думать. Размышляя сам с собою и недоумевая, а когда он — чего никогда не было — немного задремал на своем посохе, внезапно засиял дневной, солнечный свет. В то время, как он опять стал сам с собою раздумывать об этом, он увидел, что свет этот тихо и мало — помалу уходит к небесам, при чем снова наступила ночь. Он, исполнившись вследствие этого, большой робости в сердце и оставив свое стадо, тотчас отправился на Святую Гору и, встретившись в ските именуемом Морфину, с одним монахом, неученым, но отличавшимся благочестием и добродетелью, с готовностью облекается в монашеские одежды, ничему иному не будучи им научен, как только молитве: "Господи, помилуй ". Спустя немного времени, снова тот свет, который, как сказано, воссиял над оградою стала, стал мало —помалу являться и сделал его душу исполненною благодати. А муж он (Климент) был простой и совершенно без рассуждения и любопытства уповал на одного только Бога, но одному хорошо был научен (руководителем — иноком), именно — открывать ему свои помыслы, поэтому и рассказал ему о том, что с ним случается. Монах же, услышав и будучи не в состоянии обсудить еговидения, взявши Климента, идет вместе с ним к святому отцу Григорию. Климент все открывает ему и, упав к его ногам, весьма усердно просил, чтобы и он был принят святым, был включен в его прекрасную дружину (синодию) и к ней сопричислен. Праведник, с удовольствием приняв его, радостно склонился и на просьбу: ведь он был истинный подражатель Христа, всех радостно допускал к себе и сильно стремился к спасению приходивших к нему.

Приняв Климента, Григорий стал в отдельности его учительски увещевать и говорил о заботах относительно спасения души, о воздержании идущих (ко спасению) тем или иным способом, о терпении и смирении и о том, что надежды всегда следует возлагать на Бога, от Которого людям бывает всякое исправление, что не должно пренебрегать правилом, но во всякое время иметь непрестанную заботу о смерти. И Климент, со многим смирением и удовольствием приняв эти полезныеи отеческие наставления, дал обещание тщательно все исполнять, И следует вообще сказать, — как камень, ударяемый о железо, тотчас производит скрывающийся внутри его огонь, который прикоснувшись к соответствующему веществу, может воспламенить его, или, чтобы лучше выразить, как искра, упавши в небольшой (горючий) материал, переходит в большой и сильный огонь, а после, наконец, разжигает весьма большое пламя; таким образом, если нужно сказать более соответственно, прекрасный во всем Климент тотчас, по пословице, оказался головнею для огня или огнем в терновнике, как говорит Писание (Исх. 22, 6), сделав свое сердце истинным вместилищем учения и весьма пригодным для совершенного его сохранения и соблюдения. Поэтому — зачем нужно подробно говорить о всем? — он в короткое время всех привел в изумление настойчивостью делания по Боге и ревности, так что не только достиг и проник в созерцание Сущего, просветил свой ум сиянием благодати, но и, по Давиду (Пс. 83, 6), восхождения в сердце положил и блистательно был воспринят действием Духа, ибо простая душа, искренно приблизившись к Богу Отцу, всецело возвысившись до Него, работая бесстрашно и вместе без всякого сомнения, становится боговидной и посему пребывает и охотно остается среди сверхчувственного. Господь же, свыше наблюдая сердца, не уничижит, согласно божественному Давиду (Пс. 50, 19), сердце сокрушенное и смиренное.

Климент, рассказывая, передавал и о том, что, неоднократно посылаемый божественнейшим и знаменитым отцом для служения, он являлся в честную и священную Лавру к подвизавшимся там монахам и слушал их в то время, как они с благочестием, страхом многим и благоговением прославляли и воспевали Честнейшую херувим, при чем замечал, что с неба спускалось какое-то блестящее облако, останавливалось над Лаврою, чудесно ее осеняло и блестяще переливалось, оставаясь до тех пор, как оканчивалось псалмопение в честь Честнейшей херувим; спустя немного он опять замечал, как это блестящее облако мало-помалу поднималось.