Хотя жена долго бранила его в печали души своей, он по кротости ответил ей только: “Богат Господь, и я слышу слова его: „Взгляните на птиц небесных — они не сеют, не жнут, не собирают в житницу, и Отец наш Небесный питает их". [231]Тем паче нас он напитает, что мы лучше их. И еще: „Не заботьтесь о завтрашнем дне, [232] что будете есть, и что пить, [233] и во что оденетесь. Потому что всего этого ищут язычники". „Ищите прежде всего Царствия Божиего, и это все приложится вам", [234] и „получите сторицей", [235] и унаследуют жизнь вечную „те, кто ради Христа и Евангелия" [236] раздавали свое добро бедным... (текст испорчен – прим. пер.) если за одного вола мы получим сторицей”. Так он говорил не потому, что хотел в веке сем получить сторицей, но чтобы уврачевать малодушие супруги. Она же, услышав эти слова, замолчала.

Пять дней спустя вол, который оставался у того земледельца, поев на пастбище ядовитой травы, называемой чемерицей, вдруг упал в судорогах наземь и издох. И земледелец, горько жалуясь на свое несчастье, с волом, которого получил от Филарета, пришел к нему и сказал: “Грех, который я совершил по отношению к твоим детям, взяв вола, пал на меня. Бог не потерпел моего проступка и отнял моего второго вола”. А боголюбивый Филарет, отошедши, привел оставшегося у него вола и дал земледельцу со словами: “Бери и этого и ступай пахать свое поле. Я собираюсь уйти далеко [221] от этих мест, зачем же волу стоять без дела”. Он говорил это для того, чтобы земледелец не отказался взять его. Получив вола, земледелец радостно возвратился в дом свой, благодаря Бога и дивясь простоте Филарета, который даже в такой бедности не перестал творить дела милосердия.

Тут дети Филарета и жена стали плакать и говорить между собой: “Беда от этого человека, этого юродивого старика и чадоненавистника. При всей нашей бедности утешением нам была упряжка волов, с ней мы и в голод не пропали бы”. Святой старец, слыша вопль жены и детей, сказал, клятвой подтверждая свои слова: “Дети мои, не печальтесь — в тайнике у меня спрятано премного денег; если вы проживете даже сто лет и ничего не наживете, их хватит и на пропитание, и на одежу. Скот, который, как вы знаете, у нас прежде был, я тайно распродал, предвидя теперешнюю нашу бедность и грозящий голод; еще от своих родителей я слышал, что невелик со скотины прок — она ведь легко гибнет от зимней стужи, мора или вражеских вторжений. Потому я решил постепенно продавать своих волов и вырученные деньги надежно прятать в крепкий сосуд, который ничего не боится. И так много их там, что мне было не счесть”. Услышав от отца эти слова, подкрепленные клятвой, они утешились, хотя и были глубоко печалены его поступками. Праведник же провидел мысленно будущее нерасточимое богатство Господне, щедро уделяемое тем, кто соблюдает его заповеди.

Через некоторое время от императоров пришел приказ выступить против измаилитов, которые [222] грабили ромейские земли. Так как предстоял смотр, с воинов требовали коней и повозки. Один из воинов по имени Мусулий, человек весьма бедный, ничего не имел, кроме единственного коня; за день до смотра его конь стал вдруг кружиться, в судорогах упал на землю и испустил дух. Оказавшись в безвыходном положении, так как он не был в состоянии купить другого, воин идет к святому мужу Филарету и рассказывает ему о своей бедности и случившемся несчастье и просит одолжить ему коня и спасти от наказания, угрожающего от начальника тем, кто не имеет необходимого снаряжения. Праведник сказал ему: “Когда кончится смотр и ты вернешь лошадь, что тогда будешь делать?”. Тот сказал: “Пусть только минет этот день, и сотник не накажет меня плетьми, а потом я убегу и скроюсь где-нибудь далеко отсюда. А дальше как быть, не знаю”. Только услышав это, старец вывел быстрого и красивого коня и с радостью отдал воину, сказав: “Прими, брат, этот малый дар, и да будет Господь с тобою во всяком месте, и он сохранит тебя невредимым на войне”. Получив коня, воин ушел в великой радости, славя Бога и молясь за старца. А жена милостивца и дети, поверив, что у него спрятано много денег, не сердились на него и не досаждали ему, чтобы он открыл свой тайник. Теперь у Филарета оставались только корова с теленком, осел и достаточно полных меда ульев.

К нему пришел другой бедняк с такой просьбой, говоря: “Дай мне теленка из твоего стада; чтобы мне обзавестись от твоего даяния скотиной, ибо дар твой доброхотен и когда попадет в [223] чей-

нибудь дом, приумножается его достаток”. Блаженный Филарет охотно отдал теленка бедняку, сказав: “Бог пошлет тебе прибыль”. Тот ушел в радости. А корова, матка этого теленка, идет к двери дома, громко мыча, так что разжалобила старца и заставила его сокрушаться. Его жена, услышав рев коровы, тоже почувствовала к ней сострадание, так как сама рожала и кормила, и сказала мужу: “Ну ладно, детей своих ты не пожалел. Неужели не болит у тебя душа за несчастную корову? Как мог ты разлучить ее с теленком? Ты, видно, легко расстался бы со мной или с нашими детьми”. Божий человек, встав, обнял и благословил ее, сказав: “Благослови тебя Бог за твои справедливые слова. Ведь истинно я был бессердечен и жесток, когда разлучил теленка с его маткой, и прогневил этим Господа”. Филарет бросился вдогонку за бедняком и стал кричать: “Веди назад теленка, потому что матка его ревет перед дверьми моего дома”. Тот вернулся с теленком, думая, что старец каялся теперь из-за своего столь дорогого подарка. Когда корова увидела своего теленка, она побежала к нему, и стала его облизывать, и дала ему сосать. Благочестивый немало возрадовался. И вот святой сказал бедняку: “Брат, по словам моей жены, я совершил грех, разлучив теленка с его маткой; возьми же ее в придачу и ступай своей дорогой, и Господь благословит и приумножит скотину в твоем доме, как некогда и мое стадо”. Так оно и случилось. Ведь после получения этого дара у бедняка завелось много быков, и он стал богат и владел стадом большим, чем некогда Филарет. Жена же [224] старца корила себя, говоря: “Поделом мне, не скажи я ничего, у наших детей была бы корова”. Теперь у них оставался только осел да пчелы. Но в это время начался голод, и праведник, не в состоянии прокормить жену и детей, взял осла и пошел далеко к своему другу, и занял у него шесть модиев [237] зерна, и, взвалив их на осла, привез домой; а жена его и дети исполнились радости. Когда он сел отдохнуть с дороги, к нему пришел нищий и попросил пригоршню зерна. Милостивец сказал жене — она вместе со служанкой веяла зерно: “Жена, этому брату моему дай один модий, по модию отдели детям, модий моей жене и модий служанке, а что осталось — тому, кто попросит”. Снова он говорит жене: “А мне ты ничего не уделила?”. Она сказала: “Ты ведь ангел, а не человек, и брашна тебе не надобно. А было б надо, то от полученного взаймы зерна, которое ты привез за столько миль, [238] не отдавал бы на сторону”. И, вне себя, жена сказала: “Благочестия ради дай ему два модия”. Филарет сказал: “Благослови тебя Господь”. И, отмерив два модия, отдал брату. Жена с насмешкой говорит ему: “На твоем месте я бы добавила ему еще модий”. Он отмерил модий и дал нищему. Нищий, не имея мешка для зерна и не зная, как быть, собирался уже скинуть с себя одежу, а был он в одном хитоне. От жены Филарета не скрылось замешательство нищего и желание мужа поскорее снарядить его в путь, и она, как прежде, с насмешкой сказала: “На твоем месте я бы дала нищему мешок”. Филарет так и сделал. Тогда жена швырнула на пол сито, в котором веяла зерно, и стала рвать на себе волосы и говорить [225] мужу: “Ради меня отдай ему и второй полный мешок”. Он так и сделал. А нищий в затруднении, так как ему было не снести шесть модиев, воскликнул, обращаясь к этому второму Иову [239]: “Господин, пусть все зерно останется здесь, а два модия я понемногу перенесу в свою хижину. Ведь унести все сразу мне не под силу”. Феосево услышала эти слова и со стенанием говорит мужу: “Дай человеку осла, чтобы он не надорвался”. Филарет благословил свою жену, снарядил осла и, нагрузив его, отдал нищему, и отпустил с миром восвояси, и стал повторять известные слова “да не знает нищий заботы”, “наг я вышел из чрева моей матери, и наг возвращусь”. [240] А жена его с детьми сидела не евши, не имея из чего испечь хлеб; не в силах смотреть, как голодают ее дети, она пошла к какому-то соседу спросить взаймы хлеба. Ей удалось достать один хлеб, и, набрав дикорастущих овощей, она дала детям. И они вечером поели и легли спать, а старца не позвали к столу. Он без всякой на них злобы отправился к соседу и, поев, заснул, благодаря Бога.

Один из прежних друзей Филарета, сборщик налогов, услышав, что этот достославный человек впал в нищету, и, в память старой дружбы, нагрузил на сорок мулов сорок модиев зерна и послал ему, написав: “Пусть это будет пропитанием тебе и домашним, а когда израсходуешь, я пошлю тебе столько же”.

Получив зерно от тех, кто его доставил, Филарет благословил Бога, не оставляющего уповающих на него. Жена же сказала ему: “Выдели мне с нашими детьми полагающуюся нам долю, а со [226] своей частью поступай как знаешь”. Он сказал: “Я сделаю, как тебе угодно” — и выделил им по пять модиев. Взяв свою часть, праведник дал от нее нищему, когда тот пришел, и за два дня все роздал бедным. В час трапезы жена его и дети садились за стол, и старец подходил к ним, с улыбкой говоря: “Принимайте, дети, гостя”. Им приходилось приглашать его, и он ел вместе с ними. Дети говорили: “Когда же ты возьмешь из тайника деньги, и купишь себе съестного, и будешь сыт? Ведь ты отбираешь и ешь хлеб, который дал нам”. Филарет отвечал: “Будьте спокойны, дети, теперь уже я их скоро достану”.

У Филарета оставалось только двести пятьдесят ульев, правда очень хороших и дающих много меду. Когда же к нему пришел нищий, Филарет, не имея более ничего, провел его в улейники и открыл улей, и, достав мед, досыта накормил нищего и сам поел. Делая так каждодневно, он роздал и весь мед. Сохранился только один улей. Дети Филарета знали, что для них не осталось даже меда, и вечером тайком сходили в улейники и до дна очистили последний улей, но слегка помазали его, чтобы отец ни о чем не догадался. Снова пришел другой нищий за подаянием. Праведник за руку привел его в улейники, так как он не имел иного подаяния, кроме меда. Открыв улей и обнаружив, что он пуст, Филарет, не задумываясь, снимает с себя хитон и дает нищему. Когда праведник вернулся домой, жена, увидев, что на нем только один хитон, сказала: “Господин мой, где твой второй хитон? Не отдал ли ты его нищему?”. А он в смущении сказал сыну: “Дитя, сбегай на пчельник — я [227] забыл его там”. Тот пошел и, ничего не найдя, вернулся и рассказал об этом матери. Она же, думая, что Филарет говорит правду, и огорчаясь, что муж ее остался без верхнего хитона, принесла свое платье и, переделав его на мужской лад, отдала мужу.

Царствовавшая в это время христолюбивая императрица Ирина, [241] которая правила вместе со своим сыном Константином, по всей ромейской земле, от восточных до западных ее пределов, разослала послов искать невесту императору Константину. Побывав всюду, но не найдя достойной девушки, они пришли в пределы Понта, в самое сердце Пафлагонии, деревню, где жил Филарет Милостивый; она называлась Амния и зависела от главного тамошнего города Гангры. Посланцы императора издали заметили старинный, красивый и очень большой дом Филарета Милостивого и, считая, что его занимает какой-нибудь вельможа, велели слугам остановиться там. Но жители деревни говорили послам: “Не ходите, господа, туда, в тот дом, потому что он, хотя с виду богат и красив, беден и пуст внутри и там живет нищий старец”. Но императорские послы подумали, что они говорят так по наущению самого хозяина, богатого династа, и в гневе сказали своим слугам: “Не обращайте внимания и идите туда”. А истинно страннолюбивый и боголюбивый Филарет, взяв жезл свой, вышел навстречу императорским послам, в великой радости обнял их и сказал: “Бог в добрый час привел моих владык в дом раба их. Великая честь для меня, что вы удостоили остановиться в хижине бедняка”. И начал говорить своей жене: [228] “Приготовь хороший обед, госпожа, чтобы нам не пришлось краснеть перед этими вельможами”. Она сказала: “Ты так хозяйничал, что в доме у нас не осталось и единой курицы. Навари диких овощей и угощай своих друзей”. Честной старец сказал ей: “Разведи только огонь, убери большую столовую и оботри старинный стол из слоновой кости, а Бог пошлет им, что есть”. Она послушалась. По воле Бога, не оставляющего тех, кто верует, неожиданно с задних дверей к рабу Божию пришли первые люди деревни и принесли ему и баранов, и ягнят, и куриц, и голубей, и хлеба, и старого вина, и другую снедь. И его жена приготовила кушанья. Когда стол был накрыт в большой столовой, посланцы императора сильно возрадовались, увидев весьма богатый покой и стол из слоновой кости с золотыми украшениями, большой, круглый, старинной работы, за которым могло уместиться тридцать шесть человек, увидев подаваемые кушанья, достойные знатных гостей, и почтенного, честного и благолепного хозяина — ведь он истинно был подобен Аврааму не только своим гостеприимством, но и обликом.[242] Во время трапезы вошел сын старца Филарета по имени Иоанн, лицом — отец, ростом — Саул, [243] волосами — Самсон, [244] прелестью — Иосиф. [245] Вошли и внуки, тоже очень красивые, чтобы подавать на стол и убирать со стола.

Гости, глядя на них, любовались красотой и благонравием юношей. Они сказали хозяину дома: “Есть ли у тебя, почтенный старец, жена?”. Он сказал: “Да, господа, есть, а это — мои дети и внуки”. Тогда они сказали ему: “Пусть войдет [229] твоя жена и тоже принимает нас”. Когда она вошла и посланцы увидели, какой она блистает красотой, хотя женщина была уже в преклонных летах, они спросили: “А дочери у вас есть?”.— “Да, две дочери; юноши, которых вы видите,— их сыновья”.— “Не правда ли, у них есть сестры?”. Старец отвечал: “У моей старшей дочери три дочери”.

Императорские послы сказали: “Пусть девушки войдут, чтобы по воле боговенчанных наших императоров мы взглянули на них. Ведь они повелели нам, недостойным слугам своим, чтобы по всей ромейской земле не осталось ни одной девушки, на которую бы мы не взглянули”. Старец говорит: “Давайте есть и пить, что Бог послал, а завтра да будет все по воле Божией”.

Поднявшись поутру, послы стали повсюду разыскивать девушек. Старец сказал им: “Господа, хотя мы и нищи, но дочери никогда не выходят из нашей скромной хижины. Если угодно, господа, войдите во внутренние покои и увидите их”. Те поспешили во внутренние покои. Послов с должным почетом встретили и приветствовали две дочери старца со своими дочерьми. Увидев красоту женщин, и необыкновенную прелесть лиц их, и то, с каким достоинством они держатся, послы от изумления не могли говорить. В радости, не отличая девушек от их матерей из-за редкой красоты матерей и, казалось, одинакового возраста тех и других, они сказали старцу: “Отец, которые тут твои дочери, матери девушек, а которые внуки?”. Старец показал. И когда послы императорской мерой стали мерить [246] рост первой девушки, он оказался [230] точь-в-точь, и размер ее головы тоже, и длину стопы они нашли такой, как нужно.

С великой радостью посланцы взяли девушек вместе с матерью их, дедом, бабкою и всей родней, числом тридцать душ, и отправились в счастливый город Константинополь. Детей Филарета звали так: старший сын — Иоанн, старшая дочь, вдова с двумя дочерьми — Ипатия, имя старшей ее дочери было Мария, а второй — Миранфия; дети второй дочери старца, Еванфии, звались Космо и Ипатия, а отец их — Михаилом.