Из других мест тоже были собраны девушки, числом десять; среди них и дочь одного богатого стратилата Геронтиана, девушка очень красивая, но заносчивая из-за своего богатства.

И вот их препроводили к императору. Внука милостивца, Мария, просила своих товарок, говоря: “Сестры, давайте уговоримся друг с дружкой так: та из нас, которая по Божией воле станет императрицей, пусть не оставит своей заботой остальных”. А дочь стратилата [247] Геронтиана ответила: “Я точно знаю, что владыка выберет меня, так как я самая из вас богатая, знатная, красивая лицом и обликом; вы же — нищенки и не имеете ничего, кроме прелести лица, которой красуетесь, и потому должны оставить надежду”. Девушка, услышав эти речи, смутилась и молчала, но в уме своем призывала старца молиться за успех и удачу.

Когда они прибыли в Константинополь, первой послы ввели к любимцу императоров Ставракию, [248] который вершил всеми делами в священном дворце, дочь стратилата Геронтиана. Увидев ее, он сказал: “Ты — девушка красивая и приятная, но не [231]годишься в жены императору”. Наградив ее множеством даров, ее отпустили восвояси. Последней была введена Мария, внука праведника, вместе с матерью, сестрами и дедом. 32 Император Константин, императрица Ирина и первый при дворе человек Ставракий, увидев поразительную красоту женщин, дивились их скромности и стыдливости, а также благородной осанке, и потому император выбрал Марию, внуку праведника, вторую внуку взял в жены один из его вельмож, по имени Константинакий, почтенный титулом патрикия, [249] а третью вместе с богатыми дарами отправили в жены славному лонгобардскому королю Аргусу, [250] ибо Аргус этот хотел, чтобы ему сосватали девушку из Константинополя, пусть бедную, но красивую.

После свадьбы император, радуясь заключенному союзу и восхищенный красотой жениной родни, пожаловал при прощании с семьей дивного Филарета каждому от самого старшего до грудного младенца деньги, одежды, золото, драгоценности, усыпанные дорогими камнями и перлами, и большие дома по соседству с дворцом и отпустил их.

Тогда домашние старца вспомнили сказанные им слова: “У меня есть скрытое ото всех богатство”. Получив его, праведник не забыл о Божиих дарах, которые копили ему нетленное богатство, но, исполнившись благодарности, сказал родне своей: “Устроим и мы теперь богатый пир, чтобы принять царей со всем их синклитом”. И вот, когда все для пиршества было по его приказу приготовлено, блаженный Филарет, встав рано поутру, собрал всех прокаженных, хромых, увечных, старцев и расслабленных, которых мог найти,— числом [232] двести — и ведет в дом свой, говоря: “Приближается император вместе с патрикиями и всем синклитом, те же, кого мы ожидали, уже пришли”. В доме поднялось великое смятение и замешательство, когда по знаку праведника вошли нищие и расположились кто за столом, кто на земле. И сам блаженный Филарет сел с ними. Глядя на это, некоторые из его домочадцев шепотом говорили: “Право, старец не забыл своего обычая, но в нашем теперешнем положении нам уже не грозит пойти по миру”.

Филарет приказал сыну своему Иоанну, императорскому спафарию, [251] и внукам прислуживать за столом. Когда гости отъели, Филарет созвал родных своих и говорит: “Вот богатство, что я вам посулил, Бог вам даровал. Считаете ли вы меня еще своим должником? Может быть, почему-либо вы не довольны мной? Скажите”. Они, вспомнив слова святого старца, заплакали, говоря: “Истинно, господин, ты все это предзнал; будучи праведным, ты праведно подавал милостыню, а мы, безумные, по безумию своему наносили обиды твоей святости. Но прости нас, если мы в чем погрешили перед Богом и перед тобой”. Они пали ему в ноги, Филарет же велел им встать и сказал: “Вот Господь мой, который возвестил в святых Евангельях своими устами, что воздаст любящим его сторицей, [252] воздал вам. Если же вы желаете унаследовать жизнь вечную, каждый из вас пусть уделит по десяти номисм [253] сидящим здесь братьям”. Все с охотой сделали по слову его. Нищие получили от праведника дары и разошлись восвояси, благодаря его и молясь за милосердного к ним старца.

[233]

Снова он сказал своим родным: “Если хотите выкупить мою долю императорского пожалования, каждый пусть сообразно ее цене заплатит мне за каждую вещь. Если же вы отказываетесь, я свою долю отдам нищим братьям, ибо с меня довольно зваться отцом императора”. Они дали Филарету шестьдесят литр, [254] то есть стоимость взятых ими даров. Это стало известно императорам и синклиту, и все радовались простоте этого мужа и его щедрости к нищим. Они жаловали праведнику много денег для раздачи. У блаженного был такой обычай: он не хотел давать просящему только номисму, сребреник [255] или обол, но особый слуга, по имени Ликаст, носил за ним три кошелька: один — полный золота, второй — серебра, третий — оболов или лепт. [256] Кошельки были одинакового вида и размера, и, когда нищий просил милостыню, святой протягивал руку за кошельком, но не указывал, какой ему подать, потому что, по его словам: “Какой будет угодно Богу, тот мне слуга и подаст. Господь ведь ведает сокровенное, меру бедности всякого и в чем он нуждается, и соответственно дает каждому, зная, что богатые, впав в нужду, часто по привычке ходят в роскошной одежде, но тем не менее голодают и нуждаются; есть и такие, кто прикидывается нищим и, имея в доме своем деньги, не оставляют прежних привычек бедности, носят лохмотья и ходят собирать подаяние. Это же зовется любостяжанием и поклонением золотому тельцу. Ибо все, что превышает потребность,— любостяжательство. Не со всех равно, но с каждого спросится той мерой, которой он получил от Бога”. Руководствуясь [234] этим, святой по воле Божией брал из кошелька золото, серебро или медь, и куда ему велел Господь, туда тянулась рука его. Он клятвою заверял: “Часто я видел человека в роскошном хитоне и протягивал руку за кошельком, чтобы дать ему одну монету, потому что по одежде своей он не казался нищим, и сама собой рука моя тянулась, и я вынимал много денег, и давал ему. Равно при виде другого, одетого в старые лохмотья, запятнанные навозом, я протягивал руку, чтобы взять целую пригоршню монет, но вынимал лишь несколько”. Так преславный Филарет постоянно творил милосердие, зная, что этим служит Богу. Так он ревновал о том, чтобы унаследовать Царствие Небесное, и унаследовал его. Прожив во дворце четыре года, он не соглашался носить ни шелковых одежд, ни золотого пояса, [257] не принимал никакого высокого сана, кроме сана ипатика, [258] да и его по великим настояниям и просьбам императора с императрицей, и говорил: “С меня вполне достаточно одного — зваться дедом императрицы. Тот, на Кого я уповал и в Кого веровал, поднял меня, нищего, с земли и из грязи”. Таково было смирение праведника, что он не желал слышать о другом имени или сане, кроме прежнего, Филарет Амнийский.

Все годы его прошли в делах милосердия, и, будучи верным заступником беззащитных сирот, вдов и нищих, он оставлял эту жизнь, удостоившись откровения о своей кончине. [259] Ведь однажды, еще в полном здравии, Филарет в сопровождении самого верного своего слуги ушел, никому не сказавшись, в один из городских монастырей, так [235] называемый Крисис, иные зовут Родофилион, [260] к святым монахиням и, попросив у настоятельницы гроб, уплатил ей за это много золота, а она дала ему гроб, куда после смерти должно было сложить его останки. Праведник сказал настоятельнице монастыря: “Мало дней спустя я оставлю жизнь эту для иного мира и предстану пред иным царем и хочу, чтобы бренное тело мое покоилось здесь”. Он велел своему слуге никому не говорить об этом. И, раздав нищим все, что у него оставалось, то есть одежды и другое свое достояние, Филарет занемог и лег на постелю свою. По прошествии девяти дней праведник позвал всю свою родню. Когда все собрались, он начал говорить: “Знайте, любезные дети мои, что праведный царь призывает меня, и сегодня я оставлю вас и уйду к нему”. Те же подумали, что он разумеет царственного своего родича, и сказали: “Как же ты пойдешь, отец, когда лежишь больной?”. Филарет отвечал: “За мной придут, чтобы повести меня на золотом троне: се уже стоят одесную в великой славе, но вы не видите”. Тогда они уразумели его слова и подняли великий плач, как некогда дети Иакова над отцом своим, [261] но, показав им рукой своей, чтобы перестали плакать, праведник начал наставлять их так: “Вы, любезные дети, знаете мою жизнь, как с самой молодости прожил я с вами, возлюбя дела милосердия, и творил их за счет трудов своих, а не из награбленного, памятуя слова Писания: „Что заклающий на жертву сына пред отцом его, то приносящий Богу жертву из награбленного и из имения бедных". [262] Некоторые из вас помнят ли очами человеческими зримое богатство, которым я [236] владел, и не так давно посланную нам Богом нищету? Видите теперешнее наше богатство? Видели ли вы, чтобы я оставил дела милосердия? Видели ли, чтобы кем-нибудь пренебрег? У кого-нибудь что-нибудь отнял? Скажу без обиняков: делайте, как делал я. А если сделаете более того, будете блаженны. Не жалейте преходящего богатства, раздавайте его бедным, шлите его мне в тот мир, куда я теперь отхожу, а я соблюду его в целости для вас, и, когда вы придете, оно будет вас ждать. Не оставляйте богатства здесь, чтобы добром вашим не наслаждались чужие, ибо нередко оно достается тем, кому вы не желали бы. Разве не знаете, что написано в книге мудрости Божией: „Спешит к богатству завистливый и не знает, что милостивый победит его"? [263] Надежно, дети, только расточаемое богатство, а то, которое на запоре и под замком, убегает, подобно беглому рабу. Будьте странноприимны, заступайтесь за вдов, опекайте сирот, не оставляйте страждущих, не отриньте содержащихся в темнице, обряжайте и хороните мертвых, не пропускайте служб церковных, не желайте чужого добра, никем не гнушайтесь, не радуйтесь несчастию врага, поминайте в церкви умерших братьев и меня, пока не отойдете к вечному покою. Заповедую вам через верных людей ваших раздать все, что пожелаете послать, мне, вдовам и сиротам, странникам, содержащимся в темницах, и тому подобным людям, ибо они без труда внидут в Царствие Небесное и доставят царю деньги, хотя и грешны”.

Кончив поучение, праведник велел сыну Иоанну ввести детей своих и начал говорить, что с [237]

каждым из них будет. Первому сыну он сказал: “Женись, дабы приумножить род”. Так оно и случилось — тот умер отцом семерых детей. Второму сыну сказал, что он проживет недолго и умрет в молодости, двадцати четырех лет. “Ратуй,— сказал он внуку,— о спасении души своей”. По достижении двадцати четырех лет тот роздал имущество свое нищим и, покаявшись, чистым отошел к Господу, обретя подлинную жизнь. Третьему своему внуку праведник предрек то же, что второму, назвав ему и день кончины. И тот роздал свое богатство нищим, и, покаявшись святому старцу в грехах юности своей, упокоился в мире. Ведь досточудный старец был чист сердцем и, как какой-нибудь провидец, знал то, что свершится в будущем с его внуками.

И сестры стали просить его благословения, говоря: “Благослови и нас, святой отец”. И он сказал им: “Господь да благословит вас. В греховной жизни этой вы останетесь девственницами и после краткого земного страдания наследуете Царствие Небесное”. Так оно и было. Затворившись в монастыре Пресвятой Богородицы у ворот Пемптон [264] и достигнув молитвами и изнурением плоти святой жизни, украшенные всяким видом подвижничества, они через двенадцать лет, примерно прожитых в схиме, обе в одно время почили, предуказав путь подвига другим тамошним монахиням, и удостоились на Небесах брачного чертога.

Блаженный помолился за всех своих близких и за жену свою, и вдруг лицо его просияло, как солнце, и он начал улыбаться и петь псалом: “Милость и суд буду петь тебе, Господи”. [265] Когда он [238] кончил, по дому распространилось сильное благоухание, так что бывшие в нем подумали, что оно от множества благовоний. И праведник стал читать Символ веры, а окончив, начал молитву Спасителя “Отче наш, сущий на Небесах” [266] и, сказав: “Да будет воля Твоя”, приподнялся на постеле своей и предал дух Господу; хотя Филарет был уже глубоким старцем — он дожил до девяноста лет,— ни зубов его, ни лица, ни десен не тронуло время: он был свеж, цветущ и светел ликом, как яблоко или роза.