Постепенно Глушицкая обитель, руководимая опытным и мудрым подвижником благочестия, стала привлекать к себе большое количество богомольцев, странников, нищих. Многие, слыша о его ангельской жизни, приходили в обитель, чтобы насладиться его лицезрением и душеполезными беседами, часто посетители приносили с собой и обильные подаяния, которые преподобный, не стесняясь, принимал с благодарностью, думая, что если бы не было на то воли Божией, то не только никто не стал бы ничего приносить и жертвовать на строение монастыря, но и не пришел бы к ним на Глущицу, в глухую пустыню не по названию только, но и на самом деле.

Строгий (Афонский) монастырский устав возбранял инокам иметь собственность. Поэтому преподобный строго требовал, чтобы у иноков не было никакой собственности и чтобы без благословения настоятеля или старца ничего не делали. Насколько неукоснительно соблюдалось игуменом это правило, свидетельствует следующий случай. Однажды после смерти одного из монахов в его келлии были найдены утаенные монеты. Руководствуясь примером древних пустынножителей, считавших ослушание страшным грехом для монаха, преподобный Дионисий велел выбросить деньги за монастырскую ограду, а тело ослушника во спасение его души и в назидание братии долго не разрешал предавать земли, пока иноки не вымолили для него прощения. «Чада, — говорил он, — ослушание — погибель». Антуфий без благословения пошел ловить рыбу и наловил очень много. Дионисий велел выбросить рыбу.

Как-то раз кое-кто из братии, думая показать преподобному, что он излишне щедр с нищими, ежедневно заполнявшими монастырский двор, подослали к нему юношу, переодетого убогой странницей. Со слезами нищенка просила помочь ей, и игумен щедро ее одарил. Вечером братья раскрыли свой обман и вернули старцу деньги. Но преподобный Дионисий снова отдал их смущенному юноше, а ученикам своим сказал: «Господь велит делать добро, сколько есть сил; так перестаньте же искушать меня, побуждая к немилосердию».

Во время случившегося в Вологодском крае голода народ толпами устремлялся к обители, где Глушицкий игумен раздавал хлеб. Вскоре огромные монастырские запасы стали истощаться. Однако по вере и молитве преподобного монастырская житница не оскудела. Богоугодные дела преподобного Дионисия были непереносимы для врага человеческого спасения — диавола, но самые изощренные искушения лукавого не смогли одолеть святого старца.

По мере внешнего устройства обители и утверждения в ней строгого общежительного устава распространялась и слава о ней в окрестности, возрастало и умножалось число братии, так что по прошествии немногих лет братия не могли уже помещаться в церкви во время богослужения и явилась потребность в построении другой, более обширной церкви. Когда братия стали просить о том преподобного, то он, никогда ничего не делавший по своей воле и на все ожидавший явного или тайного указания Промысла, сказал им: «Братия, будем просить об этом Бога и Пречистую Его Матерь, и как Богу угодно, так и будет». Бог, действительно, не оставил его без указания свыше. Однажды ночью, когда прп. Дионисий после продолжительной и пламенной молитвы прилег отдохнуть и предался дремоте, ему явился во сне прекрасный юноша и сказал: «Подобает тебе построить церковь более пространную, потому что у тебя много братии. Заступницей и Помощницей будешь ты иметь в том Пречистую Богородицу отныне и до века». Воспрянув от сна, преподобный всю ночь воссылал к Богу благодарственные молитвы за указание свыше и после церковной службы, объявив братии о своем сновидении, сказал: «Должно исполнить повеленное, призывая на помощь Бога и Пречистую, ибо Она будет помогать нам». И тогда же — через семь лет после построения первой церкви — приступили к сооружению нового храма также во имя Покрова Богородицы. При неусыпных трудах преподобного и при пособии многочисленных его почитателей храм был окончен и освящен в 1412 году. Преподобный сам написал для него святые иконы, из которых некоторые существуют и доныне; он не жалел ни трудов, ни издержек, чтобы придать ему великолепие и красоту, подобающие дому Божию.

Но как ни велики были его труды и заботы о построении и украшении храма вещественного, он еще более заботился о том, чтобы самого себя и учеников своих сделать живыми, разумными храмами Богу, вселив в их сердца Святого Духа. Это было единственной и главной целью всей его жизни и деятельности, для того и новый храм он украсил «иконами чудне» и поучительными «словесы святых отец», чтобы молящиеся, смотря на угодника, всегда имели их в памяти, часто и сам поучал братию, собственной жизнью представляя живой пример для подражания. «Дети, — говорил он им, — не смущайтесь трудами пустыни и не изнемогайте в подвигах иноческих, многими скорбями надобно достигать Царствия Небесного; для нас эти скорби — пост и лишения всякого рода. Молитва наша должна быть от чистого сердца и смирение ко всем. О милостыни будем помнить слова Спасителя: Блажени милостивии (Мф. 5, 7) и суд без милости не сотворшим милости (Иак. 2, 13). Стяжем любовь ко всем; и Бог помилует нас, ибо тот только истинно любит Бога, кто любит и брата своего». Преподобный ни себе, ни другим не дозволял никогда ни малейшего отступления от общежительного устава, а нарушителей не оставлял без наказания. Несмотря на это, в среде братии не было недовольных им, все любили его как отца, уважали и почитали как Ангела Божия, и число братии увеличивалось с каждым годом.

Но уже сама многочисленность монастырской братии, требовавшая постоянных распоряжений и забот настоятеля, особенно же частый прилив посетителей и богомольцев нарушали безмолвие старца, желавшего всецело посвятить себя молитвенному собеседованию с Богом, поэтому он однажды тайно покинул обитель. Пройдя четыре версты вдоль реки Глушицы, преподобный Дионисий вышел на возвышенное сухое место, впоследствии получившее название Сосновец из-за огромной сосны, росшей там. В этой пустыньке он стал подвизаться в совершенном одиночестве, суровом посте и постоянной молитве. Иногда святой навещал Покровский монастырь, стараясь уходить из него так, чтобы место его отшельничества не было открыто. Когда же открыли его, то все пришли к нему и стали со слезами просить старца, чтобы он возвратился к ним. Напрасно преподобный указывал на свою старость и немощи, на желание остаток дней своих посвятить всецело Богу в уединении и безмолвии. Братия не переставали просить и плакать, и не мог отказать им чадолюбивый отец, тронутый их слезами. Но он не оставлял мысль о Сосновце и предполагал устроить там небольшую обитель для нескольких иноков, желавших более суровых условий жизни.

In 1419, the elder went for the third time to Rostov the Great, the archbishopric of which by that time was occupied by the former abbot of the Spaso-Kamenny Monastery, Dionysius the Athonite. Bishop Dionysius blessed his beloved disciple for the construction of a new monastery with an icon of the Mother of God.

The temple built in Sosnowiec was consecrated in the name of the Holy Prophet John the Baptist in 1420. Great assistance in the construction of the monastery was provided by the appanage prince Yuri Bogtyuzhsky, who bequeathed to his children to do good to this monastery. Remaining the hegumen of the Glushitsky monastery, the monk, who by that time was 60 years old, moved with several disciples to Sosnowiec, where he introduced a strict cenobitic rule. In this way he took upon himself the care of two monasteries. At that time, there were still few churches in the north of Russia, and the parish clergy, chosen from among the same woodcutters and plowmen, were not distinguished by either morality or education, so that monasteries were the only places where people could learn faith and piety, and they gathered in monasteries in large crowds, especially where they heard a spiritual and teaching elder. For this reason a multitude of not only men, but also women came to the Monk Dionysius, wishing to listen to his instructions, which was contrary to the monastic rule and dangerous for the brethren. It was a pity for the monk to deny them the right to visit the monastery as the only place accessible to them for the knowledge of the law of God, but he could not see the violation of his rule; it was difficult for his fatherly heart to deprive them of spiritual help and edification, but the salvation of the brethren was also dear, so the wise elder built a church two versts from the Pokrovsky monastery in the name of Saint Leontius, Bishop of Rostov, and at him a women's monastic monastery, which was the fourth of the monasteries founded by him.

Through the efforts of the monk two more churches were built: on the Sukhona River, consecrated in honor of the Resurrection of Christ, and on the Dvinitsa River – in the name of St. Nicholas the Wonderworker. All the monasteries and churches built by Hegumen Dionysius had icons painted by him. In addition, the Monk Dionysius was engaged in skillful wood carving, was known as a book writer, forger and manufacturer of clothes.

The people looked upon him as a pastor and teacher, sent by God to enlighten the land, and turned to him in bodily and spiritual needs as to a father, in full confidence to receive what they asked for. And not only the common people had such a high opinion of the humble Glushitsky hermit. His holy, strictly ascetic life and spiritual wisdom attracted to him a multitude of people of all ranks and ages. The more he humbled himself and concealed his asceticism, the more and more widely did his fame spread, so that even those experienced in the spiritual life came to him and remained to share with him monastic labors and to learn from his spiritually beneficial conversations. Thus, Blessed Gregory, later the ascetic and wonderworker of Pelshem, already being an archimandrite in Rostov, came to him in Sosnowiec and lived there for about five years, studying the spiritual life under the guidance and in the life of Abba Sosnovets. Here came to him from Great Ustyug the hieromonk Amphilochius, high in piety, who became the first successor of Fr. Dionysius in the hegumenship. Still farther away from Ustyug from Great Perm came to the Lavra of Dionysius the hegumen Tarasius, who voluntarily left his superiority in order to be himself under the command of the monk and to complete his holy career there. Here he shone with the holiness of his life. Macarius, a native of Rostov, whom Fr. Dionysius took him from his father's house when he was still a 12-year-old boy and brought him up under his closest supervision; later this Macarius was his second successor in the abbotship. There were also other sincere servants of God among the crowded brotherhood of Fr. Dionysius, who were attracted to the Glushitskaya hermitage by the fame of his spiritual experience. Such, for example, are St. Theodosius, whose relics rest under a bushel in the Pokrovsky Monastery, and St. Philip of Raban, who later founded his Raban Monastery on the Sukhona River.

The last years of his life the holy elder almost always spent in Sosnowiec, not forgetting the Pokrovskaya monastery. Anticipating his death, he did not weaken in his ascetic feats. From prolonged prayerful standing and vigils, his legs swelled and "beat like a pillar," and his abstinence was such that "on the very day of the radiant Resurrection of Christ I ate milk and cheese, and that I would be scarce." He often stood in the cold for a whole night in the contemplation of God before the grave he had dug for himself.

During one of his visits to the Pokrov monastery, the monk summoned to his cell his beloved disciple and companion Amphilochius and said to him: "Now I see that the time of my departure is already at the door. And you, my friend and peer, the Lord commanded you to live a long time; cover my body with earth and give my finger to the dust, and dwell in this place yourself, holding on to the spiritual life and making a memory of my humility. Do not faint, child, in sickness and sighing, expecting separation from here at every hour, and flow to the honor of the highest calling in Christ Jesus. Remember also this word of the Lord: when you have done all that is commanded you, say that you are worthless servants. For how many of you can ever pay the debt that we owe to the Lord Christ? He, the rich, became poor for our sake, that we might be enriched by His poverty, and, passionless, suffered in order to free us from passions; remembering this, captivate every thought of yours to the obedience of Christ." Amphilochius, seeing the elder always cheerful and active, did not expect to hear such a speech from him, and from how, struck by thunder, he wept over the impending separation from his teacher, and through tears said to him: "Oh, spiritual father, you yourself are going to rest, and you leave me in passions and sorrow; pray to the Lord that I also may be your companion from this life." Dionysius meekly answered him: "I have prayed much to the Lord that we may not be separated from one another, but I have learned from His goodness that it is not yet fitting for you to leave the world now, because you have not yet labored contentedly to receive the reward prepared for you. Long will you labor in this place after my repose, you have seen my labors and concerns for the chosen flock of Christ, work so as long as your life lasts, teaching and supervising and raising the verbal flock of Christ to spiritual understanding." Until the evening the elder conversed with his disciple, passing on to him his fatherly instructions and advice, and having finished the conversation, he ordered him to go to his cell.

Before his death, it was revealed to the Monk Dionysius that in three days he would depart to the Lord. Preparing to give up his spirit to God, St. Dionysius, as a compassionate father, once again summoned his disciples to his deathbed, ordered his pupil Macarius to celebrate the Divine Liturgy, so that at the very end of the day he would once again commune of the Holy Mysteries. His face shone with heavenly light. He also repeated his testament to the brethren, that his body should be buried where he himself had dug his own grave in seven years, and that both monasteries – Sosnovets and Pokrovsky – should always be under the same abbot. "If I find mercy from God, I will not leave this place, but I will pray to the Lord and His Most-Pure Mother that there may be no impoverishment here," he said in consolation to them, and, making the sign of the cross, he began to end quietly, as if sinking into sleep. The face of the dying man suddenly shone and became white as snow, the fragrance of the body filled the cell, and it seemed to Blessed Amphilochius at that time that a shining crown shone on the head of the deceased. The Monk Dionysius died on June 1, 1437; all the years of his life were 74 years and 6 months.