Lives of the New Martyrs and Confessors of Russia of the Twentieth Century
2 января 1914 года иеродиакон Георгий был переведен в Мещовский Георгиевский монастырь и Указом Святейшего Синода от 31 октября 1915 года назначен на должность настоятеля с рукоположением в сан иеромонаха. Хиротонию совершал Преосвященный Георгий, епископ Калужский и Боровский в архиерейской Крестовой церкви в Калуге 1 января 1916 года. 3 января того же года иеромонах Георгий был награжден набедренником.
В трудные годы мировой войны и первых лет революции руководил Мещовской обителью новый настоятель. Голод, бытовые неустройства, крушение привычного уклада жизни — таковы были знамения времени. Но умение рачительно хозяйствовать, приобретенное в крестьянской юности, практический опыт, полученный на послушаниях в Оптиной Пустыни, доброта и мудрость в отношениях с людьми позволили отцу Георгию, несмотря на трудности, успешно справляться с управлением вверенного ему монастыря.
Не только о хозяйственных нуждах обители имел попечение ее игумен. Не оставлял он своей отеческой заботой и монастырскую братию. За свои настоятельские труды 2 ноября 1917 года отец Георгий был награжден наперсным крестом. В том же году Мещовскому Георгиевскому монастырю было «преподано благословение Святейшего Синода с выдачей о сем грамоты… за заслуги… обители по обстоятельствам военного времени».
В сорока верстах от Мещовска располагалась деревня Мамоново. Из этой деревни в монастырь приходил блаженный Никифорушка — Никифор Терентьевич Маланичев. Отец Георгий приметил в нем не простого человека, а истинного раба Божия и называл его «един от древних». Он любил Никифорушку за его чистую душу, почитал за прозорливость. У них сложились духовно близкие отношения. Часто они беседовали на непонятном для посторонних приточном языке. Никифорушка предсказал многие события из жизни отца Георгия.
Взаимную любовь исповедник Христов Георгий и блаженный Никифорушка пронесли через всю жизнь. С благословения старца Никифорушка подолгу жил у его духовных детей в Москве и в домике батюшки в Загорске.
Отцу Георгию часто приходилось ездить в Калугу по монастырским делам. Однажды с ним произошел случай, вскоре забытый им. На одной из калужских улиц к нему подошла женщина и попросила напутствовать ее умирающего мужа, купца, Святыми Тайнами. Отец Георгий причастил больного, и тот рассказал ему свое горе: он умирает, а семье грозит полное разорение, так как дом пришлось заложить, и уже через два дня должны состояться торги. С помощью Божией и своих духовных чад отцу Георгию удалось предотвратить несчастье.
Наступил 1917 год. С революцией начались гонения на Церковь. Духовные бедствия усугублялись голодом на местах. Бывали дни, когда в обители не было хлеба. Отец Георгий прилагал усилия к тому, чтобы прокормить не только братию, но и голодающих крестьян близлежащих сел. С послушниками шил мешочки, в них насыпали муку, затем запрягали лошадку и отвозили эти мешочки бедным крестьянам. Подъедут ко двору, положат мешочек и направляются дальше. Доброго и милосердного настоятеля любили жители Мещовска и окрестных деревень.
9 декабря 1918 года в Мещовский монастырь ворвались большевики, обыскали все помещения, произвели разгром обители, осквернили святыни. Иеромонах Георгий был арестован.
Эти события были предсказаны блаженным Никифорушкой. Незадолго до случившегося он гостил в монастыре и однажды ранним утром, пока отец Георгий еще отдыхал, всюду расстелил ковры, разбросал облачения, на себя надел что‑то из ризницы, препоясался дорогим орарем и в таком виде важно разгуливал по комнатам настоятеля. Отец Георгий, увидев его «работу», удивленно спросил: «Никифорушка, что это ты наделал?» Блаженный в ответ только рассмеялся.
Первое время после ареста иеромонах Георгий содержался под стражей в городе Мещовске; 13 марта 1919 года был помещен в Калужскую губернскую тюрьму; 30 мая вновь переведен в Мещовск, где состоялся суд Ревтрибунала. Настоятеля обвинили в хранении оружия, в принадлежности к «тайному заговору», и в среду 4 июня 1919 года он был приговорен к расстрелу. На суде выступали лжесвидетели. Находился в зале и блаженный из тех мест — Андрей. Он курил и время от времени выпускал дым в окно. Отец Георгий это заметил, и у него явилась надежда, что подобно дыму рассеется страшный приговор и он останется жив.
Между тем из любви к своему пастырю верующие Мещовска послали телеграмму на имя главы советского правительства с просьбой пересмотреть дело. Документы затребовали в Москву, но приговор отменен не был. В камере смертников, куда поместили отца Георгия, стоял такой холод, что замерзала вода. Мучил голод и насекомые. Заключенным удалось из проволоки сделать кипятильник, и так они грели воду. Вначале здесь находилось тридцать семь узников, почти каждую ночь забирали на расстрел пять–шесть человек, пока не осталось семеро приговоренных. Отец Георгий ждал своей очереди и готовился. Самообладание не оставляло его, он много молился и черпал в молитве силы. Соузники его отчаивались, и он старался всех ободрить; одному безутешному дьячку говорил: «Что ты скорбишь, выйдем еще с тобой из тюрьмы, вместе будем гурьеву кашу варить, и как жить‑то будем хорошо!» Утешал также молодого адвоката, который вел его дело и переживал, что ничего не может сделать для батюшки; отец Георгий просил не огорчаться о его судьбе, так как она в руках Божиих. Мещовская паства поддерживала настоятеля обители; так, одна старушка постоянно передавала ему с воли цветы.
Время шло. Однажды к отцу Георгию подошел тюремный сторож и незаметно предупредил: «Батюшка, готовьтесь, сегодня я получил на всех вас список. Ночью уведут». «Нужно ли говорить, что поднялось в душе каждого из нас? — вспоминал позже старец. — Хотя мы знали, что осуждены на смерть, но она все стояла за порогом, а теперь собиралась его переступить… Не имея сил оставаться в камере, я надел епитрахиль и вышел в глухой, без окон, коридор помолиться. Я молился и плакал так, как никогда в жизни, слезы были до того обильны, что насквозь промочили шелковую вышивку на епитрахили, она слиняла и растеклась разноцветными потоками. Вдруг я увидел возле себя незнакомого человека. Он участливо смотрел на меня, а потом сказал:«Не плачьте, батюшка, вас не расстреляют». — «Кто вы?» — удивился я. — «Вы, батюшка, меня забыли, а у нас здесь добрые дела не забываются. Я тот самый купец, которого вы в Калуге перед смертью напутствовали». И только этот купец из моих глаз исчез, как вижу, что в каменной стене коридора брешь образовалась. Через нее я увидел опушку леса, а над ней, в воздухе, свою покойную мать. Она кивнула мне головой и сказала:«Да, сынок, вас не расстреляют, а через десять лет мы с тобой увидимся». Видение окончилось, и я опять очутился возле глухой стены, но в душе у меня была Пасха! Я поспешил в камеру и сказал:«Дорогие мои, благодарите Бога, нас не расстреляют, верьте слову священника». Я понял, что купец и матушка говорили обо всех нас. Великая скорбь в нашей камере сменилась неудержимой радостью. Мне поверили и… кто целовал мои руки, кто плечи, а кто и сапоги. Мы знали, что будем жить».
Вскоре пришел надзиратель и приказал всем собираться с вещами для отправки в Калугу, так как пришло запрещение о проведении расстрела на месте из‑за нежелательного влияния его на местное население. Всех посадили в вагон, в Тихоновой Пустыни он должен был быть перецеплен к поезду, шедшему из Москвы в Калугу. Волею Божией поезд из Москвы пришел вовремя, а поезд, шедший с вагоном заключенных, опоздал. Конвой, не имея распоряжений, прицепил вагон к поезду, шедшему на Москву, и там заключенных препроводили в Таганскую тюрьму. Пока шло выяснение обстоятельств, была объявлена амнистия, и все остались живы. Шестеро же соузников стали духовными детьми отца Георгия.
По прибытии в Москву отец Георгий перенес операцию и, находясь на излечении в хирургическом отделении тюремной больницы, 30 сентября 1919 года подал прошение в Политический Красный Крест с просьбой принять его дело для защиты в кассационном отделе. По амнистии ВЦИК от 5 ноября 1919 года расстрел был заменен пятью годами заключения, которое иеромонах Георгий отбывал в Бутырской и Таганской тюрьмах.