Вскоре Алексея стали смущать всё возрастающие пастырские заботы. Отец Серафим в письме с любовью приободрил его: «Не пугайся новых обязательств, новых людей, встречающихся на пути. Господь попустит лишь то, что по силам понести, да и что же нам, бедным христианам, остается, как не помочь хотя бы в малости тем, кто жаждет истины? Так потрудимся же ради других, ведь им порой не к кому обратиться в бесплодной пустыне современной жизни, нас же ждет отдохновение в жизни грядущей, но сперва нужно взрастить и собрать плоды на духовной ниве и сберечь их от зла! Даже в бедах наших и горестях, к коим нужно всегда готовиться, Господь посылает нам, недостойным, превеликую радость!»

Отец Серафим полагал, что маленькая община выстоит благодаря тяготам и заботам, выпавшим в жизни ее братьям и сестрам. В летописи он отметил: «Всем взрослым в общине досталось немало страданий. Это залог их твердой веры в Православии». Поэтому и обратился он к ним однажды со словом о «сердоболии», святоотеческом учении о том, как принимать тяготы и горести, что суть путь ко спасению. Страдание, указывал о. Серафим, есть благорасположение Господне.

КОНЕЧНО, маленькая группа людей, живущая по заветам первых катакомбных христиан и святых Отцов, совершающая богослужения в часовне на водокачке, вступала в противоречие не только с миром сим, но и с укладом «церковных организаций». Отцы понимали: случись новой «пустыни на задворках» объединиться с чиновничьей структурой архиеп. Антония — ей придет конец. Маленькая миссия, пасомая о. Серафимом и о. Германом, взращивалась на принципе катакомбных христиан и только так и могла выжить.

Не желая настраивать Алексея против Владыки, отцы никогда не рассказывали ему о своих конфликтах с архиеп. Антонием. Он был новичок, идеалист, и отцы старались оградить его от церковных интриг и распрей. Похоже, в этом была их ошибка — Алексей оказался неготов к последовавшим потрясениям.

Надо признать, что отцы в общем и целом разъясняли Алексею отличие истинных авторитетов от ложных. Придя в Православие из Римско–католической Церкви, Алексей невольно привнес в свое новое православное сознание прежнее отношение к власть придержащим в Церкви — по- католически, как к папе римскому, но отцы полагали, что придет время и сама жизнь поставит его перед необходимостью пересмотреть свои взгляды. Его вера в непогрешимость церковных авторитетов особенно проявилась в статье о церковной иерархии.

Когда Алексей начал расширять свою часовню, о. Серафим предостерег от попыток добиться признания и одобрения, получить официальный «статус»: «Работайте без оглядки на архиеп. Антония. Конечно, его нужно будет известить, когда вы откроете церковь. Узнай он о вас сейчас, решит, что вы уже готовы открыть церковь — в этом и заковыка, ибо такое вам пока не по плечу. Не торопитесь величать свой обустроенный сарай церковью, не стройте больших планов. Пока вы лишь кучка православных, а не «приход» или нечто «официально зарегистрированное» в епархии».

Несколько лет после смерти о. Серафима Алексей вспоминал: «Отец Серафим решительно противился моему вовлечению в привычную, так сказать, «нормальную приходскую жизнь», даже в Русской Зарубежной Церкви. Не раз он говорил и писал: «Не учите русский язык. Иначе окунетесь во все суды–пересуды и соблазнитесь в них участвовать. И бегите приходских советов! Бойтесь как проказы всяких церковных интриг!» Конечно, он ратовал за то, чтобы мы с семьей ездили причащаться Святых Тайн в разные приходы, но предостерегал от приходской деятельности, которая, как ему казалось, отвлечет меня от истинного «призвания», ниспосланного Господом, — миссионерства печатным словом и проповедничества. В итоге многие русские православные величали меня «старообрядцем»!»

В письме к греческому знакомцу о. Серафим пояснял, почему таким общинам, как у Алексея, следует избегать церковной обмирщенности: «В современных условиях надобно сознательно избегать участия в суете мира: лучше жить в малых городах, освободиться от пут телевидения, газет, телефона и пр. И еще: избегать обмирщенности самой Церкви, т. е. не погрязать в будничной приходской жизни.

Община в Этне никоим образом не идеал и не пробный камень, она возрастает в естественных условиях, чрезвычайно благоприятных для самосохранения Православия, хотя главное, разумеется, в их усердии. Парадокс в том, что они, на свое счастье, удалены от православных приходов и, следовательно, не изведали их рутинной жизни, они не воспринимают Церковь как нечто само собой разумеющееся, не кивают на церковные власти, которые якобы отвечают за службы и прочее. Люди в Этне вынуждены сами проводить богослужения, и службы им только дороже от этого. Каких трудов стоит им добраться до священника, чтобы причаститься — и они превелико ценят это счастье, буквально в страхе и трепете «зарабатывают» свое спасение. Нам, американцам, Господне благословение и в том, что Православие для нас внове, а значит, и более ценимо. Всякий новый перевод жития или новая служба — откровение и возможность самостоятельно приобщиться этого сокровища.

Мы чувствуем, хотя и не можем пока логически обосновать, что в будущем Православие сохранится как раз благодаря таким малым общинам, объединившим людей с полным единомыслием и единодушием. История XX века уже доказала, что не стоит уповать на «церковную организацию». Не говоря уже о проникающей туда ереси, там всё больше главенствует дух мира сего. И архиеп. Аверкий, и еп. Нектарий наказывали нам готовиться к грядущим временам новых катакомб, когда Божия благодать долее не пребудет на «церковной организации» и останутся лишь разрозненные кучки верующих. Наглядный пример — Советская Россия, и на улучшение рассчитывать не приходится, ибо времена неуклонно ухудшаются».

В ПИСЬМЕ К АЛЕКСЕЮ о. Серафим отмечал: «Благодарите Бога за возможность жить уединенно и независимо, ибо так Православие может истинно войти в повседневную жизнь». В другом письме он так отозвался о журнале «Никодим»: «Мы рады видеть семена подлинного Православия, его всходы, столь необычные и непривычные для Америки: община мирян, не поддавшихся обмирщению, они хотят отыскать глубокие корни веры, понимая, что не сродниться им с миром сим. Людям этим, в отличие от многих иных, мало держаться «православной точки зрения», они ищут ответы у святых Отцов, и не на заумные богословские вопросы, а на насущные, жизненные. В вашей общине Православие не просто прибавлено к американскому образу жизни со многими реверансами, оно не «разжевано» для иноверцев, не втиснуто в ряд официальных религий. Православие само изменяет жизнь, а православные — вызов миру сему, они отстоят от всяческой мирской суеты, но вызов этот обоснован и очевиден».

В то же время о. Серафим понимал, сколь хрупок этот драгоценный сосуд — жизнь такой общины, сколь сильны козни дьявола, дабы ослабить и уничтожить подобные общины. «Без постоянной сознательной православной борьбы любая, самая лучшая община превратится в этакую «теплицу» с искусственным православным «климатом», в которой лишь внешние проявления Православия «дарят радость», входят в привычку, а душа не меняется, пребывает в лености и довольстве, вместо того чтобы учиться спасаться в борении. Сколько примеров: становится община процветающей и известной и теряет драгоценное рвение и единодушие первых трудных дней. Нет рецепта богоугодной православной жизни. Всякое ее внешнее проявление может оказаться фальшивым, всё зависит от состояния души, трепетно предстоящей Богу, во всём поступающей по закону Его, превыше всего ставящей то, что от Бога».

Отец Серафим ревностно молился о том, чтобы православные Этны оставались такими, как есть, со страхом Божьим и любовью к ближнему, чтобы и впредь ценили «живые звенья святоотечества», как еп. Нектарий. Навестив их в ноябре 1975 года, о. Серафим отметил в летописи: «Маленькая и слабая община отчаянно борется, чтобы жить в духе истинного Православия и благочестия. Сейчас для этого самая пора. Вырастет община и утеряет столь важное единомыслие и единодушие или «привыкнет» к Православию, как к чему‑то обыденному. В начале недели их посетил еп. Нектарий, чем весьма воодушевил, а о. Серафим после вечерни (в перестроенной часовне) провел беседу о том, как важно хранить православные традиции. Связующим звеном могут послужить даже новые Царские врата из храма Казанской иконы Божией Матери в Сакраменто. Смастерил их Алексей Макушинский. Он пел в хоре св. прав. Иоанна Кронштадтского, чудесно исцелился у мощей св. Василия Блаженного. Да сохранит Господь единство умов и душ этих людей!»

Община, сплоченная смирением и ежедневной молитвой, эта «кучка православных в глухомани» — пример тем, кто ищет тихий островок неотмирной христианской жизни в бурном море нашего материалистического общества постхристианских времен.