3.

Я сравниваю природу, в отношении к познанию, с высокой горою. Кои живут у подошвы ее, те, кроме того, что могут наслаждаться величественным видом горы (хотя таковые редко способны к тому), пользуются еще всеми житейскими выгодами местоположения: тут пристани, рыболовья, пастбища, и прочее. Ученые восходят выше, до середины горы: тут прелестные виды, но все еще удобность жизни. Горе тем, кои, не удовлетворяясь срединными познаниями, взошли на верх горы, или, по крайней мере, подошли к ее вершине, то есть вступили в область метафизики. Тут все сухо, голо или покрыто льдом. С горы чувственной можно воротиться назад; с высоты метафизической, если на нее сделан действительный восход, нет возврата.

4. Правда Божия в природе видимой

Апостол замечает, что невидимые совершенства Божий, обнаруживаясь в творении, становятся видимыми до того, что внимательный зритель может видеть в природе самую присносущную силу творческую и Божество. О некоторых совершенствах Божиих это так ясно, что не может подлежать никакому сомнению; например, всемогущество, премудрость, благость видны в природе на каждом шагу. Но некоторые совершенства составляют в сем отношении как бы исключение. Такова особенно правда Божия. Кто думает видеть ее в творении, вне себя? И однако же она, будучи одним из основных совершенств Божественных, должна по сему самому отражаться в природе видимой не менее других совершенств. Почему же не замечают ее? или не столько, как другие совершенства? Уже потому, что человеку грешнику замечание сего совершенства не так приятно, как других, например, благости и премудрости; а известно, что менее любимое менее и замечается. Притом для открытия правды потребен взгляд, так сказать, праведный; а в нем тоже не большой избыток у людей грешных. Наконец, и в самой природе правда Божия открывается менее, нежели другие совершенства, потому что воспящается милосердием. Открываясь во всей силе, она устремлялась бы всего более против человека, а он под кровом милосердия. Посему обнаружение правды приостановлено до великого дня Суда, и правды, и воздаяния. Однако же открывается!

5.

Человека можно буквально кормить секретами. Знающий секрет уже почитает себя выше других, и готов лишиться многого. Поэтому должность секретаря по секретной части приятнее других должностей. Ничем вы так не привяжете человека к себе, как допустив его в свой секрет.

. 6.

Самое большое несчастье Наполеона во время последней его кампании, мне кажется, состоит в том, что ему было хорошо, лучше, нежели каждому из его армии, в физическом отношении. Потерпи он день - два то, что терпит бедный солдат, или будь покрепче ранен и пострадай от раны хотя неделю, небось, мир был бы заключен тотчас, и все честолюбивые помыслы ушли бы как мыши в нору при появлении кота. Великое дело - нужда физическая!

7.

«Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?» (Пс. 115; 3)

Ко всякому ли идет вопрос сей? Ко всякому, и самому, по-видимому, несчастному. Ибо если есть какие несчастья, то они не от Господа, а или от самого человека, или от людей других. Притом несчастья, какие есть или бывают, касаются только поверхности бытия нашего и суть нечто преходящее; а фонд - то, что от Господа - всегда благо и хорошо. Душа всякая одарена образом Божиим; искуплена всякая Кровью Сына Божия; освящена всякая благодатью Святаго Духа; предназначена всякая к вечному блаженству; поставлена среди мира Божия.

Но если и самый последний бедняк в мире должен говорить таким образом, то что сказать о вас, богатых счастливцах мира? Из вас каждый, и вставая и ложась, должен говорить: «Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?»