Данте – «протестант» и «католик», опять-таки в вечном смысле этого слова: «христианин Церкви Кафолической, Вселенской». Лютер – только протестант. Если идея Церкви потухнет в умах после Реформации, то потому, что в уме самого Лютера она уже начала потухать: Церковь для него только «община». Греческое слово: Ekklesia, в Евангельском подлиннике, он переводит религиозно и исторически-неверным немецким словом: Gemeinde, «община», – опустошая понятие Церкви, как «Тела Христова» – полноты «Наполняющего все во всем» и сводя все глубокое в этом понятии к плоскому, четырехмерное – к двухмерному (Еф. 1, 23). Вот почему в Протестантстве-Реформации будет множество «общин», «церквей», но Церкви не будет.

Лютер логически-правильно думает о Римской Церкви; Данте в ней живет, путаясь в противоречиях, как в «диком и темном лесу», selva oscura, selvaggia; но жизнь больше логики. «Папа – Антихрист», это легко сказать тому, кто о Римской Церкви думает, но трудно тому, кто в ней живет. Может ли быть Церковь без папы, и что она такое сейчас – «помойная яма» или «Святейший Престол», – этого Данте не знает наверное и, может быть, не хочет знать, от страха и муки за церковь. Он судит пап, но не папство; как бы ни были грешны те, это для него свято.

Видя папу Адриана V на том уступе Чистилищной Горы, где очищается грех скупости, жалко поверженного лицом на землю, связанного по рукам и ногам не плотскими узами, Данте падает перед ним на колени.

«Что так тебя повергло?» – он спросил, И я в ответ: «Ваш сан, Отец Святейший!»[21]

Папу Бонифация VIII, злейшего врага своего и Господня, после жалкого и страшного «сидения» в Ананье, где французский холоп, Чьяра Колонна ударил железной перчаткой по лицу восьмидесятилетнего старца[22], – Данте жалеет и прощает:

Я вижу, как в Ананье входит знамя Французских Лилий; вижу вновь Христа, Плененного в наместнике своем; Я вижу, как вторично Он осмеян, И уксусом и желчью напоен, И меж разбойниками распят[23].

Этого Лютер не мог бы сказать, но не потому, что был свободнее, мятежнее, «революционнее», чем Данте, а потому, что меньше чувствовал трагедию Церкви и меньше понимал, что для явления Вселенской Церкви нужно не Преобразование-Реформация, а Переворот-Революция.

Данте чувствует вопрос о Церкви в сердце своем и в сердце мира, как впивающееся жало. Как человек в агонии не знает, хочет ли страдать, чтобы жить, или не жить, чтобы не страдать, так не знает и Данте, хочет ли он быть или не быть в Римской Церкви; любит ли ее или ненавидит; мать ли она или мачеха: Тело Христа или тело Зверя. Кто никогда не был в такой агонии, кто старой церкви так не любил и так за нее не страдал, тот никогда не войдет в Новую Церковь.

Нет у Воинствующей Церкви большей Надежды, чем он, —

слышит Данте из уст Беатриче[24]. Мог ли бы он, не будучи глупцом, этому поверить и не почувствовать, какая ответственность падает на него с этою верою? Или Беатриче ошибалась? Много как будто было у Церкви больших надежд, чем Данте? Нет, не ошиблась: с каждым днем надежд все меньше, а величие Данте растет, так что скоро не будет в самом деле у Церкви большей надежды, чем он.

Выйдя из Чистилища, Данте входит в Рай Земной.

И взор в меня вперив, сказал Виргилий: «Пройдя огонь, и временный и вечный, Того предела ты достиг, мой сын, Где зрение мое уже бессильно... Так будь же сам себе вождем отныне... И от меня не жди ни слов, ни знаков. Свободен ты и здрав в своих желаньях... Вот почему тебя я надо всем Короною и митрою венчаю»[25].

Что это значит, объясняет сам Данте, в «Монархии», там, где, говоря о власти императора в будущей Всемирной Империи, вспоминает слова Аристотеля: «властвовать должно тому, кто всех превосходит умом» («ум» значит здесь, конечно, «дух»)[26]. Но лучше объясняет Откровение (20, 6):

Будут (победившие с Агнцем) священниками Бога и Христа, и будут с Ним царствовать.