В эту минуту Виргилий для Данте – его же собственная, языческая тень: так же несет и он «светильник во мраке, позади себя, путь освещая другим, но не себе; и так же осужден, если не в том мире, то в этом, на „вечное изгнанье“.

Только что появляется в земном раю Чистилища небесный вождь Данте, Беатриче, – вождь его земной и подземный, Виргилий, исчезает перед нею, как ночная тень перед солнцем. Пристально глядя на Беатриче, Данте не замечает сразу этого исчезновения и обращается к Виргилию, «с таким же доверием, с каким дитя, в испуге или в печали, к матери бежит».

Но не было Виргилия со мной, Ушел отец сладчайший мой, Виргилий, Кому мое спасенье поручила Владычица моя. И все, что видел Я здесь, в земном раю, не помешало Слезам облить мои сухие щеки... И потемнеть от них лицу[27].

С этими-то слезами, может быть, и отвращает он грешные очи от Христа, или Тот отвращает от него «святые очи». Данте, который «видит все», – только не это – Лик Христа – вдруг слепнет: не может или не хочет заглянуть Ему прямо в лицо. Так же, как у тех двух учеников, на пути в Эммаус, глаза у него «удержаны» (Лк. 24, 16).

Я был, как тот, кто хочет вспомнить Забытое виденье, и не может[28].

С огненного неба, Эмпирея, нисходит Христос в восьмое небо Неподвижных Звезд.

И мне сказала Беатриче: «Вот Христа Над миром торжествующее войско»... ...И я увидел тысячи лампад; Все были Солнцем зажжены одним, Как все земные звезды – нашим солнцем. И сквозь его живое пламя Лик Просвечивал таким могучим светом, Что вынести его не мог мой взор...

Чтобы не видеть этого Солнца – Лика Христова, Данте отвращает от него глаза и смотрит в лицо Беатриче.

«Зачем ты так влюблен в мое лицо, Что и смотреть не хочешь на прекрасный, В лучах Христа цветущий, Божий сад... Где Роза, в ней же Слово стало плотью, Где Лилия, чье сладкое дыханье Ведет нас всех по верному пути?» Так мне сказала Беатриче, и, покорный Ее веленью, попытался вновь Я разомкнуть мои слепые вежды. Но точно так, как на земле, бывало, Под солнечным лучом, прорвавшим тучу, Цветущий луг я видел, в блеске солнца, А сам покрыт был тенью, – так и здесь Увидел я бесчисленные сонмы Молниеносных лиц, но озарившей Их молнии не видел... О, Тихий Свет Христов, вознесся Ты на небо, Чтоб слабых глаз моих не ослепить[29].

Так, в этом мнимом видении Христа обнаруживается действительная невидимость Его для Данте. Вечно для него памятное видение – Беатриче, а Христос – «видение забытое», visione oblito. Солнцем Беатриче – ее улыбкой – затмевается для него «Солнце Христа». Ближе ему, нужнее, действительнее Христа – Беатриче[30]. Данте не знает и не видит Христа, или меньше знает и видит Его, чем Беатриче, потому что меньше любит Его, чем ее, или меньше помнит свою любовь к Нему, чем к ней. Вместо Него – Она. Данте видит Его только в ней.

Взгляни ж теперь на этот лик (Марии), Подобнейший Христову Лику: Ты в нем одном Христа увидеть можешь[31].

Лик Беатриче, земной девушки в прошлом, – Небесной Девы, Марии в настоящем, – Матери-Духа в будущем: Лик Единой в Трех. Это и значит: Данте может увидеть Его, Сына, только в Ней – в Матери.

XIII

ДАНТЕ И ОНА