Будущее всемирно-историческое действие Духа становится понятным в борьбе «Гончей», Veltro, с «Волчицей». За семь веков до нас Данте понял то, чего, и в наши дни, почти никто не понимает, – что страшный узел социального неравенства, грозящий именно в наши дни затянуться в мертвую петлю и задушить человечество, может быть развязан только в Третьем Завете – в Царстве Духа, Veltro.

Главная сила святости христианской Новозаветной, – в личном спасении, в правде о человеке, а в спасении общественном, – в правде о человечестве, – будет главная сила святости Третье-Заветной. Данте мог бы согласиться с Августином: «Вся жизнь Града Божия будет общиной, socialis»[10]. – «Лишним владеть, значит владеть чужим»[11]. – «Общая собственность – закон Божественный; собственность частная – закон человеческий»[12].

«Древняя Волчица», antica Lupa, есть ненасытимая Алчность, Cupidigia, – проклятое богатство, частная собственность, а «Гончая», Veltro, есть благословенная Бедность, Общность имущества. Дело великого святого, Франциска Ассизского, – разрешение социальной проблемы, второе чудо Умножения хлебов, начатое в Церкви, – продолжает великий грешник Данте, в миру. Общество человеческое будет строиться в Третьем Завете по образу того, что св. Тереза Испанская называет «Божественным Обществом» Пресвятой Троицы. Все металлы человеческие – церкви, государства, народы, сословия («классы» по-нашему) – сплавит в один нужный для царства Божия сплав всемирно-историческое явление Духа, которое Данте предчувствует как «молнию» Трех[13].

Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так они да будут едино (Ио. 17, 21).

Только в Третьем Царстве Духа совершится «великий переворот» совсем иной качественно, чем тот, который мы называем «социальной революцией». Собственники – «богатые, великие, сильные мира сего, – учит Иоахим, учитель Данте, – будут унижены, а нищие, малые, слабые, – возвышены... И увидят они наконец правосудие Божие, совершенное над их палачами и угнетателями»[14].

Только тогда, после великого переворота, наступит «покой субботний», по Иоахимову Вечному Евангелию, – «мир всего мира, pax universalis», по Дантовой «Монархии»[15], и воздвигнут будет из новых камней, на развалинах старого «Града человеческого – диавольского» (civitas hominum – civitas diaboli, по Августину), «тысячелетнее Царство Святых» – Вселенская Церковь, «Царство Божие на земле, как на небе»[16]. Это и будет предсказанное Данте «совершенно неведомое нам», третье «благо».

Каждым биением сердца, каждым дыханием, каждым тройным созвучием стихов – терцин (terzina, значит «тройной – троичный стих»), и всем исполинским тройственным зодчеством «Комедии» – «Адом», «Чистилищем», «Раем», – Данте повторяет бесконечно, бесчисленно, одно-единственное: Три; не Отец, – Один; не Отец и Сын, – Два, а Отец, Сын и Дух, – Три. Это пережить, сделать, и значит узнать – увидеть будущего Данте, чтобы с ним, погибавшим и спасшимся, и нам, погибающим, спастись; потому что, может быть, не только в спасаемых, великих Святых, но и в погибающих, великих грешниках, таких, как Данте и мы, совершается вечное движение Духа, от Иисуса к нам.

Первым исповеданием Трех кончается «Новая жизнь». – «Часто и недаром упоминалось в повествовании моем (о жизни Беатриче) число Девять; то же число имело и в смерти ее великий смысл»[17]. Ибо, «в первый час девятого дня месяца, по счислению Аравийскому, отошла от нас душа ее благороднейшая, а по счислению Сирийскому, – в девятый месяц года; по нашему же счислению, – в тот год, когда девять раз исполнилось число совершенное (десять: 10 х 9 = 90, – год смерти Беатриче, 1290)... Ибо этим числом (Девятью) была она сама... Три есть корень Девяти... Если же Три, само по себе, производит Девять, и если начало всех чудес – Три: Отец, Сын и Дух Святой, Три в Одном, то Дама эта была сопровождаема числом Девять для того, чтобы показать, что сама она была Девятью – тем чудом, чей корень есть... единая Троица»[18].

В жизни смертной женщины совершается для Данте чудо Пресвятой Троицы. Тут надо выбрать одно из двух: это или кощунство кощунств, ересь ересей, или в этом религиозном опыте Данте заключена какая-то великая, новая, для нас непонятнейшая и неизвестнейшая истина.

«Новая жизнь» кончается первым явлением Трех, а последним – «Комедия».

Когда третий вождь Данте, св. Бернард, после молитвы за него к Пресвятой Деве Марии, так же исчезает, как два первых вождя, Виргилий и Беатриче, Данте остается один, лицом к лицу с Единым в Трех.

Ни слов мне не хватает, чтоб сказать, Ни памяти, чтоб вспомнить то виденье. Как у того, кто чувствует, проснувшись, Лишь смутное в душе волненье сна, Но ничего уже не помнит ясно, — Так у меня почти совсем исчезло Из памяти то чудное виденье, Но сладость, им рожденная, осталась... О, горний Свет, превосходящий все, Что скудный разум наш постигнуть может, Верни душе моей хотя немного Из явленного мне, и даруй силу — Того огня хотя бы только искру Векам грядущим передать![19]

Большей власти над человеческим словом, чем Данте, никто не имел; но вот эта власть изменяет ему. Как путник в горах, по мере восхождения на высоты, видит, что кончаются деревья, злаки, мхи, – так видит Данте, что на той высоте, которой он достиг, все человеческие слова кончаются.

Отныне будет речь моя, как смутный лепет Сосущего грудь матери младенца[20].