Но может быть, лучше всех внятных слов выражает этот младенческий лепет благоговейный ужас и восторг перед Неизреченным Светом.

...Таков был этот Свет, Что, если б от него отвел я очи, То слепотою был бы поражен. Но вынести его я мог тем легче, Чем дольше на него смотрел. О, Благодать Неисчерпаемая, ты дала Мне силу так вперить мой взор в тот Свет, Что до конца исполнилось виденье![21]

Тот же свет осиял и Павла на пути в Дамаск и скольких еще святых: можно сказать, что первичный опыт святости и есть явление этого Света. «Блеск ослепляющий, белизна сладчайшая, – вспоминает св. Тереза Испанская. – Солнечный свет перед этим так темен, что и глаза на него открывать не хотелось бы. Разница между этими двумя светами такая же, как между прозрачнейшей, по хрусталю текущей, отражающей солнце, водою – и темнейшей по темной земле под темным небом текущей... Тот Божественный Свет кажется естественным, а солнечный – искусственным. И так внезапно являет его Господь, что если бы надо было только открыть глаза, чтобы увидеть его, мы не успели бы... Я это знаю по многим опытам»[22].

Дантова опыта не знала св. Тереза, но вот эти два опыта совпадают с такою точностью, что совпадение это делает более чем вероятным их подлинность.

...В той бездне изначальной, я увидел В одной любви соединенным все Рассеянное бесконечно в мире... И понял я, что Бог – простейший Свет... ...Там, в глубине Субстанции Предвечной, Явились мне три пламеневших круга Одной величины и трех цветов. Казалось, первый отражен вторым, Как радугою – радуга, а третий был Как бы одним огнем, равно дышавшим Из них обоих. О, как тщетно слово Пред тем, что мыслью понял я тогда; Как тщетна мысль пред тем, что я увидел! О вечный Свет, себе единосущный, Себя единого в Отце познавший, Собой единым познанный лишь в Сыне, Возлюбленный Собой единым, в Духе! В том круге огненном, что мне сначала В Тебе казался светом отраженным, — Когда я пристальней в него вгляделся, Увидел я внутри, – того же цвета, Как самый круг, – наш образ и подобье.

«Наш образ», человеческий, в Боге, есть Лик Христа. Вот когда наконец Данте увидел Его, лицом к лицу: увидел, но все еще не узнал и не понял.

И погрузил в Него я взор мой так, Что был тому геометру подобен, Который ищет квадратуры круга... Я все хотел постигнуть и не мог, Как сочетается тот Образ с кругом, И как в него он вписан, и зачем. Вдруг молнией был поражен мой ум, — Я понял все, но в тот же миг Потухло все в уме изнеможенном. И обращала все мои желанья, Как ровно-движимое колесо, Опять к себе единой та Любовь, Что движет солнце и другие звезды[23].

Две молнии: эта – в конце жизни, и та, в ее начале, в детской любви к Беатриче.

...В тот день, как в мир она пришла... Я был еще ребенком, но внезапно Такую новую узнал я страсть... Что пал на землю, в сердце пораженный, Как молнией[24].

Между этими двумя молниями Трех – вся жизнь и все творчество Данте.

* * *

«Плыл архиерей на корабле по Белому морю и услыхал, что живут на пустынном островке три старца, спасаются, а сами так просты, что и молиться не умеют, как следует. Захотел увидеть их, подплыл к островку, вышел на берег и видит: стоят рядом три старца древних, сединой обросших, – большой, средний и малый, – за руки держатся.

– Как вы Богу молитесь? – спросил архиерей.

И самый древний старец сказал: «Молимся мы так: трое нас, Трое Вас, помилуй нас». И как только сказал это, подняли все трое глаза к небу и сказали: «Трое Вас, трое нас, – помилуй нас!»