Предложим детям–дошкольникам поиграть в простую игру: перекладывать из ведра в банку шарики от пинг–понга особой, У–образной лопаткой. Если плоская часть лопатки будет несколько вогнутой, дети легко справятся с задачей. Теперь попытаемся в словесной форме задать малышу «нравственную задачу». Расскажем ему историю про мальчика, которому взрослый дал задание: переложить шарики лопаткой, не трогая их рукой, а за это обещал красивую марку. Взрослый ушел, оставив мальчика одного; ребенок, не сумев переложить шарики лопаткой, переложил их рукой, а когда взрослый вернулся, обманул его и получил марку.

Убедимся, что наш «испытуемый» хорошо понял рассказ, и зададим вопросы: хорошо поступил мальчик или плохо? Что он сделал плохого? А как бы ты поступил на его месте? Цель вопросов — выяснить, знает ли наш малыш заложенные в рассказе нормы («держать данное слово», «не обманывать») и считает ли их соблюдение обязательным для себя.

А теперь приступим к самому главному. Поставим малыша в реальную ситуацию: точно такую же, о которой он только что судил на словах. Предложим ему переложить шарики, не трогая их рукой, положим на стол красивую марку, выйдем из комнаты и будем скрытно наблюдать за его поведением. Только вместо вогнутой лопатки дадим лопатку с едва заметной выпуклостью: этого достаточно, чтобы сделать выполнение задания очень трудным. Вот ребенок, рассчитывая на быстрый успех, бодро приступает к выполнению… вот он задумался, осматривает лопатку, глядит на марку… Наступил решительный момент: сможет ли сдержать слово, удержаться от соблазна получить награду нечестным путем?

Результаты подтвердили наши сомнения: на словах почти все дети 3—6 лет соблюдают норму «честности», на деле — многие нарушают ее. Нарушают, но только в отсутствие взрослого: ведь тогда нарушение не оставляет следов. Если же взрослый остается в комнате, почти никто из детей не пытается переложить шарики рукой. Вот оно — сдерживающее влияние внешнего контроля!

Попробуем и другие методы. Предложим ребенку выполнить простое задание (вырезать флажки из бумаги), если он выполнит, дадим красивую марку. «Ты можешь взять эту марку себе, а можешь опустить в эту коробочку. Из этой коробочки марки пойдут на выставку марок, которая будет устроена в детском саду». И тут оказалось: на словах большинство дошкольников отдают марку «на общее дело», на деле на это способны не более 10% детей, да и то в старшем возрасте. На словах дошкольники справедливо делят между собой и партнером игрушки, на деле большинство детей забирают лучшие игрушки себе. А вот если «дележ» происходит на глазах у партнера–сверстника, число «справедливых» резко растет. Опять — внешний контроль, на этот раз — со стороны сверстника. Чем старше дети, тем он сильнее.

И все же мы видим удивительную вещь: среди дошкольников есть дети, способные проявить честность, взаимопомощь, справедливость даже при отсутствии внешнего контроля! И число таких детей к старшему дошкольному возрасту растет. На каком же мотиве основана такая нравственность? Что заставляет ребенка «просто так», бескорыстно, соблюдать нравственные нормы? Может быть, сопереживание, сочувствие другому человеку? Предвосхищение того, что несправедливый поступок заставит другого страдать, а значит, и у меня самого оставит неприятное, безрадостное чувство?

Слов нет, сопереживание, сострадание — хорошие, гуманные чувства. Даже 2–летний малыш может поделиться лакомством с близким человеком, способен страдать, видя страдания близких. В еще большей степени способен к состраданию дошкольник. Но может ли подлинная, бескорыстная нравственность быть основана на сострадании? Вряд ли. Ведь сочувствовать, сострадать мы способны не всем: только близким, только симпатичным нам людям. Невозможно любить всех. А вот нравственным надо быть со всеми. Честность, добро, справедливость ребенка по отношению к близким, любимым еще можно объяснить состраданием; но как объяснить такие поступки ребенка по отношению к посторонним, неблизким, нелюбимым? А ведь нравственность по самому своему смыслу универсальна; она отрицает принцип «кого люблю, того и милую». Да и опыт показывает: если малыш соблюдает нормы в «абстрактной» ситуации с шариками, то с большой вероятностью можно предсказать, что он справедливо разделит игрушки. Если же нарушает норму честности, то и игрушки, как правило, делит несправедливо; сочувствие обиженному сверстнику тут остается лишь мысленным и на поведение не влияет. Нет, подлинный мотив бескорыстного поведения надо искать в другом.

Попробуем теперь воспитать у детей способность к бескорыстному нравственному поступку. Для контроля успешности «воспитания» возьмем ситуацию «Честность» (опыт с шариками).

Сравним разные способы педагогического воздействия. Прежде всего наиболее известный — способ нравственного примера. Пусть ребенок наблюдает, как задание с шариками выполняет «модель» — взрослый или сверстник. Пусть видит, как модель «колеблется», очень хочет получить марку… но все же отказывается от награды ради соблюдения нормы. Повлияет ли такой пример на собственное поведение ребенка? Оказалось: воздействие неэффективно. Вновь поставленные в ситуацию одиночного выполнения, дети продолжают нарушать правило, хотя и видели, что этого не делают другие.

Попробуем другой метод. Предложим ребенку поиграть красивой электрической игрушкой (луноходом). Подстроим ситуацию так, чтобы в ходе игры машина «ломалась». Конечно, мы «огорчены»: сломана дорогая игрушка. Огорчен и малыш. Но будем мягкосердечны, «простим» малышу его оплошность: «Ладно, ничего не поделаешь, куплю другую». А теперь опять поставим ребенка в контрольную ситуацию опыта. Не поможет ли испытанное ребенком чувство «вины и прощения» появлению у него нравственного мотива, желания «быть хорошим, честным, справедливым»? Ведь и мы, взрослые, в жизни нередко испытываем такие желания после удачно ликвидированных последствий наших оплошностей в отношениях с другими людьми. Выяснилось: метод «вины и прощения» гораздо успешнее, чем «метод нравственного примера», но все же успехи его довольно скромны.

Наиболее эффективным оказался третий метод: метод «смены позиции». Воспользуемся тем, что малыш находится в неведении относительно нашего знания о его проступках: он не знает, что мы наблюдали за его поведением и видели, как он нарушил норму. Предложим ему роль «учителя и контролера». Пусть он учит других детей, как правильно перекладывать шарики, и следит за тем, чтобы при этом не было нарушений. Наденем малышу на рукав повязку, оставим детей наедине и посмотрим, что произойдет. Опыты показали: на словах все дети согласились быть «учителем», но далеко не все дети приняли эту роль на деле. Некоторые из наших «помощников» не только не препятствуют нарушениям сверстника, но и помогают ему скрыть эти нарушения от экспериментатора. Но зато те, которые приняли роль, ведут себя очень активно: показывают, объясняют, когда же сверстник предлагает «переложить рукой», указывают на необходимость «держать слово», «не обманывать»… просто трудно поверить, что сами–το они недавно вели себя совсем по–другому. И вот что интересно — когда дети, принявшие позицию «учителя», оставались одни и вновь получали задание переложить шарики, почти все они предпочли отказаться от обещанной награды, но слово свое сдержали.

Что произошло — понять нетрудно. Изменились отношение ребенка к самому себе, его нравственная самооценка. В самом деле, малыш уверен, что мы не знаем о его нарушениях, но сам–то он знает о них. Знает и то, что нарушение и обман плохо. А значит, он не очень высокого мнения о своих «нравственных достоинствах» (что, впрочем, не мешает ему нарушать нормы). И вдруг — такое доверие: он — «учитель», «контролер», «помощник взрослого». Вместо заслуженного наказания — незаслуженная и неожиданная награда. И малыш «вырастает» в собственных глазах. Стремится оправдать оказанное доверие. И заметим, не для того, чтобы получить за это награду или похвалу, а для того, чтобы сохранить и упрочить неожиданно и внезапно возникший положительный «образ самого себя». Сохранить и упрочить представление о себе как о «честном», «добром», «справедливом»… А это стоит того, чтобы отказаться даже от самой привлекательной награды.

Итак, прием «смены позиции» приводит к появлению у ребенка «положительного представления о себе» — это и есть тот нравственный мотив, который не зависит от контроля со стороны. И не зависит от наших эмоциональных отношений к другим, от наших симпатий и антипатий. Хочешь чувствовать себя нравственным, честным, справедливым — поступай нравственно с человеком, даже несимпатичным тебе, и не жди за это награды. Этот прием не новость в «нравственной педагогике»: им пользовались А. С. Макаренко и другие педагоги и психологи. Для нас он важен не сам по себе — он помог нам понять, что же побуждает ребенка к бескорыстному нравственному поступку.

В действительности нравственную самооценку у малыша можно сформировать и по–другому. Например, путем обыкновенного позитивного эмоционального общения с ребенком. Общения, которое, казалось бы, к нравственному поведению прямого отношения не имеет: ну что, например, общего между ситуацией «Честность» и совместными просмотрами мультфильмов, походами в лес, веселыми играми? И тем не менее дети, прошедшие через такое длительное общение со взрослым, значительно чаще совершают нравственные поступки в «опытах с шариками», чем другие их сверстники. Да и прием «чувство вины и прощения», как мы видели раньше, тоже влияет, хотя и не так эффективно. Что же общего у этих способов воспитания? В чем же тут секрет, что создает у дошкольника нравственную самооценку?