Но отчего одни люди, не видевшие в глаза уголовного кодекса, не нарушают закон, а другие, вызубрив все статьи кодекса наизусть, то и дело попадают за решетку? И разве есть на свете хоть один ребенок, который не знал бы, что не только машину — и самокат чужой брать нехорошо?

Женщина говорит на суде, где обвиняемый — ее двадцатилетний сын–убийца: «Гена, что же ты наделал? Я же тебя учила только хорошему! Ну скажи им, что мы с отцом учили тебя только хорошему!»

Все учат только хорошему, редко кто внушает детям дурное, но дети вырастают плохими людьми не потому, что они не знают, что такое плохо, и даже не потому, что они безвольны, а по каким–то совсем другим причинам. У одного литературного героя с детства висели перед глазами прописи: «Не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце». Всё объяснили ему! А вырос Чичиков.

Вторая модель — «сад–огород» — основана на странном убеждении, будто мы, родители или какие–то другие воспитатели, можем обходиться с ребенком как с грядкой, выпалывая сорняки в его душе, или как с деревом, прививая ему лучшие качества. Но ребенок не грядка и не дерево, он существо одушевленное, он не поддается этим процедурам и манипуляциям. В. А. Сухом–линский писал об этом так: «…причина бессилия воспитателя и даже коллектива перед трудным ребенком кроется не в том, что этот воспитанник неисправим, а в том, что самый процесс воспитания идет по ложному пути: воспитатель стремится только искоренять пороки, в лучшем случае предотвращает их возникновение. Опыт (во многих случаях горький опыт) убедил, что таким путем нельзя воспитать стойких нравственных убеждений… Пороки искореняются сами по себе, уходят незаметно для ребенка, и уничтожение их не сопровождается никакими болезненными явлениями, если их вытесняет бурная поросль достоинств».

С «бурной порослью достоинств» не всегда получается, особенно у родителей, которые склонны видеть в своем ребенке только пороки и недостатки. Но хотя бы установим: «выпалывание» недостатков — занятие бессмысленное, и чем более категорично об этом будет заявлено, тем больше пользы для детей и родителей, потому что многие из нас уверены в том, что воспитывать, — значит, бороться с недостатками. Что же касается привития… Почти вся педагогика прошлого держалась на приучении. Но для приучения требуется постоянный, почти круглосуточный надзор. Теперь, когда родители видят своих детей полчаса в день, а нянь и гувернанток нет, на приучение полагаться опасно, надо искать другие пути воспитания. Можно, конечно, приучить ребенка мыть руки, но невозможно приучить любить людей. Не приучением дается ребенку доброе сердце, совсем другие механизмы тут действуют.

Модели «уличное движение», «сад–огород» особенно опасны тем, что, следуя им, мы из лучших побуждений постоянно ссоримся с детьми, и вся наша работа воспитания становится безнадежным занятием.

Наконец, о модели «кнут и пряник». Вот, кажется, без чего нельзя, вот самое естественное: за добрый поступок наградить, за дурной — наказать, поругать, пожурить. Как иначе? На этом мир держится!

Но мир не держится на штрафах и наградах, это нам лишь кажется. Мир устроен принципиально другим образом. Жизнь представляет собой непрерывную цепь задач и выборов. Неудачные выборы действительно влекут за собой неприятные или тяжелые последствия, но за благонравие вовсе не причитается воздаяние, а за дурным поступком не всегда следует возмездие, потому что жизнь, бывает, и ошибается в распределении наград и штрафов. Кроме социальной справедливости или несправедливости есть еще и беды, утраты, несчастья, болезни, и они выпадают отнюдь не тем, кто их заслужил, кто сам виноват.

С первых дней жизни воспитывая ребенка поощрениями и наказаниями, мы внедряем в его сознание образ вселенского кнута и пряника и подрываем его веру в справедливость. Он очень скоро обнаружит, что вовсе не всегда выпадает награда за добро или следует наказание за дурные поступки, и он никогда не поймет, в чем же справедливость, не поймет, что она не в расплатах и мщениях, что мир не торжище, не базар и не рынок, что мир скорее похож на мастерскую. Мир — не торговля, не баш на баш, не обмен: «Я сделаю добро — и мне кто–нибудь сделает». Человек в своей духовной жизни не купец, а творец. Мы любим людей, мы стараемся совершать добрые поступки, мы трудимся, мы наслаждаемся жизнью, потому что она сама есть творчество, она носит проблемный, а не обменный характер. Справедливость мира — в его творчестве, проблемности, в нашей деятельности, борьбе. Воспитывать по модели «кнут и пряник» относительно легко, такое воспитание нельзя не признать действенным, особенно если проводить его неуклонно. Но оно опасно для будущего детей. Может вырасти человек, который при первой же крупной неудаче возденет руки и возропщет: «За что!» И потеряет веру в правду, веру в жизнь…

Мы все воспитаны по этим привычным моделям, никуда от них не уйти. Мы непременно будем и поучать детей, и приучать, и поощрять, и наказывать, но полезно понимать и дурную сторону такого воспитания.

Как появляются и закрепляются черты характера

Посмотрим на ребенка, начинающего говорить. Язык гораздо сложнее, чем те десять или сто заповедей, которые мы внушаем детям, однако все дети говорят, и большинство из них — без вмешательства логопедов. В определенное время у ребенка появляется потребность произнести слово: он лепечет, потом говорит «мама». Навстречу детской потребности говорить идут взрослые, постоянно разговаривающие с ребенком и между собой. Если бы не было внутренней потребности или если бы ребенок не слышал речи взрослых, он никогда бы не стал говорить. Следовательно, не одно, а два условия нужны для того, чтобы ребенок заговорил: внутренняя потребность и внешние обстоятельства.

Примерно так же приходят к ребенку и моральные его свойства: движение изнутри встречается с движением внутрь, словно две строительные бригады идут навстречу друг другу, — образуется тоннель, и качество постепенно закрепляется. Старания что–то привить без встречного движения изнутри души бесполезны: получается не тоннель, а подкоп, мы не воспитываем, а подкапываемся, причем подкоп наш — в никуда, хоть всю жизнь рой.

И точно так же пропадает движение души, дурное или доброе, если оно не встречается с движением от внешнего мира, если не выстраивается тоннель.