Popular psychology for parents
Но мир не держится на штрафах и наградах, это нам лишь кажется. Мир устроен принципиально другим образом. Жизнь представляет собой непрерывную цепь задач и выборов. Неудачные выборы действительно влекут за собой неприятные или тяжелые последствия, но за благонравие вовсе не причитается воздаяние, а за дурным поступком не всегда следует возмездие, потому что жизнь, бывает, и ошибается в распределении наград и штрафов. Кроме социальной справедливости или несправедливости есть еще и беды, утраты, несчастья, болезни, и они выпадают отнюдь не тем, кто их заслужил, кто сам виноват.
С первых дней жизни воспитывая ребенка поощрениями и наказаниями, мы внедряем в его сознание образ вселенского кнута и пряника и подрываем его веру в справедливость. Он очень скоро обнаружит, что вовсе не всегда выпадает награда за добро или следует наказание за дурные поступки, и он никогда не поймет, в чем же справедливость, не поймет, что она не в расплатах и мщениях, что мир не торжище, не базар и не рынок, что мир скорее похож на мастерскую. Мир — не торговля, не баш на баш, не обмен: «Я сделаю добро — и мне кто–нибудь сделает». Человек в своей духовной жизни не купец, а творец. Мы любим людей, мы стараемся совершать добрые поступки, мы трудимся, мы наслаждаемся жизнью, потому что она сама есть творчество, она носит проблемный, а не обменный характер. Справедливость мира — в его творчестве, проблемности, в нашей деятельности, борьбе. Воспитывать по модели «кнут и пряник» относительно легко, такое воспитание нельзя не признать действенным, особенно если проводить его неуклонно. Но оно опасно для будущего детей. Может вырасти человек, который при первой же крупной неудаче возденет руки и возропщет: «За что!» И потеряет веру в правду, веру в жизнь…
Мы все воспитаны по этим привычным моделям, никуда от них не уйти. Мы непременно будем и поучать детей, и приучать, и поощрять, и наказывать, но полезно понимать и дурную сторону такого воспитания.
Как появляются и закрепляются черты характера
Посмотрим на ребенка, начинающего говорить. Язык гораздо сложнее, чем те десять или сто заповедей, которые мы внушаем детям, однако все дети говорят, и большинство из них — без вмешательства логопедов. В определенное время у ребенка появляется потребность произнести слово: он лепечет, потом говорит «мама». Навстречу детской потребности говорить идут взрослые, постоянно разговаривающие с ребенком и между собой. Если бы не было внутренней потребности или если бы ребенок не слышал речи взрослых, он никогда бы не стал говорить. Следовательно, не одно, а два условия нужны для того, чтобы ребенок заговорил: внутренняя потребность и внешние обстоятельства.
Примерно так же приходят к ребенку и моральные его свойства: движение изнутри встречается с движением внутрь, словно две строительные бригады идут навстречу друг другу, — образуется тоннель, и качество постепенно закрепляется. Старания что–то привить без встречного движения изнутри души бесполезны: получается не тоннель, а подкоп, мы не воспитываем, а подкапываемся, причем подкоп наш — в никуда, хоть всю жизнь рой.
И точно так же пропадает движение души, дурное или доброе, если оно не встречается с движением от внешнего мира, если не выстраивается тоннель.
Все, что есть в нашем ребенке, возникает как результат двух встречных движений — изнутри ребенка к миру и от мира внутрь ребенка. Это неудобно, это сложно, но это так. Воспитывая, мы обычно держим под контролем лишь свои действия, направленные на ребенка, и очень удивляемся, отчего у нас иногда получается, а иногда нет. Да потому, что для воспитания надо понимать или чувствовать не только свои движения, но и движения ребенка.
А они откуда берутся? Первые материалисты говорили, что есть два источника душевных движений человека — его ощущения и его душа. Марксизм такое представление отвергает. Нет никаких двух источников, в человеке нет ничего, что не дано ему в ощущениях, неоткуда взяться другому. Источник всего, что есть в душе ребенка, — это окружающий его мир. Сознательно, вольно мы действуем на ближний к нам конец тоннеля, а невольно — интонациями, прикосновениями, манерами — мы в то же самое время действуем На тот, дальний конец, вызываем неподвластные нам душевные движения — неподвластные в том смысле, что мы не умеем их контролировать. Способные воспитатели интуицией, сердцем чувствуют глубинные движения ребенка, и быстро создаются прочные тоннели, каналы добра.
…Ранним воскресным утром я рассказываю на кухне 3–летнему мальчику сказку о репке. Мне нужно, чтобы он вел себя тихо и никого не разбудил. Сказку он любит, слушает внимательно, и, пока репку тянул дед, тянула бабка, тянула внучка, все было хорошо. На собачке Жучке мы споткнулись. Я заметил, что мальчик вовсе не слушает меня, а согнул руки в локтях и странно вертит ими, словно собирается взлететь.
Что такое?
И тут я понял, что сижу за столом, облокотясь и подперев голову рукой. Мальчик, подражая мне, хочет сесть таким же чудесным образом, но, увы, не достает локтями до стола. Я думаю, будто рассказываю сказку, учу доброму, а на самом деле я учу мальчика облокачиваться, только и всего.
Вот так постоянно в воспитании детей: мы контролируем воспитательные меры, похвалы, наказания и думаем, будто в этом и состоит воспитание. А дети перенимают что–то другое, и потому на одних и тех же сказках вырастают и добрые и злые люди.
Что ж, предпримем трудное путешествие к дальнему концу тоннеля, туда, где рождаются встречные движения детской души.