Слова «любовь к людям» тревожат нас потому, что это высшая человеческая способность, выше ее ничего нет. Ни один нормальный человек при обычных обстоятельствах не скажет: «Я люблю людей!» Но просто на улице можно подслушать разговор: «Нет, с ним работать нельзя, он какой–то… Он людей не любит».

Способность любить людей мы считаем обязательным свойством человека, и мы же отвергаем эту обязанность, потому что мир так устроен, что всех любить и в самом деле трудно. А уголь в шахте добывать легко? А работать в грохоте ткацкого цеха легко? А спектакль поставить легко? Почему же мы, привыкшие к физическому и умственному труду, не хотим дать себе труда духовного, ленимся в самой важной области человеческого бытия? Если не воспитывается любовь к людям, то на всякое наше «так нельзя» подросток рано или поздно спросит: «А почему?» — «Да потому что люди могут пострадать!» — «Ну и что? — спросит он, ухмыльнувшись или удивившись. — Ну и что? А мне какое дело? Пусть сами о себе заботятся!»

Пробить эту броню будет невозможно.

Маркс и Энгельс, разбирая роман Эжена Сю, пишут о его героине–проститутке, крепостной служанке в кабачке, где собираются преступники. «Она добра потому, что никому не причинила страдания, она всегда была человечна по отношению к бесчеловечному окружению».

Даже в самом бесчеловечном окружении человек должен оставаться человеком.

Если мы начнем проповедовать выборочную любовь, если любить надо лишь достойных, лишь отличников, тех, кто на Доске почета, то мы быстро запутаемся. Растет маленький и слышит: тот плох, потому что глуп и груб, тот пьяница, тот злой, тот жадный, с тем не водись и с этим не водись. На поверку выходит что и уважать–то некого: все вокруг дурные, о каждом что–то плохое можно сказать. Тогда кого уважать, кого любить?

Там, где ребенку с детства не внушают осторожное «не осуждай!», там родители первыми попадают в число осуждаемых. Сегодня мы осуждаем соседа Николая Петровича, а завтра или через пять лет этот урок будет воспринят до конца, и выросший сын будет без жалости осуждать нас самих, а мы сможем только воздеть руки: «Бессердечный! Как об отце говорит! Отца родного ему не жалко!» Но это мы сами научили сына не жалеть родного отца в тот момент, когда не пожалели соседа Николая Петровича вместе со всеми его грехами, или, говоря более современным языком, недостатками. Немногие из нас ведут такой идеальный образ жизни, что детям не за что нас критиковать. Не за что — все равно найдут! И только дети, выросшие в любви к людям, бережно отнесутся и к родному отцу, родной матери. Дети тоже должны любить всех людей, в том числе и родителей. Только так можно объяснить детям, почему же все–таки должны они хорошо относиться к своим родителям, которые кажутся им иногда очень дурными людьми. И ведь по прямой логике они, дети, вроде бы и правы. Их всю жизнь учили бороться с недостатками в людях — вот они и борются! И начинают с ближайших им людей — со своих родителей. А то, что родители дали им жизнь, — это дети начнут ценить, когда им самим исполнится лет 50—60.

Горький называл свою бабушку матерью всем людям, и почему–то не возникал у него вопрос: а как же быть с негодяями?

Две причины часто ведут к неудачам в воспитании: несчастная, безответная любовь — это когда мать любит ребенка, а он не отвечает ей взаимностью, и так называемая слепая любовь — когда мать любит только своих детей, а не всех. Для хорошего воспитания нужна мама, любящая всех людей («мать всем людям») и своего ребенка в частности. Она любит свое дитя не потому, что это свое дитя, а потому, что дитя, — она всех детей любит и всех людей любит и жалеет.

Еще ни одному человеку не удалось вызвать любовь упреками. К тому же за упреком в нелюбви к людям слышится совсем другое, слышится: «Ты меня не любишь», — чувствуется требование: «Люби меня, ты обязан меня любить». А это конец! Только не ждать сиюминутной отдачи, только не думать будто вымытый пол свидетельствует о любви, а неубранная постель — симптом неблагодарности, только не поддаваться этим коммерческим фразам типа «добро по кругу», «воздается сторицей» и т. п. Если человек ждет, что добро вернется ему по кругу, да еще в стократном размере увеличенное, — что же это за добро? И что он станет делать, если добро не вернется к нему ни по кругу, никак, — проклянет людей за их неблагодарность? Нет, все это пустые разговоры людей, никогда никого не любивших. Любящему гораздо радостнее дарить, чем получать подарки, он готов всю жизнь дарить, лишь бы было кому. Вот где трудность, вот где страдание — есть ли тот, кому хочется подарить, отдать?

С той минуты, когда появляется первый ребенок, мы вынуждены начать бесконечный, для многих почти непосильный труд: стараться полюбить всех людей, окружающих нас. Этот труд и есть то главное — вместе с верой в правду, — что мы можем сделать для нашего ребенка. Наша воспитательная сила прямо пропорциональна нашей любви к людям. Не к нашему ребенку, а к людям. Одно из главных свойств человеческой души состоит, по–видимому, в том, что она жаждет общения, соприкосновения, контакта с душой другого человека. По–этому–то детей так легко воспитывать. Дети больше нас нуждаются в общении. Пока разум не развит, душа занимает почти все пространство психики. Общаться с детьми не значит разговаривать с ними или отвечать на их вопросы, что само по себе важно. Общаться — это нечто другое.

Глагол «воспитывать» объединяет три разных действия: управлять, учить и общаться. Мы должны управлять детьми, пока они маленькие, мы должны учить их, но чаще всего мы этим и ограничиваемся, оставляя в стороне, опуская самое важное педагогическое действие — общение. И можно понять, отчего мы склонны опускать общение, — оно несовместимо с управлением и учением!

Для учения необходимо, чтобы учитель превосходил учащегося в знаниях или опыте. Для управления тем более необходимо превосходство по возрасту, или по авторитету. Чем значительнее превосходство, тем легче управлять, управление крепнет от власти.

Общение же, наоборот, требует абсолютного равенства! Всякое неравенство, превосходство, власть, необходимые для управления, делают невозможным общение.