Это сегодня всем известно, что младенцев можно легко научить плавать, но тогда был конец 60–х годов.

Наблюдая эти сцены в бассейне, я был обрадован, но нисколько не удивлен. Ну действительно, а почему бы им не плавать? В конце концов, что они делали в материнской утробе целых девять месяцев, как не плавали? После занятий матери пошли одевать своих детей и одеваться сами. Потом они вернулись, неся детей на руках или в специальных детских корзинах. И только теперь я почувствовал удивление — дети умели плавать, но не умели ходить!

Сам я научился плавать в Северо–Филадельфийском отделении Христианского Союза Молодых Людей, когда мне было девять лет. Все, кого я знал, учились плавать в этом же Союзе и в этом же возрасте. Отсюда вывод: все учатся плавать в возрасте девяти лет. А значит — все умеющие плавать уже достигли этого возраста.

И вот я встал перед дилеммой: чему верить? Привычным представлениям или тому, что я видел собственными глазами? Конечно, можно было бы заявить, что все плавающие малыши — девятилетние карлики, если бы это не было столь абсурдно.

А теперь давайте перенесемся из Австралии в Японию, в Токио начала 70–х годов. Мы обнаружим себя в японской Ассоциации Раннего Развития. И снова перед нашими глазами откроется очаровательное зрелище. В центре большой комнаты на коленях стоят две молодые женщины. Одна из них американка, другая — японка. И тоже на коленях, полукругом стоят несколько японских матерей, каждая из которых держит своего ребенка. Большинству этих детей два года, некоторым три. Американка обращается к одному из детей по–английски: «Фумио, какой у тебя адрес?» И Фумио отвечает ей на внятном английском с легким филадельфийским акцентом. Затем он поворачивается к маленькой девочке, своей соседке, и спрашивает ее: «Мицу, сколько у тебя братьев и сестер?»

«Два брата и две сестры», — отвечает Мицу. У нее тоже легкий филадельфийский акцент, но заметить это смог бы только уроженец Филадельфии. Потом и она поворачивается к своей соседке и спрашивает: «Мичико, какой у тебя номер телефона?»

«Пять, три, девять, один, шесть, три, пять, пять», — отвечает Мичико. Она поворачивается налево и задает вопрос своему соседу: «Ёити, перед твоим домом есть дерево?»

«Да, в дыре на тротуаре растет вишня». В английском у Еити, как и у всех остальных детей, легкий японский акцент, поэтому слово «дыра» он произносит как «дира».

Ни я, ни моя жена Катя не были удивлены при виде этой сцены, поскольку американской учительницей была наша дочь Дженет Доман, которая является директором нашего Института.

Ее ассистентка Мики Накаяши стала японским инструктором нашего Института, а позднее и первым директором нашей международной школы.

А теперь перенесемся в другое место и посетим занятия одного из величайших учителей нашего столетия. Это место находится в нескольких сотнях миль севернее Токио, в древнем городке Мацумото, расположенном в горном районе Японии. Самый знаменитый житель этого городка носит имя Шиничи Сузуки. За десять лет до нашей встречи профессор Сузуки уже знал о нашей работе, а мы знали о том, чем занимается он сам. Странно, что первый человек, который рассказал нам о работах Сузуки, совсем не верил в то, о чем говорил. Однако мы поверили, и я даже помню жаркую дискуссию, которая разгорелась по этому поводу.

Сейчас, вспоминая этот спор, я считаю абсурдным, что так страстно защищал человека, о котором раньше ничего не слышал. И при этом на него почему–то нападал человек, который, по его собственным словам, также ничего не знал о Сузуки, кроме того, что тот учит двух–и трехлетних детей играть на скрипке.

Причина нашей словесной баталии была весьма проста. Хотя ни один из нас не видел трехлетнего малыша, играющего на скрипке, я был абсолютно убежден, что он может это делать, в то время как мой собеседник был уверен в обратном.

В нашем Институте мы уже выяснили тот факт, что дети являются лингвистическими гениями, которые овладевают английским без малейших усилий. А ведь в этом языке содержится около 450 000 слов, а число их сочетаний практически бесконечно.