Мы не выпутаемся из этих противоречий и наши призывы не критиковать учителя не будут услышаны, пока позволяется осуждать кого бы то ни было. В лучшем случае мы добьемся, что учителей не будут обсуждать вслух, в разговоре с родителями. Но разве это воспитание?

Объект постоянной неразумной критики - телевидение. Артисты на экране, обозреватели, ученые - наши гости; включая телевизор, мы словно приглашаем их в наш дом. Но вот семья посмотрела телепрограмму, и начинается: та актриса стара, а этот актер повторяется. И так изо дня в день. Прежде, когда ребенок ходил в театр, то и балаган был прекрасным, чудесным миром для ребенка - все восхитительно. Теперь театр пришел в дом, мы садимся к телевизору в шлепанцах. Пропало волшебство! И вдобавок еще посмеялись и вынесли приговор: "Дрянь, не стоило смотреть" - вместо того чтобы вовремя и под любым предлогом выключить телевизор. Так незаметно подтачивается то благоговение перед людьми, перед их трудом, которое только и может быть основой любви к людям. И непонятно, почему над артистом можно смеяться, а над учителем нельзя, над мамой нельзя, над гостем нельзя.

Когда школа обвиняет в чем-то ребенка, то в девяноста случаях из ста виновата школа, а не ребенок. Но когда ребенок и его родители обвиняют школу, то в девяноста случаях из ста виноваты ребенок и его родители. Кто торопится обвинить другого, кто всегда ищет виноватых, тому не дело важно и даже не жизнь его собственная важна - ему важно оправдаться и обвинить. Жаждет справедливости? Но какая же справедливость, если все вокруг виноваты?

Но вот перед нами совсем дурной человек, и так трудно удержаться от осуждения: Что ж, скажем детям: "Не думайте, будто хоть какой-нибудь человек до конца понятен, не наклеивайте на людей ярлыки. Человек - тайна, эту тайну надо сохранять и уважать. Вам кажется, вы понимаете человека? Значит, вы его не очень любите, у вас нет интереса к нему, и нужно сделать усилие, чтобы этот интерес появился. Все нелюбимое - понятно, все любимое - таинственно".

Быть может, мы не способны испытать чувство любви к людям. Что ж, будем хотя бы милосердны.

29

Когда в доме дети, мы стараемся почаще хвалить людей, удивляться: "Прекрасный человек! Какие красивые люди!" Пусть мальчик-подросток подшучивает: "Мама, у тебя все добрые и красивые". Завтра он и сам увидит людей красивыми, добрыми, интересными.

Не побоимся отдавать из дома все, что можно, не побоимся трат. Любой подарок, любая помощь кому-то возвращается нам сторицей - богатством добра в душе ребенка. Мы ничего не пожалели бы, если бы ребенок вдруг заболел, - все до нитки спустили бы в доме, лишь бы поставить его на ноги. Так? Но разве то здоровье, которое выражается в стремлении к добру, - разве оно меньше значит для нас, чем здоровье физическое? Почему же и не потратиться?

И насколько хватает собственного мужества, будем показывать пример бесстрашия перед людьми. В доме, где есть дети, нельзя слишком опасаться воров, запирать двери на сто замков и испуганно спрашивать: "Кто, кто?" Да, обворуют; но, может быть, и не обворуют; а вред, который мы причиняем детям, показывая свой страх перед возможным ущербом, во сто раз сильнее того ущерба, который могут причинить воры.

Что стоил бы наш сын, если бы он был способен любить только маму с папой? Товарищ во дворе, девочка в классе, старый дядюшка, сосед, слесарь из соседнего подъезда - кто бы ни был этот человек-любовь, как бы мы к нему ни относились, будем благодарны судьбе за то, что она послала его нашему ребенку. Драгоценнейший опыт детской души: открытая, восторженная, захватывающая любовь!

И конечно же, никаких насмешек, никакого "реализма", никаких попыток вызвать разочарование. Всегда тревожно: сын потянулся к дурному человеку. Но пройдет время, и он сам увидит его действительную цену. А чувства, а опыт чувства, а душевные волнения гораздо дороже: И не будем упрекать сына: "Ты никого не любишь!" Обычно за этим упреком слышится: "Ты меня не любишь", чувствуется требование: "Люби меня, ты обязан меня любить". Стремление к добру, зарождаясь, далеко не всегда проявляется в поступках. Сначала оно может быть скрытым, поступки ребенка противоречат его стремлению к добру. Бывает, что он стесняется своей доброты.

Только не ждать сиюминутной отдачи, только не думать, будто вымытый пол свидетельствует о доброте, а неубранная постель - симптом неблагодарности. Добрый взгляд ребенка, ласковая интонация, доброе слово, смущение, способность покраснеть от стыда - вот дорогое!

Иногда отдача приходит спустя много-много лет. Седой профессор с Дальнего Востока, приехавший в долгую командировку в Москву, рассказывает: "Сегодня звонил домой, а сын сказал мне: Сын сказал: "Папа, мне тебя не хватает". - "А сколько лет сыну?" - "Двадцать шесть. Он впервые в жизни так сказал". Что ж, эти слова так дороги, что их стоит ждать двадцать шесть лет.

Большинство из нас способны лишь на избирательную любовь: мы любим достойных нашей любви, или близких, или тех, кто любит нас. Всех любить невозможно - это факт. Но, любя избирательно, прививая избирательную любовь к людям, детей хорошо не воспитаешь, это тоже факт.