Почему этот огромный мир хранит гармонию и стройность? Ему давно следовало разлететься в куски, разделиться на атомы и удаляться, удаляться друг от друга в бесконечность. Если, конечно, мир бесконечен и если правда, что был Большой взрыв.

Мир мог бы не взрываться, а наоборот взаимно притягиваться частями, склеиваться, слепляться в неразделимую массу. Это было бы похоже на оргию, на мистическое совокупление. Возможно, так гаснет рассудок у сектантов на ночных собраниях и они, не разбирая лиц и пола, смешиваются, превращаются в многорукое и многоголосое похотливое чудище. В конце концов, и пельмени, брошенные неумелой хозяйкой в холодную воду, тоже слепляются в ком. Мир мог бы быть на этот ком похожим.

Склеиться и разлететься — два имени одной и той же смерти. Два полюса, между которыми, ни за

что не держась, висит и дрожит от напряжения наша вселенная.

Мир не склеивается и не разлетается. Поэтому он и жив.

Деревья не отрываются от земли и не улетают в небо. Журавли летят стройным клином, а не

бесформенным месивом. Почему? Мир сам управляет собой? Сам себя дисциплинирует?

Нет. Он слушается и не может выйти из подчинения.

Хаос начинается там, где есть свобода и где ею неправильно пользуются. Хаос, как запах из кухни, пролазит через малейшие щелки в мир людей, а потом, на плечах человека, ползет дальше, в живую и неживую природу. Но даже бедный человек, чей внутренний мир так перевернут, как вещи в доме после игры Малыша и Карлсона, вокруг себя созерцает порядок.

Солнце встает на востоке и заходит на западе. Теплые вещи весной можно прятать в шкаф.

Хаос у нас внутри. Снаружи его, слава Богу, нет.

Весна вступает в свои права по графику, почти, что в срок. Чуть запаздывает, как пригородный поезд. Но мы не немцы, и на такие мелочи не в обиде.

Краски мира продолжают выстраиваться в радугу. Бог продолжает править миром, и мир все еще пронзительно красив.

Как хорошо, что не мы этим миром командуем.

Как хорошо, что вид на одну и ту же улицу из двух разных окон получается разный.

324 Лоскутное одеяло № 2 (32)

Радость пьянит, а боль и опасность отрезвляют. Опасность и боль сжимают человека в точку, и, сжатая, эта точка начинает молиться. Не читать каноны, а кричать. В это время душа умеет выговорить, выкричать себя одной фразой, одним словом. Утопающий Пётр: «Спаси! Погибаю!» Распятый разбойник: «Помяни мя...»

Тогда самая короткая молитва кажется длинной, и вместо «Господи, помилуй» душа неустанно твердит «Господи, Господи, Господи.»

В книге «О встрече» митрополит Антоний (Блум) говорит о том, что вся евангельская история — это история встреч. Господь встречается с законниками, рыбаками, падшими женщинами, пылкими юношами. Со стороны людей эти встречи могут быть спланированными. Так, намеренно встречается с Христом ночью фарисей Никодим. Большинство людей встречают Бога случайно.

Это рыбаки на Тивериадском озере, похоронная процессия, выходящая из города Наина, и многие другие. Но со стороны Христа все эти встречи неслучайны. В мире благодати для случая нет места. Он не только не царствует там. Он там отсутствует. Со времён грехопадения, со слов Бога: «Адам! Где ты?» — Господь не устаёт искать человека. Когда происходит встреча, начинается диалог.