Все будущее галерей и музеев,

Все шалости фей, все дела чародеев,

Все ёлки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,

Все великолепье цветной мишуры...

...Все злей и свирепей дул ветер из степи...

...Все яблоки, все золотые шары.

На бедном вифлеемском ландшафте, в одной из его пещер, началось то, что мы сегодня озираем с высоты двух тысячелетий и, несмотря на высокую точку обзора, так и не можем охватить взглядом. Началась Новая эра и длинная череда Anno Domini — лет Господних.

«Виденья грядущей поры», «все грядущее после», — так называет поэт весь будущий трагизм мировых судеб и всю будущую роскошь христианской цивилизации.

Монахи переписывают книги, составляют азбуки для не знающих грамоты народов, основывают школы, которые затем станут университетами. Строятся города, бродит молодое вино богословских идей («Все мысли веков, все мечты, все миры»).

Музыканты переплавляют веру и любовь в звуки, художники пишут картины, зодчие заставляют камень молиться («Все будущее галерей и музеев»).

Дети в память о Николае ищут под подушкой подарки, ждут первой звезды в Сочельник и мечтают о чуде. В богатых и бедных семьях взрослые и дети молятся вместе («Все ёлки на свете, все сны детворы. Все яблоки, все золотые шары»).

И в романе «Доктор Живаго» Пастернак вкладывает одной из героинь такие слова о Рождестве: «Что-то сдвинулось в мире. Кончился Рим, власть количества, оружием вмененная обязанность жить всей поголовностью, всем населением. Вожди и народы отошли в прошлое. Личность, проповедь свободы пришли им на смену. Отдельная человеческая жизнь стала Божьей повестью, наполнила своим содержаньем пространство вселенной».

Да, вся литература христианской цивилизации — это погружение в человеческую душу, открытие ее бездонности. Ее тема — уже не просто описание военных походов и не летописи царей. Эти жанры по инерции остаются, но они уже не главенствуют. То, что происходит в лачуге рыбака, становится не менее важно, чем жизнь двенадцати цезарей. Шинель Акакия Акакиевича может быть такой большой, что из нее, как из сказочной рукавички, выходит вся последующая русская литература.

Это потому, что сам Акакий Акакиевич под увеличительным стеклом христианского мировоззрения становится заметен. И все это оттого, что высокий Бог стал смиренным человеком.

Эстафету пастернаковской «Рождественской звезды» подхватил Иосиф Бродский. Не исповедуя ни одну из религий, Бродский многие годы подряд старался на каждое Рождество писать по одному стихотворению, посвященному празднику. Эти стихотворения со временем составили сборник. Всю жизнь чувствующий себя изгнанником и борцом с судьбой, поэт сочувствует Христу и в Его образе находит для себя утешение. То, что образ Христа и Его жизнь восхищают и невоцерковленных людей, говорит о многом. Этот Младенец столь чуден, и след, оставленный Им, столь ярок, что, по выражению Розанова, «после Сладчайшего Иисуса весь мир прогорк».

Вот несколько строф из стихотворения, датированного 1992-м годом.

Родила тебя в пустыне Я не зря.

Потому что нет в помине В ней царя.

Привыкай, сынок, к пустыне,

Как к судьбе.