Ибо чувственные светы освещают и озаряют одни только чувственные очи, давая видеть только чувственное, а не мысленное, разумеется.

Поэтому все, видящие только чувственное, слепы умными очами сердца.

Умные же очи умного сердца и освещаться должны умным светом.

Ибо если имеющий телесные зеницы угасшими весь омрачен и не знает, где находится, то насколько же более тот, у кого слепо око души, омрачен будет и телом, и в действии, да и духом не будет ли почти омертвевшим?

Итак, точно уразумей, о каком Свете я говорю тебе.

Ибо не о вере говорю я тебе, не о совершении дел, не о покаянии, не о посте, конечно, не о нестяжании, не о мудрости, не о знании, даже не о науке, ибо ничто из этого не есть свет, ни отблеск того света, о котором говорю тебе,

ни внешнее благоговение, ни наружность смиренная и простая, ибо все это деяния и исполнение заповедей; если они хорошо совершаются и исполняются, как Сам Создатель заповедует, то многообразно изливаются слезы, которые или полезны бывают, или, наоборот, вредны:

пока сами по себе, они совершенно бесполезны.

Бдение же не есть, конечно, только дело монахов, но и вообще людей, занятых делами.

Женщины-ткачихи, золотари и медники более бодрствуют, нежели весьма многие монахи.

Добродетельных деяний не называется светом, поэтому и собранные воедино все деяния и добродетели без исключения не суть Божественный свет,

ибо все человеческие деяния далеки от него.

Впрочем, и эти деяния, совершаемые нами, называются нашим светом для живущих во зле, наставляя их добру (Мф. 5, 16);

И та тьма, которая находится во мне и ослепляет меня, бывает светом для ближнего и светит для видящих.

И чтобы ты не подумал, что я говорю тебе нечто невероятное, послушай, я скажу тебе и решение загадки:

Положим, я пощусь ради тебя, чтобы явиться постящимся, и хотя этот сучок в глазах моих является как бы бревном, конечно, воткнутым в них посередине (Мф. 7, 3-5), но ты просвещаешься, видя меня постящимся, если не осуждаешь меня, но совершенно порицаешь себя, как чревоугодника,

Ибо этим ты наставляешься к воздержанию чрева и научаешься презирать наслаждение.

Или еще - одевшись в худую и рваную одежду и ходя везде в одном хитоне, я думаю снискать славу и похвалу от видящих меня и казаться для них новым апостолом, и хотя это бывает для меня причиной всякого вреда и поистине тьмой и густым облаком в душе моей, но видящих меня просвещает и научает презирать уборы и богатство одеваться в простую и грубую одежду,

что и есть поистине апостольское одеяние.

Так и все прочие добродетельные деяния суть действия вне света, дела без луча.

Ибо, будучи собраны вместе, как раньше сказал я, и соединены воедино, добродетельные деяния - если это и возможно в человеке - подобны светильнику, лишенному света.