Нас всех спасла необходимость идти на ужин. За трапезой я стал приходить в себя, то бишь возвращаться на землю. А когда в конце сделал добрый глоток вина, вернулась способность изъясняться на человеческом языке, и я, обратившись к Алексею Ивановичу, торжественно изрёк:

- Ты понял: три пояска!

Алексей Иванович смотрел на меня снисходительно, как старший брат на младшего, еде-лавшего первое жизненно важное открытие, давно уже, впрочем, известное человечеству.

И я понял, что он понимает меня.

- Между прочим, - склонился ко мне Алексей Иванович, - мы сегодня ничего такого не вкушали.

Я улыбнулся.

-Вино-то за скоромное не считается?

- Вино - заслуженное.

Когда мы вышли из трапезной, вечерний сумрак пробрался по улицам и площадям монастыря, как пробирается холод по рукавам осеннего пальто.

- Ну, теперь-то нас должны оставить ночевать, - сыто произнёс Алексей Иванович.

А я и забыл, что мы ещё нигде не ночуем.

- А мне всё равно, - отозвался отец Борис -беспечное восприятие мира и жизнерадостность, кажется, никогда не покидают его.

И я был с ним солидарен - так хорошо было.

Мы отправились за вещами и обрели их там, где и оставили. Монах, возвращая нам диамонитирионы, проворчал что-то, видимо, о том, что пускает нас вопреки всяким правилам и только по величайшему снисхождению. Так ведь в рай иначе и не попадают. Он записал нас и направил в архондарик.

Архондарик... Нет, то, к чему мы подошли, нельзя именовать таким архаичным легковесным, как старая деревянная дача на шести сотках, словом. Если Иверон мог гордиться входной дверью, снятой с ремонтируемого министерства, то в Ватопеде, видимо, была как раз та новая дверь, которую собирались на министерство поставить, но пожертвовали ватопедской гостинице. Да и фасад высоченного здания вызывал уважение и даже некоторую робость...

Что же с нами было, когда мы, грязные путники, из вечерних сумерек шагнули в блистающий вестибюль?! Огромная люстра заменила солнце, белоснежный мрамор стен отражал свет и умножал его, а золочёные канделябры добавляли тысячи искорок. По периметру почтительно выстроились фикусы и пальмы, меж ними приглашали отдохнуть диванчики. Да мы не то что присесть, мы сумки-то не знали куда поставить - не на этот же блистающий мраморный пол? - так и держали в руках.

Подошёл метрдотель, то есть высокий монах с аккуратной бородой и в величественном клобуке, и показал направление в сторону мраморной же лестницы (вот лестница в Ивероне была погубер-натестее). Мы так поняли, что нам на самый верхний, пятый этаж.

- Здесь должен быть лифт, - сказал Алексей Иванович.

- Откуда ты знаешь?

- Так Володя говорил... когда посуду мыли...