«В вечер Великой Субботы 1875 года является ко мне в дом гость — высокий мужчина, весь покрытый хлопьями мокрого снега... Это был знакомый мне человек, старший меня десятью годами... Бывало, он часто употреблял слова "черти-дьяволы", и вот они явились к его услугам. Образ или способ, которым влиял бес на моего знакомого, был поистине изумительный. Бес незримо ни для кого, но слышимо для больного, ясно и отчетливо говорит ему. Тоны голоса он меняет: иногда говорит страшно угрожающим тоном, иногда ласково. Но как бы и о чем бы он ни говорил, его слова всегда оставляют в душе моего знакомого страх и уныние. Ни днем, ни ночью бес не дает ему покоя своими речами, переходящими иногда в крик. Больной старается заглушить бесовский голос молитвой, пением церковных песней, но бес во все вмешивается и молитвы не приносят успокоения несчастному.

Преследуя свою жертву, бесы достигли, наконец, того, что расстроили рассудок моего знакомого, который и был помещен в больницу.

В 25 верстах от К-ва есть село Княжева Пустынь, куда православные ходили для исповеди к опытному духовнику... Дорога туда глухая, проселочная... Дело было ночью. Мой знакомый не убоялся ни темной ночи, ни лесов дремучих, и из больницы прямо направил путь свой в Княжеву Пустынь. Страшный оглушительный бесовский крик сопровождал его: "Куда пошел? Не ходи... попа дома нет". Оказалось, что, действительно, священника дома не было, и мой знакомый, не удовлетворив своей потребности, пошел домой. Дорогой встречается с ним промотавшийся полковник, с которым он вместе лежал в больнице, и который в больнице же остался, когда тот убежал оттуда. Завязался разговор. — Пойдем выпьем: здесь кабачок есть, — обратился полковник к моему знакомому.

— Пожалуй, зайдем, — отвечал тот.

"Пошли мы с полковником, — рассказывает мой знакомый, — пришли в кабак, целовальник стоит за прилавком, виднеются штофы, полуштофы.

— Подай нам полштоф водки, — говорит полковник целовальнику.

Водка подана. Полковник налил мне стакан. Я выпил, а от другого отказался.

— Эх вы, — говорит полковник. — Вот мы не так пьем. Подай чашку, целовальник!

Подана была чашка. Всю оставшуюся в полштофе водку и налитый стакан полковник вылил в чашку и тотчас выпил.

— Вот как надо пить, — поучал он.

— Ну, уж эдак, то сохрани и спаси, Господи, — говорю я.

Лишь только вымолвил я эти слова, ни кабака, ни целовальника, ни полковника, ничего не стало. Я оказался стоящим на пне в лесу, и не знаю, далеко ли от дороги. Тут я страшно испугался: в воздухе послышалось страшное: ха-ха- ха... Долго я блуждал, стараясь выйти на дорогу. Я не рад был жизни и уже подошел к реке, чтобы броситься в прорубь, а бес шепчет: "Бросься... не утонешь..."»

Крестясь, несчастный продолжал идти и из опасения, чтобы его в К-ве не узнали, не пошел в город, а отправился странствовать... и по дороге зашел ко мне.

«Как же начались бесовские наваждения?» — спросил о. Аркадий Левашев своего знакомого, и тот рассказал, что бесы овладели им после того, когда он, при живой жене, сошелся с одной красавицей. Совесть начала мучить его, и вот для ее заглушения он стал пить вино. Бесы и завладели им, — постоянно кричали: «Наш! Наш!»