Это была ущербная мистика – она опиралась не на свободу человека, а на магию звука и ритма. Эта практика неизбежно вела к человекобожеству. «Путь магический во всех областях легко становится путем человекобожеским, – писал Н.А. Бердяев в предисловии к своей «”Философии свободы”. – Путь же мистический должен быть путем богочеловеческим». Человекобожество Скрябина вело прямым путем к богоборчеству. «Восстаньте на меня, Бог, пророки и стихии, – пишет он. – Как ты создал меня силою своего слова, Саваоф, если ты не лжешь, так я уничтожаю тебя несокрушимою силою моего желанья и моей мысли. Тебя нет, и я свободен. Улыбка моей блаженной радости, безмерной и свободной, своим сиянием затмила боязливый и осторожный блеск твоих солнц. Ты страх хотел породить во мне, обрезать крылья ты мне хотел. Ты любовь убить хотел во мне – к жизни, то есть к людям. Но я не дам тебе сделать это ни в себе, ни в других. Если я одну крупицу моего блаженства сообщу миру, то он возликует навеки. Бог, которому нужно поклонение, – не Бог… Вы будете боги, ибо я бог, я вас создал; я ничто и я – то, что я создал… Я Бог» [136]. Пантеистический взгляд на мир, где Бог не отделим от мира, Скрябин доводит до ясности – он сам тождественен с миром, более того, мир есть плод его творчества, а Бога он уничтожает силою своего желания – значит, он есть единственный бог и другого Бога нет в мире. Скрябин по своим религиозным взглядам язычник, но язычник, обожествивший самого себя и противопоставивший себя христианскому Богу.

Отступление от Православия – переход к оккультной теологии и магической музыкальной практике отрезали Скрябина от корней собственной религиозной и музыкальной традиции. В музыке это позволило ему создать нечто оригинальное (ни учеников, ни последователей он не имел). Он сознательно шел на разрушение всех традиций в культуре. «Мир, живший в представлении моих предков, – пишет композитор, – я тебя отрицаю. Я отрицаю тебя, все прошлое Вселенной, науку, религию и искусство…» Однако его оригинальность не всем была по душе и в музыкальной среде. Например, такой тонкий и известный знаток музыкальной культуры, как А. Лосев (автор великолепных трудов о музыке, выпускник частной музыкальной школы по классу скрипки, профессор Московской консерватории, где преподавал историю эстетики), писал о музыке Скрябина: «Слушая Скрябина, хочется броситься куда-то в бездну, хочется вскочить с места и сделать что-то небывалое и ужасное, хочется ломать и бить, убивать и самому быть растерзанным. Нет уже больше никаких норм и законов, забываются всякие правила и установки. Все тонет в эротическом Безумии и Восторге… Христианину грешно слушать Скрябина, и у него одно отношение к Скрябину – отвернуться от него, ибо молиться за него тоже грешно. За сатанистов не молятся. Их анафематствуют» [137].

О содержании мистического

и творческого опыта Скрябина

В религии он создал нечто уродливое и разрушительное для души, отравленное ядом сатанинской гордыни. Весь его религиозный и мистический опыт нельзя никак иначе назвать, как только тем, что на языке православной аскетики называется прельщением и одержанием злыми духами. Сам композитор сознавался: «У меня такое чувство, что за мной кто-то стоит и смотрит... Я все время под чьим-то надзором, и этот надзор – я сам». «Я обречен совершить “Мистерию”, – утверждал Скрябин, намекая на то, что эта идея была ему внушена кем-то. Все типичные признаки одержания были у него налицо. Прельщение обычно заканчивается тем, что злой дух предлагает покончить жизнь самоубийством. Скрябин был долгое время болен этой идеей. Его искушения имеют просто классический характер, о них прямо говорится в Евангелии, как об искушениях сатаны. Как-то раз, гуляя вместе с русским философом Плехановым, Скрябин заявил ему: «Я могу броситься с этого моста и не упасть головой на камни, а повиснуть в воздухе благодаря силе воли...» Скрябин не понимал, с кем он имеет дело, умирая, он вдруг сталкивается с непонятным ему явлением – он видит «призраков, содержание и смысл которых непонятен», как он сам сознавался.

Идея-фикс о самоубийстве затем претворилась у него в идею освобождения человека от оков земной жизни через дематериализацию – смерть мира. Пройти самому через смерть к божественному состоянию, а затем и все человечество провести через разрушение этого мира «к состоянию покоя». Смерть у Скрябина – это род экстаза (причем, эротического), она наделена у него «обликом лучистым и сверкающим», манящим и привлекательным.

Идея смерти всего живого, исчезновения материи – центральная идея его «Мистерии». В самый последний момент вселенского экстаза, по его представлению, «абсолютное бытие» должно было не «соединиться», а именно «отождествиться с небытием». Но Бог не может отождествиться с небытием – Он потому и есть Абсолютное Бытие, что не может быть небытием. Бог из небытия вызывает бытие – и все, что вызвано Им из небытия Он всегда хранит в бытии, ибо бытийность это присущее Ему и всему созданному Им свойство. Бог не уничтожает ничего и никого. Но у Скрябина иная картина, Бог у него отождествляется с небытием, потому что Бог в пантеизме тождественен с миром, а мир под магическим воздействием «Мистерии» возвращается в небытие. Вместе с миром исчезает и Бог, и человек:

Смешаем чувства в волне единой!

И в блеске роскошном

Расцвета последнего

Являясь друг другу

В красе обнаженной