Идея-фикс о самоубийстве затем претворилась у него в идею освобождения человека от оков земной жизни через дематериализацию – смерть мира. Пройти самому через смерть к божественному состоянию, а затем и все человечество провести через разрушение этого мира «к состоянию покоя». Смерть у Скрябина – это род экстаза (причем, эротического), она наделена у него «обликом лучистым и сверкающим», манящим и привлекательным.

Идея смерти всего живого, исчезновения материи – центральная идея его «Мистерии». В самый последний момент вселенского экстаза, по его представлению, «абсолютное бытие» должно было не «соединиться», а именно «отождествиться с небытием». Но Бог не может отождествиться с небытием – Он потому и есть Абсолютное Бытие, что не может быть небытием. Бог из небытия вызывает бытие – и все, что вызвано Им из небытия Он всегда хранит в бытии, ибо бытийность это присущее Ему и всему созданному Им свойство. Бог не уничтожает ничего и никого. Но у Скрябина иная картина, Бог у него отождествляется с небытием, потому что Бог в пантеизме тождественен с миром, а мир под магическим воздействием «Мистерии» возвращается в небытие. Вместе с миром исчезает и Бог, и человек:

Смешаем чувства в волне единой!

И в блеске роскошном

Расцвета последнего

Являясь друг другу

В красе обнаженной

Сверкающих душ

Исчезнем…

Растаем…, –

так описывает Скрябин исчезновение человека. Кто же жаждет этого всеобщего самоуничтожения – самоубийства Бога и человека? Не тот ли дух, который повелевает Скрябину закончить «Мистерию»? Одно ясно – это дух небытия.

Исчезновение происходит в отвратительном экстазе, в «пляске падших», которые вызывающе кричат в небо:

К откровенью неба тупы

Нам отрадны только трупы

Только брызги черной крови

Нашей мерзостной любви…

Черной крови дышим смрадом

Рвемся к мерзостным усладам

Мчимся в пламенной мы пляске

Пляске – ласке, пляске – сказке. [138]

Скрябин, конечно, мистик-таинник. Он горделиво заявляет:

Я пришел поведать Вам

Тайну жизни,

Тайну смерти,

Тайну неба и земли.[139]

Но это декларация ничем не подтверждается, ибо он хранитель тайны магической технологии, а не тайны жизни. Он далек от тайны жизни, и гораздо ближе к тайне смерти. Тайну жизни он ищет в низкой, опустошительной эротике. «Проникнуть можно лишь сквозь пену сладострастья в ту область тайны, где сокровища души» [140] – признается он откровенно. Вряд ли это поможет познать тайну жизни, а вот к тайне смерти приобщиться через это можно. Как говорит апостол Павел: «Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление» (Гал. 6, 8). Да и его магическая технология – это не технология умножения жизни, а ее уничтожения. Все его творчество (а оно, по его собственному признанию, началось только с «Мистерии») – это попытка создать новую музыкальную технологию, как он думал, преобразования мира. Впрочем, по декларированному им замыслу, да и по характеру осуществления – это, скорее, попытка не преобразовать, а уничтожить мир. Преобразовать мир он хочет в экстатическом слиянии с миром. Но странно описывает это слияние: