Христиане никогда не чуждались и знания о мире, не сторонились учености, а такое знание требовало напряженной работы ума. «Всякий имеющий ум, – поучает святитель Григорий Богослов, – признает ученость первым для нас благом. И не только благороднейшую и нашу ученость, которая… имеет своим предметом одно спасение и красоту умосозерцаемого, но и ученость внешнюю, которой многие христиане по невежеству гнушаются как ненадежной, опасной и удаляющей от Бога» [197]. В этом отношении святые отцы явили для нас пример разносторонних познаний. Блаженный Иероним говорит про них: «Не знаешь, чему более дивиться в них: глубокому ли постижению слова Божия, или светской учености» [198]. Святитель Филарет (Дроздов) очень точно определил отношение подлинной веры к знанию. «Вера Христова, – говорил он, – не во вражде с истинным знанием, потому что не в союзе с невежеством» [199].

В православной иконографии существует икона Богородицы «прибавление ума». Как связать духовную практику моления возле этой иконы с утверждением некоторых священнослужителей о его ненужности? Из житий преподобного Сергия Радонежского и святого праведного Иоанна Кронштадтского мы узнаем, что в отроческие годы, из-за отсутствия интеллектуальных способностей, они оба испытывали серьезные трудности в учебе. Если бы для святости ум был не нужен, то непонятно тогда: почему Бог не оставил их в блаженном неведении чистоты их сердца, а все-таки откликнулся на их молитву и дал им блестящие умственные способности?

Человек – есть образ и подобие Божества; он призван к совершенству, к такому совершенству, которым обладает Бог (см.: Мф. 5, 48). И мы бы рассуждали странно, если бы думали, что Бог не обладает совершенством ума. Поэтому человек, входя в Единое Тело Христа, – в Церковь, вовсе не должен отказываться от ума, а, наоборот, обязан его совершенствовать.

Приведенного материала вполне достаточно для доказательства того, что православное Предание не содержит в себе того негативного отношения к уму, которое явилось у нас в последнее время. Напротив, и в Священном Писании, и у святых отцов в аскетической практике все важнейшие духовные деяния, приближающие человека к Богу и ведущие его по пути спасения, однозначно связаны с умом [200]. Ум в деле спасения является инструментом нравственного совершенствования, возрастания личности и формирования духовности.

Причины появления

недоверчивого отношения

к разуму

Но откуда же у нас взялось недоверчивое отношение к разуму? Еще в XVII веке, в связи с влиянием Запада, пред русским сознанием прямо был поставлен вопрос о том, как относиться к разуму, какое место должен он занимать в духовной жизни. Вопрос решался по-разному. Старообрядцы, влияние Запада связывали по преимуществу с тем, что оно происходило через религиозный рационализм, – и в этом была значительная доля правды – рационализм имел другой мистический источник, вел свое начало от того змиева научения, которому подверглись Адам и Ева в раю. Но, выступая против рационализма, они впадали в другую крайность, – отвергали и вообще всякое разумное делание. Протопоп Аввакум писал: «Аз есмь ни ритор, ни философ, дидаскальства и логофетства неискушен, простец человек и зело исполнен неведения» [201].

Начиная с ХVIII века Церковь столкнулась с рационализмом и вольнодумством, которые были занесены на Русь западным ветром и быстро, как это было в то время со всем, что приходило к нам из Европы, вошли в моду. Детей из высшего сословия воспитывали заезжие французские гувернеры, которые вместе с французским языком передавали им идеи новейшей философии, характерные для эпохи Просвещения. Эта философия лишь выявила то, что и так содержалось в западном богословии – и было некритически усвоено западными отцами вместе с основами греческой философии, в которой интеллектуализм был поднят на высшую ступень. В ней интеллектуальное заслоняло реальное – и тем самым создавало оковы рационализма для человека. В XVIII веке рационализм выступал под знаменем науки, авторитет которой в то время был непререкаем, и оспаривать высказывания таких философов, как Дидро, Вольтер, д,Аламбер считалось дурным тоном, свидетельством невежества и отсталости.

Даже в общеобразовательных школах строжайшими инструкциями предписывалось, что преподавать Закон Божий нужно в русле новых веяний. Профессор П.В. Знаменский пишет: «Чтобы не заразить детей суеверием и фанатизмом, законоучителям не рекомендовалось распространяться пред учениками о чудесах, о ветхозаветных казнях Божиих, о страшном суде, о вечных муках и подобных предметах, а рекомендовалось внушать им преимущественно правила морали и естественной религии, да толковать побольше о веротерпимости» [202]. Как это сходно с тем, что происходит сегодня!

Плоды такого протестантского «просвещения» явились тотчас же – стали пренебрегать постами, обрядами, насмехаться «над духовенством, крестными ходами, сорокоустами, почитанием святых икон и т.д.» [203]. Сознание протестантствующих коренным образом изменялось. В обрядах и таинствах они видели уже только символы, в богослужении выделяли только проповедь, а смысл христианской жизни сводили к морали. Такая рационализация способствовала тому, что ум постепенно терял связь со своим духовным источником и провозглашался самодостаточным: возникала новая вера, уводящая из Церкви, – вера в рассудок. Ум, призванный постигать главные ценности жизни, сконцентрировался на ценностях второстепенных, мелких, а порою и вовсе пошлых. Это была настоящая болезнь ума, затронувшая и состояние духа.