Наука и научность

Сегодня сами люди науки гораздо трезвее относятся к своим теориям и открытым ими законам. В. Гейзенберг, как уже было сказано выше, показал, что открытые наукой законы описывают всего лишь статистические закономерности. Но если это так, то в такой статистике возможны исключения – и, стало быть, то, что мы называем чудом, вовсе не противоречит научным законам, а является лишь исключением, не входящим в число статистических случаев. Значит, вера в чудо – это не какие-то там бабушкины сказки, а уверенность в том, что невидимо для нас существует – принадлежит бытию, однако статистическому учету не подлежит.

Надо сказать, что наше мышление сформировалось под влиянием классической физики, в которой все процессы описывались как строго детерминированные. А это означает, что эти процессы можно было точно учесть, – подсчитать, измерить. У нас уже в языке заложена эта логика и уверенность, ведь научное мышление активно внедрялось в обыденное сознание. Но если в науке эта уверенность рухнула, то в обыденном сознании эта уверенность еще долго будет существовать, тем более, что эта устаревшая теория до сих пор используется идеологами, ибо с ее помощью можно легко манипулировать и управлять сознанием. И. Пригожин пишет по этому поводу: «В 1986 году сэр Джеймс Лайтхил, ставший позже президентом Международного союза чистой и прикладной математики, сделал удивительное заявление: он извинился от имени своих коллег за то, что “в течение веков образованная публика вводилась в заблуждение апологией детерминизма, основанного на системе Ньютона, тогда как можно считать доказанным, по крайней мере с 1960 года, что этот детерминизм является ошибочной позицией”. Не правда ли, крайне неожиданное заявление? Мы все совершаем ошибки и каемся в них, но есть нечто экстраординарное в том, что кто-то просит извинения от имени целого научного сообщества за распространение последним ошибочных идей в течение трех веков. Хотя, конечно, нельзя не признать, что данные, пусть ошибочные, идеи играли основополагающую роль во всех науках – чистых, социальных, экономических, и даже в философии. Более того, эти идеи задали тон практически всему западному мышлению, разрывающемуся между двумя образами: детерминистический внешний мир и индетерминистический внутренний» [237].

Настоящие ученые всегда очень скромно оценивали возможности науки и прекрасно понимали, что наука занимается очень узкой сферой жизни – их научное мышление не мешало им быть людьми религиозными. Они никогда не переносили методы научного мышления в другие области знания. Н. Бердяев метко назвал такой перенос научностью

. «Никто серьезно не сомневается в ценности науки, – писал он, – но в ценности и нужности научности можно серьезно сомневаться. Научность есть перенесение критериев науки на другие области духовной жизни, чуждые науке. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должны покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значение повсеместно… критерий научности заключает в тюрьму и освобождает из тюрьмы все, что хочет и как хочет… Но научность не есть наука и добыта она не из науки. Никакая наука не дает директив научности для чуждых сфер» [238].

«Научность» – это удел тех людей в науке, которые не достигли серьезного уровня знания. Известный физик-теоретик К.П. Станюкович говорил, «что обычно верующий – это недостаточно образованный человек. Когда человек не располагает знанием – для него вера в Бога естественна. Когда же он находится в процессе освоения знаний, как правило, он становится атеистом. Он проникается убеждением во всесильность науки и знаний. Ему кажется, что Бог является лишним в научной картине мира. Но потом, когда он освоит накопленный наукой объем знаний, он становится верующим в Бога, конечно не в привычном смысле. И я, – говорил К.П. Станюкович, – в этом смысле являюсь верующим» [239].

Серьезный ученый совмещает свой научный багаж с верой в Бога и даже объясняет нам, по какой причине происходит расхождение этих двух взглядов. И причина эта оказывается настолько банальной, что о ней не стоило бы даже упоминать – это научная некомпетентность или, иначе и проще говоря, невежество. Чем компетентнее ученый, чем больший у него научный багаж, тем с большей уверенностью мы можем утверждать, что он верит в Бога.

class="postLine">Такие известные и авторитетные ученые, как. Коперник, Галилей, Ньютон, Кеплер, Декарт, Лейбниц, Линней, Дарвин, Ломоносов, Планк, Вейль, Пастер, Гершель, Паули, Комптон, Моррисон, Эддингтон, Фарадей, Ампер, Броун, Эдисон, Таунс, Беккерель, Рейнольдс, Томсон, Рамзай, Либих, Коши, Дэви, Фридман, Циолковский, Павлов, Эйнштейн, Гейзенберг – сумели это сделать, они были людьми верующими в существование Бога.

Этот список, состоящий исключительно из имен всемирно известных ученых, свидетельствует о том, что научное и религиозное мировоззрение совместимы. Более того, из этого становится ясным, что серьезный ученый не только не отвергает религии, но, наоборот, именно в силу своего серьезного подхода к науке, неизбежно приходит к Богу. Френсис Бекон считал, что лишь «малое знание уводит от Бога, большое знание приводит к Нему» [240]. Приведенный выше список (который можно значительно расширить) – это список тех ученых, которые, собственно, создали и продвигали вперед науку – это, в основном, основатели новых отраслей науки и открыватели фундаментальных научных законов. Тогда как же возможно утверждать, что серьезная наука несовместима с религией, если ее создателями и «пахарями» ее первых борозд были люди верующие? Не наука, а лишь научность несовместима с религией, но научность ничего общего не имеет ни с религией, ни с настоящей наукой – и потому не может совместиться ни с тем, ни с другим. А наука, вышедшая из лона религии, легко входит в соприкосновение с религией, если те, кто ей занимаются, погружаются на глубину научного знания.

Однако, к глубокому прискорбию, наука с самого своего зарождения постоянно пересекалась с оккультным знанием – и оттого в своей парадигме мышления несла зловещие семена того метода и способа мысли, который древний змий хитро внедрил в человека в раю. Этот способ фрагментарного мышления – метод неполного, а, стало быть, ложного именования. Диавол был отцом лжи – и главная ложь, которая была предложена человеку – это ложь фрагментарного именования – сам способ мышления, сам ум, который формируется на основе такого мышления. В апостольских посланиях такой способ мышления называется плотским мудрованием и плотским умом (см.: Рим. 8, 7; 2 Кор. 1, 12) или лжеименным знанием (см.: 1 Тим. 6, 20).

Это мешает науке, как поиску истины в сотворенном мире, вернуться в то лоно, где началось познание человека как правильное именование явлений мира, как внутреннее познание сущности этих явлений под непосредственным руководством Бога. Но освободившись от кандалов такого мышления и возвратившись в лоно своего подлинного зарождения, наука перестанет существовать в качестве метода познания феноменов природы, перестанет быть просто статистикой, учитывающей явления для дальнейшего их использования, а станет частью целостного мудрого познания природы, как утробы зарождения жизни во времени и созревания ее для Вечности. Иначе говоря, наука должна обновиться и в каком-то смысле должна перестать быть наукой, – в том ее качестве, в каком существовала до этого времени. Иначе она будет обречена служить разрушению мира, а не его созиданию.

Современная наука