Mysticism or spirituality? Heresies against Christianity.

Ньютоновское представление о мире как о механизме давно разоблачено самой наукой, но этот миф продолжает жить в современном сознании, он мешает нам понять, что мир есть не мертвый механизм, а живой организм, объединенный энергиями жертвенной Любви Божией и Его мудрым Промыслом. Эта объединяющая реальность мира выше реальности каждого отдельно взятого явления, организма, вещи, и все в мире несет на себе отпечаток этой высшей реальности. Можно сказать, что и сама реальность этого мира происходит из реальности этого объединяющего мир начала. Поэтому знает по-настоящему мир только тот, кто ведает именно эту, стоящую над физическим миром, реальность, то есть реальность метафизическую. Эту реальность святые отцы (преподобный Максим Исповедник, преподобный Иоанн Дамаскин) представляли как идеи-логосы, которые берут свое начало во Святой Троице, в Ипостасном Логосе. Таким образом, мир объединен еще и смыслами. Метафизически мир всегда являет человеку некую тайну, и к этой тайне человек может быть приобщен только через таинства, соединяющие его с метафизической, а не механической реальностью. В этом смысле история – это не механически (только лишь последовательностью, то есть пространственно) связанные друг с другом события, а живой, органичный и единый процесс, раскрывающий и осуществляющий универсальный Смысл и Цель Бытия. Поэтому в истории всегда остается неразгаданная и недоступная в этом мире человеку тайна становления жизни. Когда мы усваиваем это новое представление о целостном и одновременно раздельном в явлениях мире, мы начинаем правильно отражать в своем сознании действительность.

Следует обратить внимание на то, что технологическое мышление новой эпохи очень сходно с оккультным. Современный человек легко переходит от технологии материальной к технологии духовной, ибо и в науке, и в оккультизме существует строгая зависимость между технологией и результатом технологических манипуляций. Но манипуляции эти возможны только между тем, что находится в пространственном влиянии. Оккультизм уже в себе самом содержит такое пространственно-материалистическое мышление. Время в оккультизме – это время реакции, взаимодействия между объектами, значит, оно определяется через пространственные отношения, как, например, в астрологии, где временная точность необходима лишь для определения планетных влияний. Парадигма мышления остается той же.

Обольщенный пространственной парадигмой мышления современный человек, используя различные технологии, «успешно» освобождает себя от необходимости осваивать парадигму временно го мышления. Он создает искусственный мир машин, извлекает энергию из материи, вторгаясь в генетику, извращает рождающую природу. Но такое преодоление в полноте даст ему антихрист с помощью оккультных технологий. И здесь видится самый большой соблазн человечества на пути к Богу. Антихрист и будет тем человеком, который через оккультизм легко приведет того, кто принимает подобный способ познания за мышление, верно отражающее действительное положение вещей, – к вере, но не в Бога, а в антибога. Есть одно коренное свойство, объединяющее все продукты такого технологического «творчества», – они не могут воспроизводить себя или утрачивают это главное свойство всего живого, а, следовательно, подлежат тлению и уничтожению. Апокалипсис – это не бабушкины сказки, а закономерность отступления от основ Жизни. И это отступление происходит прежде всего по причине исчезновения из мышления современного человека категории времени и Вечности.

Однако надо помнить о том, что в земной жизни мы существуем одновременно в сакральном времени и пространстве, и крен в любую сторону может стать для человека поводом к духовному бесплодию. Языческие народы хорошо ориентировались во времени, они знали циклы развития живого, причем масштабы некоторых циклов у них несопоставимы с земными масштабами – это говорит о том, что они знали жизнь в гораздо более широкой перспективе, чем современный человек. Если они отмеряли их, то, значит, они их учитывали в своей жизни – пользовались этим сокрытым от нас знанием. Но при том, что им было ведомо время созревания чего-то такого, о чем современный человек только смутно догадывается, у них была нарушена священная иерархия, в конечном итоге это духовное невежество вылилось в поклонение бесам. Современный человек не знает ни времени как цикла рождения, потому что не ведает своего духовного происхождения, ни пространства в его священной иерархии, поэтому он обречен на духовное бесплодие.

О некоторых проблемах

истории

Пожалуй, нет более консервативной области знания, чем история, и, похоже, что именно по отношению к ней существует и наибольшее количество стереотипов сознания, расставание с которыми происходит наиболее болезненно, ибо история – это настоящее, обращенное в прошлое. И если что-то меняется в нашем восприятии истории, то мы тут же должны будем изменить и наше отношение к настоящему.

Без концептуального отношения к истории – она становится необозримым складом исторических событий и фактов. «Избыток первичной информации и слабая разработанность принципов систематизации, – писал известный историк Лев Гумилев, – особенно болезненно отражаются на истории. Ведь одна только библиография занимает тома, разобраться в которых иногда не проще, нежели в самих научных проблемах. У читателя есть потребность в том, чтобы увидеть одновре менно всю совокупность событий или все способы их становления, а не многотомный список названий статей, по большей части устаревших. Правда, – замечает Гумилев, – в старинной и отчасти забытой историографии известно несколько попыток ввести в эту область системный метод, но, в отличие от представителей естественных наук, их авторы не встретили ни понимания, ни сочувствия. Концепцию Полибия ныне рассматривают как изящный рарирет, Ибн Халдуна (XIV в.) – как курьез; Джамбаттиста Вико упоминается только в истории науки, а грандиозные, хотя, пожалуй, неудачные конструкции Н.Я. Данилевского , О. Шпенглера, А. Тойнби стали поводом для того, чтобы вообще отказаться от построения исторических моделей. Результат этого процесса однозначен. Поскольку всю совокупность исторических событий запомнить невозможно и поскольку при отсутствии системы нет и не может быть общей терминологии, то даже общение между историками затрудняется год от года» [294].

Сам Гумилев был, пожалуй, одним из последних систематизаторов – он ввел в историю новые понятия: ландшафт, климат, пассионарность – и на этой основе систематизировал историю. По его мнению, русская народность родилась из смеси алан, угров, славян и тюрок, которая переваривалась в этом климатическом, ландшафтном и пассионарном котле. Но американские генетики доказали, что 70% населения нынешней России имеют особый ген (у мужчин – галогруппа R1a1 в Y-хромосоме; у женщин в митохондриальных кольцах ДНК), который без изменений передается от предков на протяжении тысячелетий. Этот ген и является отличительным генетическим признаком русского этноса. Так что никакого генетического смешения – этногенеза, – на котором настаивает Гумилев, не произошло. Генетические коды обладают особой устойчивостью; климат, ланшафт не оказывают на эти коды того действия, которое им приписывал Гумилев. В историософских подходах он находился под влиянием дарвинизма и марксизма. Но результаты исследований генетиков, открывших свойства генетического механизма, были опубликованы недавно, и, естественно, Гумилев не мог о них знать.

И климат, и ланшафт, а уж тем более пассионарность (она, очевидно, обусловлена и генетически) влияют на историю. Это вполне осязаемые категории и даже просто материальные. Однако это категории, относящиеся к природе, – их влияние на историю этой природой и ограничено. Большее влияние на историю имеют идеи – мировоззрение. Но в рамках материализма систематизация Гумилева была поистине переворотом в истории. Хотя пока еще никто серьезно не оспорил доводы Гумилева, но до сих пор его концепция вызывает серьезное недоверие у историков.

Если там, где очевидны выводы и осязаемы факты, но это все равно не принимается, то сколь рискованно будет высказаться о том, что невидимо и неосязаемо, хотя и вполне замечаемо. Но я все-таки рискну сказать несколько слов о невидимом влиянии на историю. Это именно несколько слов – первые наметки метафизики истории, а не полноценная богословско-философская концепция ее.

В одной из популярных ныне телепередач, посвященных истории, «Суд времени», оппоненты заспорили о том, предопределена ли была революция 1917 года. Один из них, подытоживая возникший спор, сказал, что невозможно соединить понимание революции как наказания Божия с представлением о ней, как результатом загнивания государства и вовремя не предпринятых мер для того, чтобы ее избежать. Собственно, возникший спор – это спор о том, кто делает историю: Бог или человек? Но с православной точки зрения этот вопрос бессмыслен, ибо исторический процесс – это процесс Богочеловеческий, поэтому иное решение этого вопроса – это неправильное решение (в Православии оно называется еретическим). Однако возникает главный вопрос: как же совместить свободу человеческого делания в истории с вмешательством в историю Бога? Как Бог может, не нарушая этой свободы, осуществлять Свой Промысл? Как идеальное совмещается на поле истории с относительным, с природным, если история – это чаще всего выбор между злом и еще большим злом, если политика – это искусство возможного, а не желаемого?