персонализме

Персоналистическим усилием (подвигом) святых отцов Церковь смогла справиться с этими антихристианскими соблазнами и в борьбе с ересями, выражавшими эти крайние духовные течения, смогла выработать догматическое учение, в котором эти крайности центрировались в Промыслительном начале. Основой догматического творчества святых отцов была христология, то есть краеугольным камнем всей догматики был Христос, ипостась Троицы, несущая в мир именно личностное начало. Только через Христа открыты были Церкви величайшие тайны о Троице, – Ветхий Завет говорил об этом только прикровенно. Догматика для отцов была не отвлеченным умозрением надмирных реалий, а живейшим, личностным переживанием, органическим врастанием в них. Им открывалась универсальная связь богооткровенного догматического знания со всем, что происходит вокруг. Это вызывало у них особое чувство ответственности за терминологическое воплощение догматических истин. Особенно это видно на примере Афанасия Великого, произнесшего против «омиев»: «С концами слогов распадутся концы Вселенной». Эту наполненную глубочайшим смыслом фразу мог произнести только человек, который действительно пребывал в точке Бытия и оттуда реально видел, к чему может привести различие, заключающееся в одной единственной букве, кардинально изменяющей смысл догматической истины.

Арианский соблазн – это самый сильный соблазн в истории христианства: признанием тварности Сына, с одной стороны, утверждалась самочинность человеческой воли, с другой – отрицалось воплощение Сына и, следовательно, утверждалось Его развоплощение. А это означало, что Его изгоняли из истории – исторический процесс переставал быть Богочеловеческим, а делался чисто человеческим. Но падший человек способен только разрушать и уродовать мировую плоть. И за то, что концы Вселенной все-таки не распались, мы должны быть благодарны святым отцам, их догматическому творчеству. Это было поистине творчество по созданию новых смыслов и даже новых не библейских терминов как, например, единосущный, которые живо отвечали новым духовным потребностям. Истинный (святоотеческий) персонализм не возможен вне Церкви, вне соборного начала, он выражает глубины духа, вскрывает общие для всех членов Церкви духовные корни. Церковный Собор – есть хранитель догматических истин, но без них и без собора персонализм не мыслим, потому что личностный персонализм глубинным образом связан с соборным началом, образуя с ним нераздельное единство. Поляризованные духи всегда раскалывают это единство – раскол этот выражается либо в индивидуализме, либо в лжесоборности (коллективизме).

Догматика связана со свободой и любовью – ее истинность познается свободным личностным усилием в любви к Богу и человеку. Поляризованные духи не знают свободы и любви, это духи ненависти и рабства, поэтому им недоступны догматические истины, – они принципиально антидогматичны, то есть еретичны. Точно также и преображение плоти мира связано со свободой, поэтому они не могут преобразить плоть, а могут ее только калечить: один, – небрежением, другой, – магическим освоением.

Раскол в Церкви

и поляризация

В истории Церкви есть и своя история впадения в соблазны и преодоления их. Запад постепенно склонялся к принятию хилиастического пелагианского духа, а, отпав от Православия и создав свою догматику, он окончательно утвердился в этом. Восток долгое время был борим циклическим монофизитским духом. Характерно, что монофизитское давление происходило на Церковь от государственной власти, – во власти всегда была склонность к реставрации язычества. Поэтому власть часто расправлялась с теми святыми отцами-исповедиками, которые обличали ее языческие нравы и отстаивали догматическое учение Церкви (Максим Исповедник, Иоанн Златоуст). Иконоборческую ересь, богословские принципы которой были сформулированы на основе монофизитства, отстаивали императоры – они чаще всего являлись и ересиархами. На иконоборческом Соборе (754 г.) обсуждался трактат императора Константина Копронима, в котором он выдвигал богословские аргументы, обосновывающие иконоборчество. Собор вынужден был многое изменить в его трактовке, для того, чтобы избежать обвинения в монофизитстве, уж слишком явно здесь просматривались черты монофизитства. Но и после такой корректировки все равно заметно было влияние монофизитства и монофелитства. Иконоборцы настаивали на том, что икона должна быть единосущна изображаемому на ней лицу, а так как это невозможно, то изображать Бога нельзя. Они переносили то, что свойственно личности, на природу – и потому обвиняли в монофизитстве православных.

В отличие от Католической, Православная Церковь, сумела победить эти соблазны догматически, но психологический след ереси еще долгое время оставался в сознании верующих – исповедовали правильную веру, а в духовной жизни и в мировоззрении воплощали такие принципы, которые вытекают только из догматического заблуждения. Надо вспомнить о том, что некоторые Церкви на Востоке откололись в монофизитство – это говорит о том, что этот соблазн свойственен Востоку. И необходимо отметить, что монофизитское давление светской власти существенно изменило взгляд на мир и устроение общественной жизни. Народ всегда подражал своим правителям, а бесследно подобные заблуждения не проходят. Духовно подорванная Византия ослабла и как государство – она уже не смогла сопротивляться напору мусульман с востока. Уния, хоть и была заключена по политическим мотивам, но возможной стала из-за психологического влияния монофизитства. Закон падения власти и общественного распада таков, что сначала совершается подмена идеологии, измена ей, затем меняется и политическое устройство – от жрецов власть сначала переходит к воинам, затем к торговцам – и в конечном итоге, к бандитам. Идеология и нравственность – это общественные скрепы, если их подорвать, то распад империи неизбежен.

Сам раскол между Западной и Восточной Церквями стал возможен вследствие духовно-идейной поляризации. Запад, конечно, эту поляризацию ощущал острее, потому что его отступления носили уже догматический характер, он все дальше отступал от точки Бытия. Характерно, что инициатива разрыва исходила с Запада. Восток оставался в этой точке, но стоял в ней так пассивно, что это делало такое стояние почти бесплодным. Своим пассивным стоянием Восток также способствовал этой поляризации.

Характерно, что внутри расколовшихся группировок постепенно снова наметилось то же самое противостояние. Это существенная черта антихристианского духа – создавать поляризации более мелких масштабов. Его свойство разделять, поэтому он разделяет бесконечно, особенно такое свойство заметно на примере протестантских деноминаций. Если на Западе хилиастическому пелагианскому смещению была противопоставлена неоязыческая тенденция Возрождения, то на греческом Востоке монофизитской установке униональная политика. Русь приняла это византийское наследие – здесь это противостояние повторилось, оно родило ересь жидовствующих, затем Петровскую реформу и хилиастические социалистические течения.

Но можно взглянуть на эту поляризацию и иначе, через призму попечения Бога о падшем человеке. Тогда эта поляризация может иметь и положительный смысл, ибо она заставляет христиан, желающих осуществить волю Божию в мире, бороться с этими поляризованными духами и в этой духовной брани возрастать, отталкиваясь от притяжений лукавых полюсов. В такой поляризации яснее становится, что оба эти полюса враждуют против Христа. Кроме того, Бог враждой этих поляризованных духов между собой сдерживает их движение к полюсам. Враждой между собой они удерживаются в том положении, которое ближе к точке Бытия.