и поляризация

В истории Церкви есть и своя история впадения в соблазны и преодоления их. Запад постепенно склонялся к принятию хилиастического пелагианского духа, а, отпав от Православия и создав свою догматику, он окончательно утвердился в этом. Восток долгое время был борим циклическим монофизитским духом. Характерно, что монофизитское давление происходило на Церковь от государственной власти, – во власти всегда была склонность к реставрации язычества. Поэтому власть часто расправлялась с теми святыми отцами-исповедиками, которые обличали ее языческие нравы и отстаивали догматическое учение Церкви (Максим Исповедник, Иоанн Златоуст). Иконоборческую ересь, богословские принципы которой были сформулированы на основе монофизитства, отстаивали императоры – они чаще всего являлись и ересиархами. На иконоборческом Соборе (754 г.) обсуждался трактат императора Константина Копронима, в котором он выдвигал богословские аргументы, обосновывающие иконоборчество. Собор вынужден был многое изменить в его трактовке, для того, чтобы избежать обвинения в монофизитстве, уж слишком явно здесь просматривались черты монофизитства. Но и после такой корректировки все равно заметно было влияние монофизитства и монофелитства. Иконоборцы настаивали на том, что икона должна быть единосущна изображаемому на ней лицу, а так как это невозможно, то изображать Бога нельзя. Они переносили то, что свойственно личности, на природу – и потому обвиняли в монофизитстве православных.

В отличие от Католической, Православная Церковь, сумела победить эти соблазны догматически, но психологический след ереси еще долгое время оставался в сознании верующих – исповедовали правильную веру, а в духовной жизни и в мировоззрении воплощали такие принципы, которые вытекают только из догматического заблуждения. Надо вспомнить о том, что некоторые Церкви на Востоке откололись в монофизитство – это говорит о том, что этот соблазн свойственен Востоку. И необходимо отметить, что монофизитское давление светской власти существенно изменило взгляд на мир и устроение общественной жизни. Народ всегда подражал своим правителям, а бесследно подобные заблуждения не проходят. Духовно подорванная Византия ослабла и как государство – она уже не смогла сопротивляться напору мусульман с востока. Уния, хоть и была заключена по политическим мотивам, но возможной стала из-за психологического влияния монофизитства. Закон падения власти и общественного распада таков, что сначала совершается подмена идеологии, измена ей, затем меняется и политическое устройство – от жрецов власть сначала переходит к воинам, затем к торговцам – и в конечном итоге, к бандитам. Идеология и нравственность – это общественные скрепы, если их подорвать, то распад империи неизбежен.

Сам раскол между Западной и Восточной Церквями стал возможен вследствие духовно-идейной поляризации. Запад, конечно, эту поляризацию ощущал острее, потому что его отступления носили уже догматический характер, он все дальше отступал от точки Бытия. Характерно, что инициатива разрыва исходила с Запада. Восток оставался в этой точке, но стоял в ней так пассивно, что это делало такое стояние почти бесплодным. Своим пассивным стоянием Восток также способствовал этой поляризации.

Характерно, что внутри расколовшихся группировок постепенно снова наметилось то же самое противостояние. Это существенная черта антихристианского духа – создавать поляризации более мелких масштабов. Его свойство разделять, поэтому он разделяет бесконечно, особенно такое свойство заметно на примере протестантских деноминаций. Если на Западе хилиастическому пелагианскому смещению была противопоставлена неоязыческая тенденция Возрождения, то на греческом Востоке монофизитской установке униональная политика. Русь приняла это византийское наследие – здесь это противостояние повторилось, оно родило ересь жидовствующих, затем Петровскую реформу и хилиастические социалистические течения.

Но можно взглянуть на эту поляризацию и иначе, через призму попечения Бога о падшем человеке. Тогда эта поляризация может иметь и положительный смысл, ибо она заставляет христиан, желающих осуществить волю Божию в мире, бороться с этими поляризованными духами и в этой духовной брани возрастать, отталкиваясь от притяжений лукавых полюсов. В такой поляризации яснее становится, что оба эти полюса враждуют против Христа. Кроме того, Бог враждой этих поляризованных духов между собой сдерживает их движение к полюсам. Враждой между собой они удерживаются в том положении, которое ближе к точке Бытия.

Это, конечно, предельно схематизированная историософская концепция, но это сделано намеренно с тем, чтобы выделить духов, действующих в истории, так сказать, в чистом виде, – чтобы предельно обнажить эти духовные тенденции. Чистый опыт по отношению к истории невозможен – история это не научная лаборатория, где можно создать условия, максимально соответствующие заданным параметрам. Характер взаимоотношения этих духовных тенденций в истории куда более сложный, чем представляется на первый взгляд. Вавилон и Египет переплетаются в очень сложный клубок взаимных отношений – и потому очень трудно установить видимые границы этих духовных течений. Установка границ и именование духов осложняется тем, что в поляризациях различного масштаба одни и те же духи могут играть разную роль, да и вообще тем, что эти духи обладают некоторой амбивалентностью и гермафродитизмом. Поэтому в различных ситуациях они могут проявлять себя по-разному, – то активно, то пассивно [315]. Локализация духов осложнена и тем, что человеческие объединения, участвующие в противостоянии, также могут проявлять себя по разному. К примеру, Католическая Церковь по отношению к Православной тяготеет к хилиастическому духу, а по отношению к протестантам к циклическому. Поэтому исторические локализации этих течений указаны здесь только по признаку преимущественного действия в этих духовных течениях тех или иных духовных тенденций. Но границы этих духовных течений проходят не по таким видимым локализациям, – они проходят по сердцам человеческим и определяются тяготениями сердца к определенным духам.

Кроме того, мы вынуждены прибегнуть к такой схематизации и по причине тезисного изложения материала. Естественно, при этом приходится жертвовать детальным разбором исторических событий и изложением подтверждающих эту концепцию фактов. И, самое главное, такая схема оставляет за рамками человеческие судьбы, тайну личности, предстоящей пред Богом. И эту тайну нельзя раскрыть с помощью схемы. Это изложение необходимо лишь для того, чтобы осознанно подойти к тому, что произошло в споре «стяжателей» с «нестяжателями», – в этом главном узле, больно завязанном историей в народной душе. Историческая победа «иосифлян-стяжателей» – это трагический узел всей христианской истории – здесь сходятся спутанные нити предыдущей истории и завязываются узлы последующей. Здесь видится также и начало всех последовавших за этим масштабных бед.

Но отчасти выбор «стяжателей» был обусловлен и объективными причинами: постоянными войнами, ослаблявшими народ, истощавшими его духовные и материальные силы, особенной суровостью климата, обширностью географических пространств. Все это задерживало духовное развитие, в частности, просвещение народа. На это не хватало ни сил, ни средств, ибо решался, прежде всего, вопрос о физическом выживании нации, вопрос материальный: жить или не жить. Отсюда такая зависимость Церкви от государства и ложная сакрализация государственности, ибо от силы государства, от князя (впоследствии царя) зависела вся жизнь, зависело физическое выживание. Отсюда и такое авторитарное вмешательство князя в дела Церкви. С победой «иосифлянства» эта зависимость получила авторитет традиции. Петровское давление на Церковь было бы невозможно без этой предварительной сакрализации государственности. Даже сегодняшняя зависимость Церкви от государства в значительной мере есть результат иосифлянской сакрализации государственной власти.

О характере Никоновской

реформы