Это, конечно, предельно схематизированная историософская концепция, но это сделано намеренно с тем, чтобы выделить духов, действующих в истории, так сказать, в чистом виде, – чтобы предельно обнажить эти духовные тенденции. Чистый опыт по отношению к истории невозможен – история это не научная лаборатория, где можно создать условия, максимально соответствующие заданным параметрам. Характер взаимоотношения этих духовных тенденций в истории куда более сложный, чем представляется на первый взгляд. Вавилон и Египет переплетаются в очень сложный клубок взаимных отношений – и потому очень трудно установить видимые границы этих духовных течений. Установка границ и именование духов осложняется тем, что в поляризациях различного масштаба одни и те же духи могут играть разную роль, да и вообще тем, что эти духи обладают некоторой амбивалентностью и гермафродитизмом. Поэтому в различных ситуациях они могут проявлять себя по-разному, – то активно, то пассивно [315]. Локализация духов осложнена и тем, что человеческие объединения, участвующие в противостоянии, также могут проявлять себя по разному. К примеру, Католическая Церковь по отношению к Православной тяготеет к хилиастическому духу, а по отношению к протестантам к циклическому. Поэтому исторические локализации этих течений указаны здесь только по признаку преимущественного действия в этих духовных течениях тех или иных духовных тенденций. Но границы этих духовных течений проходят не по таким видимым локализациям, – они проходят по сердцам человеческим и определяются тяготениями сердца к определенным духам.

Кроме того, мы вынуждены прибегнуть к такой схематизации и по причине тезисного изложения материала. Естественно, при этом приходится жертвовать детальным разбором исторических событий и изложением подтверждающих эту концепцию фактов. И, самое главное, такая схема оставляет за рамками человеческие судьбы, тайну личности, предстоящей пред Богом. И эту тайну нельзя раскрыть с помощью схемы. Это изложение необходимо лишь для того, чтобы осознанно подойти к тому, что произошло в споре «стяжателей» с «нестяжателями», – в этом главном узле, больно завязанном историей в народной душе. Историческая победа «иосифлян-стяжателей» – это трагический узел всей христианской истории – здесь сходятся спутанные нити предыдущей истории и завязываются узлы последующей. Здесь видится также и начало всех последовавших за этим масштабных бед.

Но отчасти выбор «стяжателей» был обусловлен и объективными причинами: постоянными войнами, ослаблявшими народ, истощавшими его духовные и материальные силы, особенной суровостью климата, обширностью географических пространств. Все это задерживало духовное развитие, в частности, просвещение народа. На это не хватало ни сил, ни средств, ибо решался, прежде всего, вопрос о физическом выживании нации, вопрос материальный: жить или не жить. Отсюда такая зависимость Церкви от государства и ложная сакрализация государственности, ибо от силы государства, от князя (впоследствии царя) зависела вся жизнь, зависело физическое выживание. Отсюда и такое авторитарное вмешательство князя в дела Церкви. С победой «иосифлянства» эта зависимость получила авторитет традиции. Петровское давление на Церковь было бы невозможно без этой предварительной сакрализации государственности. Даже сегодняшняя зависимость Церкви от государства в значительной мере есть результат иосифлянской сакрализации государственной власти.

О характере Никоновской

реформы

Патриарх Никон – грандиозная, еще по настоящему не оцененная фигура в истории. Его дерзновенный замысел возрождения и обновления всей жизни, претворенный в проект Нового Иерусалима, приобретает огромную актуальность сегодня, ибо проблема неразрешенная тогда, сегодня должна быть разрешена, иначе нас ожидает крушение. Основополагающая идея его реформаторской деятельности должна стать центральной идеей национальных проектов. В.В. Шмидт, сегодня главный специалист по творческому и духовному наследию Патриарха Никона пишет: «Патриарх считал, что Московскому царству с его центром – Москвой (Третьим Римом) – грозит разрушение, “ибо как раньше была разрушена Мидийская империя Вавилонской, Вавилонская – Персидской, Персидская – Македонской, а Македонская – Римской, так эта последняя будет разрушена антихристом, а он – Христом”; в апостасии Никон видел знаки наступления антихристова царства и грядущую гибель Отечества, поэтому боролся всеми возможными средствами: мольбами, протестами, своим удалением с кафедры, “отряхиванием праха от ног своих”, анафемой на правонарушителей, грозными пророчествами, своей непреклонной стойкостью в посылаемых на него гонениях. Способ выхода из сложившейся ситуации он видел в освящении, оцерковлении всей полноты жизни, не только личной, но, что гораздо важнее, общественной: вся жизнь должна быть проникнута соборным духом, только этим и будет достигнута святость Руси, только в этом и будет ее спасение. Небесный Иерусалим, Горний Сион, Святая Русь – к ним тянется душа Никона; их образ является довлеющим и определяющим во всем миропредставлении и деятельности сперва Никиты, а затем и Никона, сперва священника, а затем и архимандрита, и митрополита, и Патриарха» [316].

Даже жизнь государства и его политика, по мысли Никона, должна быть воцерковлена. «Патриарх Никон в своем масштабном труде “Возражение или Разорение смиренного Никона, Божию милостию Патриарха, противо вопросов боярина Симеона Стрешнева, еже написа Газскому митрополиту Паисее Лигаридиусу, и на ответы Паисеовы”, – сообщает нам В.В. Шмидт, – выразил взгляды в области политического строительства, то есть распространил идеи христианства на сферу политическую в смысле признания религиозно-нравственной обязанности государственной власти иметь перед собой руководящим идеалом идеал Церкви. Государство представляет собой, по мнению Никона, менее высокий порядок, чем Церковь, по большей примитивности, прагматичности своих целей, являющихся лишь предварительным условием для работы Церкви, и по большей грубости своих средств, однако имеет с Церковью объединяющую конечную цель, основывающуюся на одной истине – спасении людей. Эта единая истина и является основой того согласия Церкви и государства, которое возвещается Церковью и принимается государством как принцип своей деятельности в том случае, когда государство желает быть христианским и потому принимает в основу учение, возвещаемое Церковью. Основанием союза, или симфонии, Церкви и государства является, таким образом, не взаимная польза, но самостоятельная истина, поддерживающая этот союз. По самому понятию, симфония требует подчинения идей государственных идеям церковным, но не их слияния и тем более отождествления, способных привести к замещению или порабощению идей церковных. Патриарх Никон выступает за полную самостоятельность Церкви (об этом масштабно и во весь голос заговорят лишь в начале XX века). Государство призывается усовершенствовать свой принцип справедливости, руководясь принципом любви, которым живет Церковь. Кроме того, Церковь – Богом установленное учреждение, для управления в котором необходимо иметь соответствующую благодать апостолов, а не благодать на управление царством.

В идее Святой Руси – Новом Израиле, Патриарх Никон видит Московский патриархат хранителем Вселенского Православия, Ромейского царства и восстает не только против заместительства престола Древнего Рима, но даже против самостоятельного принятия ответственных, важных решений, способных привести к нарушению канонического единства Церкви, без совета и благословения Вселенских Патриархов. Третий Рим есть задание Руси быть хранительницей и средоточием истинного Православия, а не православия, преломленного исторической средой и условиями XVI века, в котором русский церковный обряд занял равное место с догматом веры, утратив различие между вещами главными и второстепенными, о которых напомнил Никону Патриарх Паисий» [317].

Культурный процесс Патриарх Никон представлял себе иначе, чем старообрядцы, политика является только частью этого процесса. «Никон хорошо знал, – пишет В.В. Шмидт, – о геополитических намерениях и стремлениях царя, перед чьим взором вставала Украина, Балканские государства, а за ними – Константинополь. Московское государство расширялось. Вместе с этим процессом шел и другой – ассимиляция присоединенных территорий и народов, унификации культур и традиций. За соединением Малороссии с Великой Россией, естественно, должно было последовать и соединение церквей. Патриарх активно участвовал в этом процессе: переселял насельников, заселяя новоустроенные монастыри нарочито разноплеменными народами, активно заимствовал культурноэтнические достижения и наследие западных народов, распространяя и утверждая их в столице и собственных монастырях, которые призывались стать духовными, культурными, просветительскими центрами действительно нового Израиля – Святой Руси. Начинают организовываться школы, выписываются ученые, переводчики, искусных дел мастера, устраиваются типографии и печатается множество книг, развивается архивно-библиотечное дело и так далее.

Система национально-исторических, культурных, социально-политических идеалов, которые Никон указывал русскому самосознанию в раскрытии образа Святой Руси и Третьего Рима, весьма отличалась от «старообрядческих представлений с их последним “неповрежденным” словом и критериями истинности и была воплощена в созданных им монастырях, но особенно выразительно в Воскресенском, именуемом Новым Иерусалимом.

Никон не отождествлял Православия с обрядностью и церковного общества с политическим: общество церковное было для него шире политического и призывалось служить вехами для последнего с целью его улучшения, освящения и преображения. Никон имел прогрессивную ретроспективность взгляда, нацеленную на осуществление дольнего мира во образ Горнего в отличие от регрессивного, узконационального, партикулярного восприятия жизни и будущего как сохраняемого и оберегаемого великого прошлого великой святой Церкви, осколком которой осталась лишь Русь старообрядческая. Никон стремился и создавал просвещенную православную культуру и учился ей у православного Востока» [318]. Таким образом, Патриарх Никон первым на Руси не только осознал значение культуры в жизни христианского общества, но и попытался осуществить грандиозный проект по христианскому окультуриванию всей жизни, включая и политическую. Идея культурно-социального служения была выражена им целостно, без всякого уклонизма и нарушения иерархии ценностей. «Всем своим церковным служением и социально-политической деятельностью, – пишет В.В. Шмидт, – Патриарх Никон старался выразить и утвердить это, участвуя в делах государственных, – вероятно, с надеждой на истинную христианизацию государства, которое не только представляет собой последнее православное царство, но и станет Святой Русью, тем заветным дольним миром, устроенным во образ Горнего» [319].

Это, конечно, была идея провиденциальная, поэтому она вызвала такое возмущение с обеих сторон – во-первых, со стороны старообрядцев, зациклившихся на старом обряде и смотрящих исключительно в прошлое, и особенно со стороны западного хилиастического духа, потому что область социально-политическую и культурную он считал своей территорией и никого не допускал сюда. Этим объясняется такая циничная расправа лжемитрополита Паисия с Никоном – он выполнял задание своих западных хозяев и явился главным инициатором и исполнителем этой расправы. Никона судили и сослали – его грандиозный проект остался неосуществленным и не нашел достойного преемника. Как известно, проделанное на половину приносит неожидаемые результаты, а часто и противоположные поставленным задачам. Те, кто следовал по стопам намеченных реформ, отказались от главных задач, а воспользовались лишь промежуточными достижениями. История дала серьезный крен – сначала в одну сторону – направо, в замкнутую на самих себе социальность, а потом, по закону отталкивания крутой крен – налево, в социальность интернациональную.