ГЛАВА VII

Лопотов монастырь, основанный преподобным Григо­рием Пельшемским, вологодским чудотворцем, находится в Кадниковском уезде Вологодской губернии, в сорока вер­стах от Вологды и в семи от Кадникова, расположен на бе­регу реки Пельшмы, впадающей в Сухону, в местности лес­ной и болотистой. Монастырь был почти в разрушенном со­стоянии, так что предположено было его упразднить: церковь и прочие здания крайне обветшали, доходы были скудные, чувствовался недостаток в самом необходимом — к продовольствию, а потому и братии было очень мало. Много надо было употребить трудов и забот, чтоб все ис­править, обновить, пополнить скудость во всех отношени­ях. Новый настоятель не унывал; он принялся за дело с энергией. Вскоре потекли пожертвования от благочести­вых жителей Вологды, чествовавших память преподобно­го Григория; монашествующие из тех монастырей, где про­живал послушником строитель Игнатий, стали собираться в его обитель и в короткое время составили в ней брат­ство до тридцати человек. Богослужение приведено в над­лежащий порядок: обитель и внешне и внутренне обнови­лась, сделалась неузнаваема против того положения, в ка­ком принял ее строитель Игнатий. Но чего стоило это ему самому? По рассказам одного очевидца, посетившего Лопо­тов монастырь в зиму 1832 года, строитель Игнатий поме­щался в сторожке у Святых ворот, когда производилась по­стройка новой настоятельской кельи.

Смягчилось сердце Александра Семеновича, когда он увидел молодого сына своего в таком сане, какой приличен старческому возрасту, следовательно многое обещавшего впереди. Там, где не могла подействовать внутренняя, ду­ховная сторона, взяла внешняя, и она вполне оказала благо­творное влияние свое на Софии Афанасьевне. Строитель сын часто стал бывать в доме родителей: его могучему слову об истинах загробной жизни покорилось сердце матери, часто болевшей и чувствовавшей себя близкою к смерти. Мать напиталась духовными беседами сына; понятия ее из­менились; из плотских сделались духовными: она благодари­ла Бога, что сподобил ее иметь первенца своего в числе Его служителей, тогда как прежде почитала это для себя вели­ким несчастьем. Такая перемена с родительницей на поро­ге ее жизни несказанно радовала священноинока сына. Напутствованная его назиданиями и молитвами, София Афа­насьевна мирно скончалась 25 июля 1832 года. Строитель Игнатий сам совершил обряд отпевания в храме села Покровского. Замечательно, что при этом богослужении сын не выронил ни одной слезы над бездыханным телом мате­ри! И это происходило не от сдержанности, приличествующей предстоятелю священнослужения, или от холодности родственного чувства, а составляло особую черту его духов­ного характера. Чувство в нем было живо, сыновняя любовь к матери в своей естественной мере, но в нем душевный человек был заменен духовным; чувство плотского родства было вполне проникнуто духовной любовью, которая по­буждала не о временной потере жалеть, а желать единствен­но блаженной участи усопшей — в вечности. Потому такие родственные чувства в иноке Игнатии никогда не обнару­живались своим обычным образом; они отражались в нем глубокой думой и молитвенным, безмолвным благоговени­ем, при полном внешнем спокойствии.

В Лопотовом монастыре строитель Игнатий имел уте­шение встретиться и опять соединиться по жительству с любимым своим другом Чихачовым. Чихачов сделался деятельным помощником строителя Игнатия по устройству обители; он обладал отличным голосом, знал хорошо цер­ковное пение и составил очень хороший певческий хор, который немало содействовал к привлечению в обитель многих богомольцев. Настоятель Игнатий облек его в рясо­фор и руководил в духовной жизни.

Вступив на новое поприще начальника иноческого об­щежития, отец Игнатий был в полном смысле слова аввою общества иноков. Следующий отрывок из его аскетиче­ских сочинений изображает нам, каким духом он водился в деле назидания иноков: «Скажу здесь о монастырях рос­сийских мое убогое слово, слово — плод многолетнего наблюдения. Может быть, начертанное на бумаге, оно при­годится для кого-нибудь! — Ослабела жизнь иноческая, как и вообще христианская, ослабела иноческая жизнь пото­му, что она находится в неразрывной связи с христианс­ким миром, который, отделяя в иночество слабых христи­ан, не может требовать от монастырей сильных иноков, подобных древним, когда и христианство, жительство­вавшее посреди мира, преизобиловало добродетелями и духовной силою. Но еще монастыри, как учреждение Свя­таго Духа, испускают лучи света на христианство; еще есть там пища для благочестивых; еще есть там хранение евангельских заповедей, еще там строгое и догматичес­кое и нравственное православие; там, хотя редко, крайне редко, обретаются живые скрижали Святаго Духа. Заме­чательно, что все духовные цветы и плоды возросли в тех душах, которые в отдалении от знакомства внутри и вне монастыря возделали себя чтением Писания и святых от­цов, при вере и молитве, одушевленной смиренным, но могущественным покаянием. Где не было этого воздела­ния, там — бесплодие.

В чем состоит упражнение иноков, для которого — и самое иночество? Оно состоит в изучении всех заповеда­ний, всех слов Искупителя, в усвоении их уму и сердцу. Инок соделывается зрителем двух природ человеческих: приро­ды поврежденной, греховной, которую он видит в себе, и природы обновленной, святой, которую он видит в Еванге­лии. Десятословие Ветхого Завета отсекало грубые грехи, Евангелие исцеляет самую природу, болезнующую грехом, стяжавшую падением свойства греховные. Инок должен при свете Евангелия вступить в борьбу с самим собою, с мыс­лями своими, с сердечными чувствованиями, с ощущения­ми и пожеланиями тела, с миром, враждебным Евангелию, с миродержателями, старающимися удержать человека в своей власти и плене. Всесильная истина освобождает его (см. Ин.8:32); освобожденного от рабства греховных страстей запе­чатлевает, обновляет, вводит в потомство Нового Адама, всеблагий Дух Святый...» [12] .

Преосвященный вологодский Стефан, видя неутоми­мые и полезные труды строителя Игнатия по возобновле­нию и благоустройству Лопотовой обители, возвел его в сан игумена 28 мая 1833 года, но болотистая местность Ло­потова монастыря уносила последние остатки здоровья, и наконец совсем уложила его на одр болезни. Чихачов томился душой за своего настоятеля и, не видя никакого дру­гого исхода бедственному положению, осмелился предло­жить ему свою мысль — переселиться из Лопотова монастыря куда-либо в другое место. Мысль эта была одобрена игуменом, и решено было ехать Чихачову на свою родину, в Псковскую губернию, хлопотать о перемещении их в один из тамошних монастырей. Напутствованный благослове­нием своего настоятеля, отправился Чихачов в преднаме­ренный путь. Приехав в Петербург, он обратился к графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской, с которою не­задолго прежде имел случай познакомиться. Это было в первую его поездку из Лопотова монастыря, когда он ез­дил на свою родину для устройства дел семейных; тогда в первый раз встретил он графиню в Новгородском Юрьеве монастыре, в кельях настоятеля, знаменитого архимандри­та Фотия. Графиня ласково приняла Чихачова и пожерт­вовала в Лопотов монастырь несколько книг и 800 рублей денег. С тех пор Брянчанинов и Чихачов пользовались ми­лостивым расположением графини Орловой, что продол­жалось до самой ее кончины. На этот раз графиня Анна Алексеевна также радушно приняла Чихачова, дала поме­щение в своем доме, снабдила всем нужным, и деятельно стала хлопотать о перемещении игумена Игнатия из Лопо­това монастыря. Чихачов, находясь в столице, в кругу знатного обще­ства, посещавшего графиню, намеревался уже возвратиться обратно в Лопотов монастырь, но графиня его удержала и советовала ему представиться Московскому митрополиту Филарету, который тогда находился в Петербурге. Чихачов явился на Троицкое подворье. Высокопреосвященный ми­лостиво принял Лопотовского монаха и сказал: «Мне не безызвестны жизнь и качества игумена Игнатия», и предложил тому настоятельское место в Николо-Угрешском третье­классном монастыре, своей епархии, если пожелает он туда переместиться, обещаясь потом доставить и лучшее. Чиха­чов поблагодарил милостивого владыку и осмелился выра­зить пред ним опасение, что игумену Игнатию неудобно бу­дет самому проситься из вологодской епархии, так как он пострижен лично вологодским архиереем, который может оскорбиться таким поступком своего постриженца. «Хоро­шо, — сказал митрополит, — я сделаю предложение об этом в Синоде и надеюсь, что мне не откажут». На другой день был послан из Синода указ в Вологду к преосвященному Стефану о перемещении игумена Лопотова монастыря Игнатия в Николо-Угрешский монастырь, куда, по сдаче своего мона­стыря, и предписывалось его немедленно отправить.

Преосвященный Стефан доброжелательно отнесся к этому событию. Напутствовав игумена Игнатия своим бла­гословением на новое служебное место, он сделал сле­дующий отзыв о нем в своем отношении к митрополиту Московскому от 28 ноября 1833 года: «Игумен Игнатий по пострижении в 1831 году, по указу Святейшего Правитель­ствующего Синода, в монашество, состоя в числе братии третьеклассного Глушицкого монастыря, похвальными сво­ими качествами и образованностью своей в науках всегда обращал на себя особое мое внимание, почему взят был в вологодский архиерейский дом и, по рукоположении во иеродиакона, а потом в иеромонаха, употребляем был для соборного священнослужения, где более и более замечая в нем отличные способности, украшаемые похвальным поведением, в 1832 году января 6, я определил его, Игнатия, на место умершего в Лопотове монастыре строителя иеро­монаха Иосифа строителем, и, будучи, он в сей новой возло­женной на него должности, образом примерной своей жиз­ни, учреждением в монастыре порядка, согласно правилам и уставам монастырским, точным наблюдением должного в монастыре благоприличия, обращая на себя от публики особенное внимание, успел возродить в почитателях свя­той обители усердие, и тем достиг возможности Лопотов монастырь, пришедший уже в совершенный упадок и рас­стройство, привести ныне в короткое время в наилучшее состояние, как то: 1) заведением многоценных серебряных святых сосудов, Евангелия и облачений, и многих других для благолепия церковного служащих вещей, и 2) устрое­нием настоятельских и братских келий, а потом поправ­кою многих ветхих монастырских строений, каковая его Игнатия полезная для обители святой служба, а притом и отзывы публики о похвальных его качествах убедили меня сего года мая 28-го дня, для поощрения его к дальнейшей таковой же службе, произвести в игумена, с оставлением в том же заштатном Лопотове монастыре настоятелем, о ка­ковой его игумена Игнатия отлично-похвальной службе за нужное почел довести при сем до сведения Вашего Высоко­преосвященства».

Чихачов, обрадованный столь успешным исходом свое­го ходатайства, отправился из Петербурга на родину в Псковскую губернию, чтоб навестить своих родителей.

Высокопреосвященный Филарет, во исполнение этой Высочайшей воли, официаль­ным письмом от 15 ноября 1833 года на имя вологодского епископа Стефана, просил его как можно скорее отправить игумена Игнатия прямо в Петербург, а частным собственно­ручным письмом своим к игумену Игнатию требовал, чтобы он, нисколько не медля, прибыл к нему в Петербург на Тро­ицкое подворье. «Это распоряжение должно быть исполне­но безотлагательно, — писал Московский владыка, — потому что это воля не моя».

27 ноября игумен Игнатий сдал Лопотов монастырь своему казначею, а 30 ноября выехал в С.-Петербург. К это­му времени возвратился туда и Чихачов, с нетерпением ожидавший приезда своего игумена. Приехав в столицу, игумен Игнатий немедля представился митрополиту Фила­рету, который приютил его на своем Троицком подворье, где и поджидал он времени, когда будет назначено ему явиться к Государю.

В назначенный день и час игумен Игнатий представил­ся Государю в Зимнем дворце. Государь обрадовался, увидев своего воспитанника, «а радость, — пишет Чихачов, — пред­стать любимому Царю, полнота благодарного чувства за все Его Монаршие милости доводили до благоговейного вос­торга теплую душу инока верноподданного». После некото­рых объяснений Государь изволил сказать: «Ты мне нравишь­ся, как и прежде! Ты у меня в долгу за воспитание, которое я тебе дал, и за мою любовь к тебе. Ты не хотел служить мне там, где я предполагал тебя поставить, избрал по своему произволу путь, — на нем ты и уплати Мне долг твой. Я тебе даю Сергиеву пустынь, хочу, чтоб ты жил в ней и сделал бы из нее монастырь, который в глазах столицы был бы образ­цом монастырей». Затем Он повел игумена на половину к Государыне Императрице Александре Феодоровне. Войдя к Ней, спросил Ее: узнает ли Она этого монаха? На отрица­тельный ответ Он назвал игумена по фамилии. Государыня очень милостиво отнеслась к своему бывшему пенсионеру и заставила благословить всех детей Ее. Государь тут же изво­лил послать за обер-прокурором Синода Нечаевым, который доложил Его Величеству, что Сергиева пустынь имеет особое назначение, — она отдана викарному епископу при С.-Петербургском митрополите и доходами ее пользуется епископ взамен содержания от духовной администрации. Тогда Государь приказал справиться, как велика сумма дохо­да, получаемая викарным епископом от монастыря, и в этом размере производить ему выдачу суммы из кабине­та, а монастырь сдать в полное управление назначенного Им настоятеля. Обер-прокурор объявил Святейшему Си­ноду Высочайшую волю и преосвященному Венедикту, бывшему тогда викарным, дан указ Синода сдать пустынь игумену Игнатию, а самому получать 4000 рублей ассигна­циями содержания от кабинета. Тогда же, по распоряже­нию Синода, игумен Игнатий был возведен в сан архиман­дрита, что исполнено было в Казанском соборе 1 января 1834 года, а 5-го числа того же месяца новый настоятель выехал в свою обитель в сопровождении Чихачова и только что принятого в келейники двадцатидвухлетнего юноши Иоанна Малышева, который впоследствии, через двадцать три года, сделался преемником своего старца в на­стоятельстве обители, с саном архимандрита.

ГЛАВА VIII