Беспрекословное послушание и глубокое смирение от­личали поведение послушника Брянчанинова в монастыре. Первое послушание было назначено ему служить при по­варне. Поваром был бывший крепостной человек Алек­сандра Семеновича Брянчанинова. В самый день вступления в поварню случилось, что нужно было идти в амбар за му­кой. Повар сказал ему: «Ну-ка, брат, пойдем за мукой!» — и бросил ему мучной мешок, так что его всего обдало белой пылью. Новый послушник взял мешок и пошел. В амбаре, растянувши мешок обеими руками и по приказанию повара прихватив зубами, чтоб удобнее было всыпать муку, он ощу­тил в сердце новое, странное духовное движение, какого еще не испытывал никогда: собственное смиренное пове­дение, полное забвение своего «я» так усладили его тогда, что он во всю жизнь поминал этот случай. В числе прочих послушников он назначен был тянуть рыболовный невод в озере Свирского монастыря. Раз как-то невод запутался в глубине. Монах из простолюдинов, заведовавший ловлею, зная, что Брянчанинов хорошо умел плавать и долго мог держаться под водою, послал его распутать невод. Несмот­ря на сильный осенний холод, Димитрий Александрович беспрекословно исполнил приказание, которое отозва­лось крайне зловредно на его слабом здоровье — он сильно простудился. Подобные случаи послушания и смирения сде­лали то, что вся монастырская братия стала с явным уваже­нием относиться к Брянчанинову, отдавая ему предпочте­ние пред прочими, чем он очень тяготился, потому что, живя в среде монастырского братства, он даже старал­ся скрывать свое происхождение и образование, радуясь, когда не знавшие считали его за недоучившегося семина­риста.

Поступив в монастырь, Димитрий Александрович всей душой предался старцу отцу Леониду в духовное руко­водство. Эти отношения отличались искренностью, прямотою, представляли совершенное подобие древнего послушничества, которое не решалось сделать шагу без ведома или позволения наставника. Всякое движение внутренней жизни таких послушников происходит под не­посредственным наблюдением старца; ежедневная испо­ведь помыслов дает им возможность тщательно наблюдать над собою, она предохраняет новоначального инока от вредного действия этих помыслов, которые, будучи испо­веданы, подобно скошенной траве, не могут уже возникать с прежней силою. Опытный взор старца-духовника обнару­живает самые сокровенные тайники души, указывает гнез­дящиеся там страсти и таким образом удивительно способствует самонаблюдению. Чистосердечная исповедь, все­гдашняя преданность старцу и всецелое пред ним отсече­ние воли вознаграждаются духовным утешением, легко­стью и мирным состоянием духа, какие свойственны бес­страстию.

Такой род начального подвижничества и в древнее время, когда духовными старцами изобиловали пустыни и монастыри, был уделом немногих послушников. Тем реже он встречается ныне, при заметном оскудении духовного старчества. Димитрий Александрович, как сказано, во всем повиновался воле своего духовного отца, все вопросы и недоумения разрешались непосредственно им. Ста­рец не ленился делать замечания своему юному питомцу, вел его путем внешнего и внутреннего смирения, обучая деятельной жизни.

«Однажды, — рассказывает И. А. Барков, человек весь­ма благочестивый и достойный всякого вероятия, — ко мне приехал из Свирского монастыря отец Леонид зимой: был жестокий мороз и вьюга, старец приехал в кибитке. Когда вошел он ко мне, я захлопотал о самоварчике и подумал: не один же старец приехал, вероятно, есть какой-нибудь воз­ница — и я стал просить старца, чтобы он позволил ему также войти. Старец согласился. Я позвал незнакомца, и немало был удивлен, когда предстал предо мной молодой, красивой наружности человек, со всеми признаками благо­родного происхождения. Он смиренно остановился у поро­га. «А что, перезяб, дворянчик? — обратился к нему старец и затем сказал мне: — Знаешь ли, кто это? Это Брянчанинов». Тогда я низко поклонился вознице».

Такой крайне смиряющий образ руководства был пред­принят отцом Леонидом в отношении ученика своего, моло­дого офицера Брянчанинова, без сомнения, для того, чтобы победить в нем всякое высокоумие и самомнение, которые обыкновенно присущи каждому благородному и образованно­му человеку, вступающему в среду простецов. Старец посту­пал, как нелицемерный наставник, в духе истинного монашества, по примерам святых отцов; он постоянно подвергал своего ученика испытаниям, и такие опыты смирения не мог­ли не нравиться благородному послушнику, с искренней лю­бовью к Богу предавшемуся иноческим подвигам.

Спустя год представилась надобность отцу Леониду со всеми учениками переселиться из Свирского монастыря, по причине многолюдства этой обители, в другое место. Он направился в Площанскую пустынь Орловской епархии; Димитрий Александрович, в числе прочих учеников, сле­довал за старцем. В это время прибыл в Площанскую пус­тынь и Чихачов. Друзья обменялись сердечными привет­ствиями, порадовались, что опять соединились в тихом приюте монастырского уединения, и стали жить по-пре­жнему совокупно, связывая себя союзом святейшей друж­бы. На такую жизнь вдвоем, отдельно от других учеников, благословил их и старец Леонид.

ГЛАВА V

Молодые послушники предались вполне подвижничес­кой жизни: они держались уединения, избегали многолюд­ства, хранили себя всячески от вредных для безмолвия впечатлений окружающей среды, избегали ненужных встреч и лишних знакомств, чтобы держать себя в строгом молчании и блюдении ума. Все силы души были направлены у них к богомыслию и молитве. Отдельное помещение в монастыр­ском саду, вне всяких сообщений, доставляло им желанный покой: молодые подвижники радовались своему отшельни­честву. Так провели они зиму 1829 года. Димитрий Алек­сандрович, от природы наделенный способностью литера­турного творчества, любил созерцать картины природы и из них извлекать содержание для своего богомыслия, кото­рое и изображал искусным пером. Здесь он написал свой «Сад во время зимы». К тому же роду литературного творче­ства принадлежит и другое его произведение — «Древо зи­мою пред окнами кельи», написанное немного прежде, в Свирском монастыре. В этих двух произведениях высказались взгляды и чувствования богомысленной души, предав­шейся религиозной созерцательности под влиянием молит­венных состояний, что испытывается лишь безмолвниками. Но недолго пришлось молодым отшельникам пользоваться мирным приютом в Площанской пустыни: им готовилось тяжкое испытание. Между строителем пустыни иеромона­хом Маркеллом и старцем отцом Леонидом возникли неудо­вольствия, вынудившие последнего оставить Площанскую пустынь и переселиться в скит Оптиной Введенской пусты­ни, находящейся в Калужской губернии. Брянчанинов и Чи­хачов также получили приказание немедленно выбыть из обители и отправиться «куда угодно». Поскорбела монастыр­ская братия на безвинное изгнание никому ничем не доса­дивших благонравных молодых послушников и проводила с чувствами глубокого сожаления и уважения за их тихую и строгую жизнь, дав им на дорогу пять рублей, собранных складчиной. Трудно было с тощим кошельком странство­вать двоим товарищам по неизвестной стороне, не имея в виду определенного места; они старались как можно сокра­тить свое путешествие и направлялись к Белобережской пустыни в той же Орловской губернии. На пути они были в Свенском монастыре, где в то время подвизался в затворе иеромонах Афанасий, один из учеников вышеупомянутого молдавского старца Паисия Величковского. Димитрий Александрович посетил затворника и много пользовался его душеназидательной беседой о благотворности плача, о чем вспоминает в своих аскетических опытах, приводя слова затворника, глубоко запавшие в его душу: «В тот день, в который я не плачу о себе как о погибшем, считаю себя в самообольщении». Белобережская пустынь не приютила однако же на жительство бедных странников, и они, про­должая путь далее, прибыли в Оптину пустынь, где посе­лился их старец отец Леонид с учениками. Настоятель Мо­исей не соглашался было принять их к себе, но старшая бра­тия сжалилась над бедственным положением скитальцев и уговорила игумена не отгонять их. В мае 1829 года Брянча­нинов и Чихачов поселились в Оптиной пустыни, держась того же порядка жизни, какой был у них заведен в Площанс­кой обители.

Пребывание Димитрия Александровича и его товари­ща в Оптиной пустыни далеко было не таково, как в Пло­щанской. Настоятель смотрел на них неблагосклонно, бра­тия относились не совсем доверчиво. Приходилось много скорбеть им при уединенном образе жизни; сама пища мо­настырская, приправленная постным маслом дурного каче­ства, вредно действовала на слабый и болезненный орга­низм Димитрия Александровича. Они решились сами для себя изготовлять пищу: с немалым трудом выпрашивали круп или картофеля и варили похлебку в своей келье, но­жом служил им топор; готовил пищу Чихачов. Такая труд­ная и неблаговидная обстановка, конечно, не могла долго продолжаться: изнурительная слабость телесных сил была последствием ее для того и другого. Сперва пострадал от нее Димитрий Александрович, настолько, что не мог держаться на ногах; за ним ухаживал Чихачов, который был крепче его телосложением, но вскоре свалился и он, пора­женный лихорадкой. Тогда за больным товарищем ухажи­вал Димитрий Александрович; он хотя усердно испол­нял это служение, но тут же сам падал от конечного изне­можения.

Мать Димитрия Александровича была больна. Бо­лезнь — предвестница смерти — обыкновенно изменяет расположение человеческого сердца. София Афанасьевна простила в душе поступок своего сына; материнское чув­ство заговорило в ней; она пожелала видеться с сыном. Александр Семенович под влиянием этого обстоятельства сам смягчился и написал сыну, что не будет препятствовать его намерениям, пусть он приедет к матери и одновремен­но с письмом прислал за ним крытую бричку. Димитрий Александрович поспешил к родителям. Он отправился вместе с больным товарищем своим Чихачовым, так как Александр Семенович был столь внимателен, что не забыл пригласить и того. Но встреча в доме родительском была далеко не такова, какую обещало приглашение. Больная ро­дительница Брянчанинова несколько поправилась здоро­вьем, и мирное чувство, внезапно явившееся в отце по поводу угрожавшего обстоятельства — болезни жены, — ис­чезло. Он принял сына холодно. Мать хотя и была привет­лива, но обошлась со сдержанностью. Таким образом, ски­тальчество из одного монастыря в другой, тяжкое положе­ние в последнем,  болезнь матери и вследствие ее мгновенная вспышка родительских чувств — все это послу­жило только к тому, чтобы извлечь молодых людей из при­юта святой обители и поставить на прежнюю дорогу, лицом к лицу с мирским соблазном. Врагу человеческого спа­сения нет выгоднейшей сети, как оставление молодыми послушниками стен монастыря под какими бы то ни было благовидными предлогами. Самовольный выход из монас­тыря — всегда его затея.

Молодые люди расположились под мирским кровом в отдельном уединенном флигеле дома с намерением про­должать свои иноческие подвиги, обращаясь за духовными потребностями к местному сельскому священнику, считая свое пребывание здесь только временным. Но не так ду­мал Александр Семенович. Он обратился к прежней своей мысли возвратить сына к мирской жизни и всеми мерами стал склонять его к поступлению на государственную служ­бу; взоры родных и знакомых обращались к нему с той же мыслью; мать хотя и внимала иногда учению сына о душе-спасении и других высоких истинах христианской жизни, но не имела столько самостоятельности, чтоб отдаться вполне его внушениям. Вращающиеся пред глазами соблаз­ны смущали подвижников; шумная толпа нарушала их без­молвие. Молодые люди стали тяготиться своим пребыва­нием среди мирян и помышляли о том, как бы им скорее выбраться из светского общества, несовместимого с мона­шеством, и водвориться опять где-нибудь в монастыре.

Проживя начало зимы 1829 года в селе Покровском, в сле­дующем, 1830 году, в феврале месяце отправились оба дру­га искать себе удобного приюта в стенах монастыря; они направили путь свой в Кирилло-Новоезерский монастырь. В это время там жительствовал на покое архимандрит Фе­офан, знаменитый своей святою жизнью и примерным уп­равлением обителью, а настоятельствовал игумен Арка­дий, его присный ученик и подражатель его образа правле­ния. Отец Аркадий отличался простотою нрава; он провидел в двух молодых пришельцах дух истинного мона­шества и с любовью принял их в свою обитель. Но недолго радовались друзья новому месту жительства: неумолимая природа доказала им, что человек состоит не только из души, но и тела. Новоезерский монастырь расположен на острове обширного озера. Сырой климат от испарения воды наделяет жестокою лихорадкой непривычные и сла­бые организмы. Вскоре почувствовал его вредное влияние Димитрий Александрович; он заболел лихорадкой и три месяца испытывал ее мучительные симптомы без всяких медицинских пособий. Под конец у него стали пухнуть ноги, так что он не мог вставать уже с постели. В июне, когда лихорадка особенно там свирепствует, родители по­слали за сыном экипаж, чтобы привезти его в город Волог­ду. Тяжело было это время для Димитрия Александровича: он вынужден был возвратиться опять туда, откуда хотел спастись бегством. В Вологде Димитрий Александрович поместился у своих родных и стал пользоваться медицин­скими средствами от мучившей его лихорадки, которая так глубоко проникла в его организм, что оставила свои следы на весь остальной век. Чихачов, также пострадавший от климата Новоезерской обители, отправился в Псковскую губернию для свидания со своими родителями 13 августа того же 1830 года. Друзья расстались, чтобы каждому от­дельно испытать свои силы в борьбе со стихиями мирской жизни.