245. Душа — наше сокровище

У людей как будто весь ум в глазах: что видят, тем и дорожат, а чего не видят, того ни во что не ставят. Они видят мир, и дорожат им; не видят души — и не умеют ее ценить по достоинству. Верно сказал Царь Давид: «лживи сынове человечестии в мерилех!» (Пс. 61; 10). Мир и душа — это две такие вещи, о которых не умеют, как должно, судить живые, а только умершие. Итак вы, умершие владыки земли, богатые сего мира, утешавшие себя мирскою славою, красотою, сокровищами — что взяли вы с собою в могилу? — Конечно, ничего; вы умерли, с вами умер для вас и мир. А что вы при этом потеряли? Конечно все: и небо, и рай, и вечную жизнь, и Бога Самого! «Какая же (после того) польза человеку, аще приобрящет мир весь и отщетит душу свою?» Конечно — никакой, а потеря великая. О, если бы живые хотя бы от умерших научились, что такое мир, и что такое душа! А ведь душа у нас только одна; ведь если мы ее потеряем, то все потеряем; ведь она бессмертна, и если мы ее потеряем однажды, то потеряем навсегда!..

Все видимые твари Бог сотворил единым словом Своим: «рече, и быша» (Пс. 148; 5). Но при сотворении человека Он прежде как бы совещается с Самим Собою и говорит: «сотворим человека» (Быт. 1; 25). При сотворении всех прочих тварей, Он только изрекал Свое творческое слово: «да будет», а при сотворении человека Он говорил и действовал: «персть взем от земли, и вдуну в лице его дыхание жизни» (Быт. 2; 7). Ни об одном из созданий Божиих не сказано, что они созданы «по образу и по подобию Божию»: этой чести удостоился только человек. А как Бог по естеству Своему есть чистейший Дух, то и образ Божий не в телесной природе человека, а в его душе, — и вот в чем ее высокое достоинство, ее благородство. Бог троичен в лицах: Отец, Сын и Дух Святый. Душа троична в свойствах: ум, слово и воля самовластная. Итак, душа есть великое дело совета Божия, образ Божий, живое изображение Пресвятой Троицы... О, красота души несказанная! В чем, думаете вы, братие, в чем состоит блаженство райское? Ни в чем другом, как в лицезрении Божием. Лице Божие столь прекрасно, что видением Его никогда не насыщаются святые Ангелы: как жаждущие устремляются к источнику, так Ангелы всегда желают приникнуть к созерцанию Лица Божия. И если бы это Лице только на одну минуту явилось в аде — ад стал бы раем, и если б оно на одну минуту сокрылось в раю, рай стал бы адом. А душа человеческая ведь носит на себе образ Божий! «Что даст человек измену (выкуп) за душу свою?» (Мф. 16; 26). На что он может променять сокровище, подобного коему нет ни на небе, ни на земле? Я дорожу тою картиной, на коей вижу изображение лица царского: как же мне не дорожить своею душой, на которой Сам Бог начертал Свой образ? И когда я оскверняю душу грехом, — я делаю то же, как если бы бросил в грязь образ Божий... О, душа! Как мало я дорожу тобою! О Боже, как Ты терпишь такое поругание образа Твоего? И какое-то сокровище мы продаем за минутное греховное удовольствие, промениваем на какую-нибудь пустую выгоду, продаем за ничтожный цветок временных почестей! И пусть бы так, если б мы имели несколько душ: потерял одну — осталась бы другая, а то ведь она у нас одна — только одна! И для нее-то сотворен сей мир, для нее движется небо, сияет солнце, плодоносит земля, служат животные; для нее создан рай, уготовано Царство Небесное, блаженство вечное, все то, чего око не видело, ухо не слышало, чего на сердце человеку никогда не приходило... И все это мы потеряем, если потеряем свою душу!.. — Для испытания великого терпения Иова Бог позволил диаволу коснуться всего его достояния, его детей, его здоровья, но с условием: «токмо буду его соблюди» (Иов. 2; 7). И обнищал в один час богатый праведник: его стада расхищены, сожжены молнией, его высокие палаты разрушены бурею, все его дети в один час были погребены под развалинами, и вот он — нищий, лишенный крова, осиротелый, лежит за городом на гноище, весь покрытый ужасными язвами с головы до ног, днем печет его солнце южное, ночью он трясется от стужи и сырости... Он потерял все, но души не потерял, и слышите, что говорит? Потерял ли я богатства мои? что до того? «Наг изыдох от чрева матери моея, наг и отыду! Лишился ли я детей моих?»— Бог их мне дал, Бог и взял: «Господь даде, Господь отъят!..» Потерял ли я свое здоровье? Стало быть, так было угодно Богу: «якоже Господеви изволися, тако и бысть!» Я потерял все; но ведь все это Бог у меня взял; Он может и снова отдать. А если и навсегда я все это потерял — и за то славлю, благодарю, благословляю имя Его святое, что во всем попустил Он мне искушену быть, но сохранил душу мою: «буди имя Господне благословенно во веки!» (Иов. 1; 21). Таков закон промышления у человеколюбца Господа, что когда Он попускает диаволу искусить нас, повредить нам в чем-либо из вещей, которыми мы так дорожим на сем свете, то Он повелевает ему: «душу его соблюди», не смей коснуться сей дщери Моей, наследницы Царства Небесного! И поручает Он душу покровительству Ангела хранителя, чтобы он соблюдал ее «от страха нощнаго ...от вещи во тме преходящия, от сряща (несчастного случая), и беса полуденного» (Пс. 90; 5-6). А почему все это так? Да потому, что других вещей у нас много, а душа одна; потому что если мы потеряем что-нибудь из вещей сегодня, то найдем завтра, как их нашел вдвое и втрое праведный Иов; а если мы потеряем душу, то никогда ее не найдем, и с нею все потеряем. Никакая потеря не повредит нам, если мы сохраним душу, и никакие приобретения не принесут нам пользы, если мы потеряем душу. Ради души мы и на всем свете живем, ради нее уповаем и на блаженство будущее. — Но странное дело! Если мы имеем единственное дитя, горячо нами любимое, — сколько забот у нас о том, как бы оно не загорело на солнце, как бы не простудилось на сквозном ветру, как бы кто не обидел его, и однако же это дитя не может спасти нас самих. Или — если мы владеем каким-либо дорогим камнем самоцветным, мы так бережем его, что, если бы можно было, мы спрятали бы его в своем собственном сердце; и однако же этим камнем мы не можем купить себе рай. Как же мы ни во что ставим душу свою, от спасения которой зависит все наше счастие здесь на земле и вечное блаженство в будущей жизни!.. Нет, пусть, если нужно, гибнут и деньги, и пожитки, и все, что я имею на свете, — но что касается моей души, которая у меня только одна, — то пусть не прогневаются на меня ни отечество мое, ни родители, ни братья, ни дети, ни начальники мои, ни приятели, — душу мою я никому не доверю! И если будет нужда, я не прочь умереть, — ибо все равно сегодня или завтра умереть надо же, — но чтобы потерять душу, погубить ее, бессмертную — нет! Я никогда и никак на то не соглашусь. Моя душа бессмертна — в этом ее великое достоинство. Весь этот суетный и тленный свет, со всем, что в нем нам нравится, чем мы дорожим, имеет конец. «Приходит бо образ мира сего» (1 Кор. 7; 31). Скоро или не скоро — всему будет конец. «Всяка плоть — сено, и всяка слава человеча яко цвет травный: исше трава — и цвет ее отпаде». (Ис. 40; 6, 7). Одна душа бессмертна; она одна всегда живет, никогда не умирает. «Какая же польза человеку, какая ему выгода, аще приобрящет мир весь и отщетит душу свою?» О, если б эта святая истина всегда пребывала в нашем уме и в нашем сердце! Если бы мы всегда помнили, что, погубив душу, мы погубим ее навсегда — навсегда! Заключит ее Судия праведный в ад и не отопрет сей темницы — никогда — никогда!

О, душа моя, душа моя! Пусть лучше сокроется хоть сейчас же весь грешный мир со всеми его красотами, со всеми прелестями, от очей моих, — лишь бы ты осталась у меня цела! И что такое этот мир, эта жизнь земная? Ночное привидение — не больше. А ты ведь прекраснейшее Божие создание, потому что ты — образ Божий. Ты — бессмертна, и если я потеряю тебя, то потеряю навсегда. Но зачем мне терять тебя? Ведь ты — моя, ты мне принадлежишь, а кто не ценит своей души в тысячу раз дороже всего этого суетного и тленного мира, тот или не имеет ее, или не достоин ее иметь!..

(Из "Поучительных Слов" святителя Илии Минятия)

246. Как учить детей страху Божию?

Корень всему доброму в человеке есть сердце; от него, сказано в Писании, исходят помышления и добрые и злые. Значит, образовать один ум мало, а надо более образовывать сердце. «Блажени, - говорит Сам Господь во святом Евангелии, - чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Видите, други, «сердцем» чистии, а не умом высокие, Бога узрят; стало быть о сердце и надо больше заботиться. И в самом деле: что проку в умном, если у него сердце злое? А человек простой хоть и не далекого ума, а коль скоро добр, то и жить с ним можно. Святитель Иоанн Златоуст говорит: "Питать детей учит сама природа без всяких книг и наставлений. Чтобы не сделаться виновными в детоубийстве, родители должны пещись об образовании сердца детей правилами добродетели и благочестия. Есть отцы, которые не щадят ничего, лишь бы только доставить своим детям богатое наследство, всякое удовольствие и возможность удовлетворять прихотям своим, а чтобы дети их были Христианами, чтоб они упражнялись в благочестии, — об этом и не думают. Прежде всего помышляйте о спасении их души. Садовник привязывает молодое, вновь посаженное деревцо к тычинке, чтоб ветер его не вырвал, отсекает лишние побеги, чтоб они не иссушили молодого деревца. И вы так поступайте с детьми вашими: утверждайте сердца их в страхе Божием; отсекайте возникающие в них страсти дурные, чтоб оне не укрепились и не умертвили внутреннего нового человека, рожденного во Святом Крещении". В Писании сказано: «начало премудрости страх Господень». Какой же это страх и в чем состоит он? Конечно, не в том, чтоб учить детей бояться Бога, как пугается ребенок, когда ему розгу покажут. С таким страхом умен не будешь.

Начинай воспитание сына твоего или дочери в страхе Божием с раннего их возраста. Святой Иоанн Златоуст говорит: "Как мягкий воск легко принимает черты, на нем напечатлеваемые, так и дети принимают впечатления без больших усилий" — "Юного отрока, — говорит святой Димитрий Ростовский, — можно уподобить доске, приготовленной для изображения картины: что живописец изобразит — доброе или худое, святое или грешное, ангела или беса, —- то и останется на ней. Так и дитя: какое родители дадут ему первоначальное воспитание, к каким нравам — богоугодным или богоненавистным, к ангельским или бесовским приучат его, с такими оно и будет жить. Белое полотно не изменяет того цвета краски, в которую было омочено сначала; сосуд не теряет своего запаха — дурного или хорошего, которым он прежде напитался: таково и воспитание детей. Поэтому с детства нужно приучать их к добру". — Как же надо поступать, чтоб поселить в сердце ребенка страх Божий и приучить его к добру? Очень просто: строго выполняй то, что велит Церковь Святая. Проснулся ребенок, умылся, принарядился во что Бог послал, тотчас ставь его на молитву; не поленись и сам с ним помолиться, хотя бы ты уж прочитал молитвы утренние. Плохо выговаривает он слова молитвенные, — ничего; пусть его выговаривает как умеет! Господу Богу лепет младенческий приятнее нашего разумного многоглаголания, — ты только поправляй его обмолвки и недоговорки. Сладчайшие имена Господа Иисуса и Пречистой Его Матери, от частого повторения, сами впишутся в сердце юное и врастут в самый корень премудрости. Перед обедом и после обеда опять заставляй ребенка читать молитву; ко сну отходя, опять за молитву — и дитя твое будет спать с Богом да с Ангелом Хранителем, и грезы его будут все светлые и благодатные. Приучи его наконец так, чтобы перед началом каждого дела он привык, перекрестясь, говорить: "Господи, благослови", а по окончании: "слава Тебе Господи". Будь благонадежен, что с призыванием имени Господня рука у него не поднимется на дело нечистое, да и в мыслях чего-нибудь дурного держать он не станет. Если благочестие с колыбели врастет в душу ребенка, то и останется там, а при страхе Божием, будет расти и вырастать на радость Ангелам и человекам... Памятование имени Божия, со страхом и любовию произносимого, всегда сильно удержать человека от греха. Если вы читали внимательно жития святых, то могли заметить, что бес не любит поминать имя Божие; точно то же бывает и с человеком, когда он делает что-нибудь бесовское. А это что значит? То, что имя Божие всегда мешает нечистому делу. — Приучай детей своих к храму Божию, и смотри, чтобы они стояли там чинно и благоговейно, а не зевали по сторонам. Идя домой из церкви, расспроси своего сына, что он там видел, что слышал, да и объясни ему по мере сил твоих и возможности. Святой Иоанн Златоуст в свое время так жаловался на родителей: "Мы заставляем детей давать отчет в том, что они выучили в училищах, — почему ж не требовать от них отчета в том, что они слышали в доме Господнем? Почему не заботимся о том, чтоб они не убегали из церкви и не стояли бы в ней неблагоговейно"? Что сказал великий учитель за полторы тысячи лет, то и теперь можно приложить к нам, грешным. Когда-то когда поведем мы ребенка в церковь, да и то так лишь, для развлечения, а чтоб постараться это обратить в пользу ему, об этом мы и не подумаем. Говорят: "Где же ребенку понять то, что и взрослые мало понимают!" Не беспокойся, поймет; не ленись только объяснять да рассказывать ему о Божественном. Недаром же в Писании сказано: «из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу, и в другом месте: устаил еси от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцем». — Земля, не заросшая крапивой, лучше принимает семя и добрее плод дает, чем та, на которой поросло много всякой всячины. — Выучился твой сын читать: смотри же, не давай ему таких книг, в которых, пожалуй, все есть, да нет учения Христова и истинно полезного для жизни. Читай с детьми Священное Писание. "Пусть они, — говорит блаженный Иероним, — из псалмов научатся умилению, из Притчей и Сираховой мудрости — общественным и домашним добродетелям, из Екклесиаста — истинному счастию. Евангелия дитя никогда не должно выпускать из рук своих; Деяния и Послания Апостольские дети должны напечатлевать в душе своей со всем усердием, а потом пусть углубляются в писания пророков и в прочие священные книги". — В семействе бывают неприятности: при ребенке старайся как можно быть осторожнее. Ведь у тебя в лице твоего малолетнего сына или дочери сам Ангел Господний. Сказал ты при нем какое гнилое слово, — худо: огорчил ты его; сказал в другой раз, — еще хуже: растлил ты его; произвел какой-нибудь соблазн в очию ребенка, — беда: омрачил ты его; стал ты чаще повторять дела дурные в доме твоем, — дашь ты за это ответ тяжкий пред Всевышним, Который возвестил великое горе тому, кто соблазнит единого от малых сих... Хочешь, чтоб детище твое хранило в сердце своем страх Божий, — имей же его прежде сам, и во всем поступай так, чтоб быть тебе примером сыну твоему или дочери. А то ведь совестно сказать, как ведут себя при детях иные родители! Пьянство, брань, срамные песни, слова непотребные и всякое другое безобразие... Мудрено ли после этого, если дети пойдут по следам отца с матерью? — Мир весь «во зле лежит». Одно спасенье: глубже, как можно глубже вскоренить в сердце ребенка страх Божий и молитву. Хоть и слабо дитя, да благодать — то Божия сильна в нем будет: она убережет его от тех нечистот и мерзостей, которых глаз человеческий усмотреть не может.

247. Притча о дворе и о змие

Жизнь наша, возлюбленные, подобна человеку, который поселился с женою своею, с своим единственным сыном и с рабом, в одном дворе, где жил смертоносный змий. Узнав от соседей о змие, новый хозяин вознамерился убить его, но когда подошел к нему, чтобы убить, то нашел пред ним златицу, и, подняв ее, подумал про себя: "Если бы змий хотел умертвить нас, то, конечно, не доставил бы этой златицы". Обрадованный своею находкою, и надеясь, что змий и еще будет носить ему золото, человек тот оставил змия в покое. Наутро, действительно, он нашел еще златицу, и сказал сам себе: "Да этот змий заслуживает не смерть, а почет и уход". Так продолжалось несколько времени; змий никого не трогал в доме, и доставлял хозяину каждый день по златице. — Был у того человека дорогой конь; и вот однажды змий ужалил этого коня. Жаль стало хозяину любимого коня, он решился убить змия; но увидев новую златицу, одумался и рассуждал так: "Если убью змия, то коня не верну, а златиц больше не будет"; и не стал убивать змия. Прошло несколько времени. Хозяин исправно получал от змия каждый день по златице. Вдруг змий ужалил его раба, когда тот спал на дворе. Громко закричал бедный раб; на его крик прибежал хозяин, проклиная и змия, и двор; он позвал врачей, просил их помочь рабу; врачи давали ужаленному разные лекарства, но раб все же умер. Тогда хозяин решил убить змия; но лишь только подошел к нему и увидел опять новую златицу, опять раздумал: "И раба, и коня, рассуждал он, я на деньги купил, а змий дает мне больше того, что я за них заплатил; будем осторожны, и змий нам не сделает вреда"; и он не тронул змия. Прошло еще немного времени, и вот змий ужалил его сына... Зарыдал несчастный отец, — у него только и было одно детище, — созвал врачей, умолял их спасти сына, обещая им груды золота, — но сколько ни трудились врачи, дитя умерло! Отец поклялся убить змия; но, увидев блестящую златицу, поднял ее и стал размышлять: "Мой сын сам виноват: не умел беречь себя; его мне уж не возвратить, а змий доставляет мне каждый год 365 златиц... Будем с женою осторожны, и он не тронет нас". И снова оставил он змия в покое. Прошло еще несколько времени и — змий ужалил его жену... Завопила несчастная, прибежал муж, собрались родные и соседи, созвали врачей, но ничто не помогло — жена окончила жизнь!.. Все советовали несчастному покончить со змием; да и сам он решился убить его и стал подстерегать, когда тот покажется. Но, подстерегая, он не утерпел, чтобы не взглянуть на то место, где по обычаю находил каждый день златицу, и вот он видит — вместо златицы лежит большая, прекрасная, никогда им прежде невиданная жемчужина! С радостью он схватил ее, и с наслаждением рассматривая ее, забыл о смерти и жены, и сына, забыл обо всем, и думал про себя: "Вот, змий переменил золото на чистый, белый жемчуг, — значит теперь он никому не повредит!" И от радости хозяин расчистил место, где нашел жемчужину, и стал каждый день окроплять его ароматами; а змий целый год доставлял ему каждый день по дорогой жемчужине. Между тем человек этот устроил сосуд из золота; положил в него жемчужины те, выкопал у себя под постелью яму и спрятал там свое сокровище. Но вот, когда он совсем забыл и думать об опасности, змий подкрался к нему и ужалил его самого в ногу... И стал он громко кричать; и собрались к нему его друзья и родные, и стали упрекать его: "Не говорили ли мы тебе: убей ты этого змия! Вот, ты сам теперь приготовил себе смерть; сам видишь, как ты неразумно поступил"... Никакие усилия врачей не облегчили его страданий, тогда умирающий обратился с молитвою к Богу: "Господи, Господи! — так он молился: — прости мне на этот раз, и я покаюсь... Не прельстит меня больше суета земная; я раздам все имение и убегу в пустыню, чтобы служить там Тебе одному!.." Он призывал на помощь и святых Божиих и клялся, что исполнит пред Богом все свои обещания. И умилостивился над ним Господь, и он выздоровел. Но сребролюбец не вразумился и этим несчастием; он забыл свои обещания и даже стал так рассуждать: "Если бы смертоносно было укушение змия, то я не выздоровел бы..." и на том успокоился, собирая опять каждый день по жемчужине. Но вот змий снова ужалил его в ногу... И опять собрались к нему друзья и родные, и опять бранили его за его неразумие, за нарушение обетов, данных Богу с клятвою, и опять несчастный грешник возопил к Господу, умоляя о помиловании и обещая больше не грешить... И снова умилосердился над ним человеколюбивый Господь, и он опять выздоровел. Но сребролюбие так овладело душою его, что и после таких несчастий ему жаль было расстаться с сокровищами: "Сколько нищих на свете, — так рассуждал он, — буду для них собирать богатство, буду творить милостыню, и Бог меня простит за это". Но чем больше копил он сокровищ, тем становился скупее, и совсем перестал наконец думать о нищих... И вот змий подкрадывается к нему в третий раз и жалит его прямо в сердце!.. И не помогли ему тогда ни родные, ни знакомые, ни врачи, ни богатство его, — Сам Бог отвратился от грешника, и он умер лютою смертию!..

Что же знаменует притча сия?

Двор — это земная жизнь наша; змий — это миродержитель лукавый диавол; златица — греховное удовольствие или греховная похоть, ведущая человека к погибели. Яд змеиный — это грех, человека умерщвляющий, как говорит Апостол: «похоть заченши раждает грех, грех же содеян раждает смерть2 (Иак. 1; 15). За наше нерадение Бог сначала попускает умирать бессловесным животным, потом отнимает у них близких нам людей. Но мы не вразумляемся Божеским наказанием; лишь только пройдет горе, мы забываем его, и снова отдаемся любимым греховным привычкам, сегодня плачем и горюем, а завтра снова предаемся житейским суетам, как будто и умирать никогда не будем. Диавол прельщает нас благами мира сего как рыболов, забрасывая уду с приманкою; а мы с жадностью бросаемся на эти приманки, и попадаем к нему на удицу. Как нечистое животное, омывшись, возвращается снова в любимую им грязь, как злой, неисправимый разбойник, выпущенный из темницы на свободу, забывает об угрожавшей ему казни и принимается за прежние злодеяния, так и мы, грешные, когда постигнет нас искушение — каемся, а лишь только минует беда — снова принимаемся за свои прежние грехи и еще больше грешим... Оный неразумный человек придумывал себе всякие оправдания, копил богатство под предлогом милостыни, и каждый раз откладывал покаяние, как будто думал обмануть Самого Господа Бога: подобным образом поступает и каждый грешник, обманывая сам себя, обольщая свою совесть, лишь бы только не расставаться с любимым грехом... А Господь долготерпеливый все ждет от него покаяния, все отлагает наказание, пока наконец грешник дойдет до глубины зол; и тогда прогневанный Господь совершает над ним праведный суд Свой... Да избавит нас Христос Спаситель наш от такого ожесточения, и да явит нам Свое человеколюбие и милость здесь и в будущей жизни — во веки веков, аминь!

248. Завистник — человеконенавистник

Когда Господь пресладким Своим гласом изрек слово милосердия скорченной женщине: «жено, отпущена еси от недуга твоего»; тогда злой демон отскочил прочь и оставил свою добычу. Но тотчас же он, вместо прежней, нашел новую жертву для себя. Оставив женщину, он напал на старейшину, скорчил его душу, так что он не мог видеть благодеяний Христовых, научил его «сшивать злобу», составлять клевету и Законодателя называть законопреступником. Освободив женщину от согбения, диавол пронзил старейшину рожном зависти, заставил его бесноваться,, на Благодетеля хулу произносить, простой народ смущать и от истины отводить — от Христа Спасителя — к губителю диаволу, от света к тьме, от жизни к смерти. — «Шесть дний есть, в няже достоит делати», так начал говорить старейшина иудейского сонмища: «в тыя убо приходите целитися, а не в день субботний». О, исполненный всякой неправды! Зачем сатана наполнил сердце твое злым лукавством и душу твою — завистию? Зачем притворяешься и смертную снедь медом помазываешь? Не смеешь ты прямо говорить свою неправду превечной Правде, чтобы ночная тьма души твоей не рассеялась при сиянии Солнца? Скорбишь ты будто бы о том, что исцеление произошло в субботу, и этим хочешь помрачить свет благодеяний и чудес Христовых, не допускаешь недужных получать здравие, а напротив, отсылаешь на мучения к сатане создания Божий! — Но превечная Премудрость обличает зависть неблагодарного старейшины, называет его лицемером, ибо на языке у него хранение субботы, а в сердце — хула на Христа. И обличает его Господь примером бессловесного скота. «Лицемере! Кождо вас в субботу не отрешает ли своего вола или осла от яслий и вед напаяет?» Тем более надлежало сжалиться над человеком, для которого и скоты-то все созданы, и не только скоты, а вся видимая тварь. «Сию же дщерь Авраамлю сущу, юже сатана связа се осьмоенадесять лето», — как не разрешить в день субботний? Такова злоба сатаны: везде он правде противится, полезного не знает и сладкое горьким называет и добро — злом. Посему святой Иоанн Златоуст болящего недугом зависти называет "исчадием диавола". Завистник не только враждует на ближнего, но и свое собственное спасение презирает. Так Саул захотел лучше терпеть мучение от беса, нежели воздать должную честь Давиду, который врачевал его; знал он, что Давид прогоняет от него мучительного беса, а хотел погубить своего целителя, не желая слышать похвал ему. А пресладкий мой учитель, святой Иоанн Златоуст, говорит, что "завистник не взойдет на небо; но и прежде неба настоящая жизнь его — не жизнь: потому что не так моль изъедает одежды, не так червь точит дерево, как горячка зависти разъедает самые кости завистников и помрачает ум их". О, лютый недуг, недостойный даже сожаления! Завистник есть общий враг, ненавистник человеческой природы, оскорбитель членов Христовых, что может быть гнуснее его? Он неистовее сребролюбца, окаяннее беса. Сребролюбец радуется, когда сам что-нибудь приобретает для себя; а завистник тогда радуется, когда собрат его не получит чего-нибудь. Бес завидует людям, а бесам никогда не завидует. А ты, будучи человеком, человеку завидуешь и на родного своего восстаешь, — чего и бес не делает. Достоин ли ты сожаления? Какой дашь ответ? Ты скорбишь и терзаешься, когда видишь благоденствие брата твоего, между тем как тебе надлежало бы веселиться и радоваться. — Но есть другой род зависти, отличный от первого. Многие плачут с плачущими, но не радуются с радующимися; а напротив, когда другие радуются, — они плачут. Многие видя бедствующих, состраждут им; но как скоро увидят их успевающими в делах, — терзаются. Иные помогают охотно нищему соседу; а как скоро он обогатится, начинают ненавидеть и проклинать его. Такова сила зависти! Многие, совершив подвиги, помогая нищим, раздав имение — погубили труды свои завистию. Видя, что других хвалят, они тают и сохнут. Таков был и начальник сонмища. Видя чудеса Христовы и слыша Его учение, он должен был бы благодарить Бога и сказать: "Помиловал Бог людей Своих, не забыл создание Свое, посетил нас, немощи наши понес, болезни исцелил и от смерти избавил; явилась надежда наша, пришел Мессия — Христос научить нас полезному, возвестить путь спасения и избавить от мучительства диавола". А он, беснуясь завистию, подстрекаемый диаволом, изрыгает из уст своих хулу, называет Господа нарушителем закона. — О, завистник! Скем ведешь борьбу? Не с собратом своим, а с волею Божиею! Оставь же этот недуг, исцели самого себя от такой болезни. Как смеешь, питая зависть, просить у Бога прощения грехов своих? Зачем, вместе с диаволом, воюешь против ближнего? Но ты даже хуже диавола. От него можно остеречься; а ты «ходишь единомышлением», прикрываешься любовию, а втайне возжигаешь огонь. Но пойми же, что ты сам себя ввергаешь в этот огонь и страдаешь недугом тяжким и достойным насмешки; ты уподобился Каину братоубийце и старейшине иудейскому. Скажи мне: от чего ты бледнеешь, трепещешь, робеешь? Какая случилась с тобою беда? Та ли, что брат твой весел, в уважении? Но за это надлежало бы тебе благодарить Бога, давшего ему такое счастие, и радоваться, что сочлен твой так знатен и почтен. Неужели ты скорбишь о том, что Бог прославляется? Но иные скажут: не о том скорблю, что Бог прославляется; а о том, что брат мой величается и гордится. О, безумие! Зачем ты так худо рассуждаешь? Разве не знаешь, что чрез брата твоего прославляется Бог? Ты скажешь: "Я хотел бы, чтобы Бог славился чрез меня". Истинно, и Бог этого хочет, да ты не хочешь! Если бы ты хотел, то радовался бы славе брата и Бог чрез тебя прославлялся бы, потому что все тогда сказали бы: "Благословен Бог, имеющий таких рабов, которые чужды всякой зависти и радуются счастию друг друга!" Но слушай, я истину скажу тебе: если бы не только брат, но и враг твой делами своими прославлял Бога, то и врага своего ты должен бы полюбить как брата и друга; а ты друга своего считаешь за врага, потому что его хвалят, и Бог прославляется чрез него! — Может ли быть что-нибудь злее этой вражды ко Христу, — чтобы завидовать слуге Его? И потому, если бы кто творил даже чудеса, сохранил девство, соблюдал строгий пост, спал на голой земле и уподобился Ангелам, — но если он страдает недугом зависти, то будет всех преступнее, — и прелюбодея, и блудника, и разбойника, и раскопателя гробов. Поясню вам это примером. Скажите мне: если бы кто, взяв в руки огонь и заступ, стал поджигать и разрушать этот храм, подкапывать престол, то все, предстоящие здесь, не забросали ли бы такого камнями, как нечестивца и беззаконника? А ежели кто принесет сюда пламень, более губительный, чем чувственный огонь, — разумею зависть, которая не каменные стены разоряет, не золотой престол подкапывает, но разрушает и губит то, что дороже стен и золота, — то такой человек стоит ли прощения? Ты умышляешь зло на овец Христовых, — на овец, за которых Христос пролил кровь Свою, и нам повелел все делать по Его примеру и терпеть. Чему уподоблю завистливое сердце? Какой ехидине? Какому аспиду? Какому червю? Какому ядовитому насекомому? Ничего нет нечестивее, ничего нет злее завистливого сердца. Зависть, зависть превратила (разрушила) Церкви, породила ереси, вооружила братнюю руку, попрала законы природы, отверзла двери смерти...Ты завидуешь славе брата, но он, если благоразумен, делается от этого еще славнее, а ты собираешь себе еще большее зло. Братья Иосифа завидовали ему, а потом предстали пред ним в трепете и ужасе. Аарона злословили завистники, а Бог еще больше прославил его, произрастив цвет и плод из его сухого жезла (Числ., гл. 16 и 17). Иову завидовал диавол, но тем только увеличил его славу. Саул завидовал Давиду, но бедственно скончался, а Давид воцарился со славою. Зачем же ты угрызаешься завистию? Зачем поднимаешь меч на самого себя? Зачем подвергаешь себя осуждению наравне с иудеями — богоубийцами? — Зная все это, возлюбленные, убежим от недуга зависти; не только убежим сами, но и других остережем от этой страсти. Будем просить и человеколюбца Бога, чтобы освободил и нас и ближних наших от этой болезни. Аминь.