Нет, благотворительность есть общая всем обязанность. В Ветхом Завете для Божия храма установлена была малоценная жертва, чтобы она ни для кого не была разорительна, чтобы всякий израильтянин, легко исполнив долг священный, мог свои доходы употреблять на домашние нужды и на вспоможение соотечественникам. А в христианстве и совсем нет церковного налога. Каждый по своему усердию располагается и в церковь жертвовать, а затем и обязуется ближним помогать. Когда к Иоанну Крестителю приходил простой народ и спрашивал: "Что нам делать?" — он ответствовал: "У кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же" (Лк. 3; 10, 11). Всякий обязан помогать ближнему, кто чем может, и при самых малых средствах. Иисус Христос сказал, что не погубит мзды своей и тот, кто подаст жаждущему чашу студеной воды (Мф. 10; 42). Так для всех удобны дела милосердия. Он обещал спасение Закхею, который половину имения определил раздать нищим, но поставил всем в пример и милосердного самарянина, который был небогат и издержался, чтобы помочь израненному разбойниками (Лк. 10; 30). Отпустил Христос грехи женщине, которая дорогим миром помазала ноги Его; но похвалил и вдову, которая только две лепты положила в церковную кружку. Ясно, что богатство не есть единственное средство благотворительности, что дела милости и благочестия всякому доступны. Их достоинство оценивается на Суде Божием не количеством приносимого, но усердием приносящего. Каждый приглашается благотворить по собственному расположению сердечному, а не по чьему-либо принуждению (2 Кор. 9; 7).

"Нельзя же, — говорят, — оставить заботу о семействе и не сберечь для себя". Правда, заботиться о семействе есть священная обязанность семьянина, и, по суду апостольскому, кто о домашних своих не печется, тот хуже неверного (1 Тим. 5; 8). Но как иногда бывают странны суждения в обществе! Если бы отец семейства проиграл свое состояние в большую игру, или расточил свое имение, предавшись распутству, о нем пожалели бы, что он так глубоко увлекся, и еще прибавили бы, что хоть семейство привел в нищету, зато пожил в свое удовольствие. Но если бы он начал делать в церковь богатые вклады и раздавать бедным свое имущество, о нем будут спрашивать: не повредился ли он умом? Или еще: ремесленник утром воскресного дня выходит слабыми ногами из какого-нибудь вертепа нетрезвости; в этом народ не видит ничего удивительного: целую неделю, с утра до ночи, человек трудился, вот и позволил себе небольшой отдых и дешевую отраду. А если он станет часто в церковь или нищим подавать, его собратья скажут: "Где он деньги берет? Поберег бы лучше для своей семьи". Между тем, когда бы кто был милостив и свыше своего достатка, не будет забыт Богом.

Во время голода пророк Илия попросил кусок хлеба у вдовы Сарептской; несмотря на то, что у нее с сыном только и осталась горсть муки и немного масла, она ему не отказала. И что же? Ни мука в посудине не истратилась, ни масло в сосуде не уменьшилось, пока не прошел голод. Конечно, это — чудо. Но если Господь чудесами спасал милостивых от голода, разве не может он естественным путем избавлять их от нужд и бедствий? Товит был богат и подавал милостыню; сделался беден и не переставал подавать ее, — за то и опять стал богат. Жил один старец, который был ревнитель нищеты, но отличался и благодатью милостынераздаяния. Подходит нищий и просит. Тот хотел разделить с ним последний кусок. Но нищий, видно, был не беден; от хлеба отказался, а стал просить одежду. Старец повел его в свою комнатку, и когда нищий увидел, что в ней нет ничего, достал свой мешочек, высыпал из него все деньги и сказал: "Добрый старец! Возьми это; мне подадут в другом месте". Быть может, трудно ныне указать нищего, который бы стал делить свои пожитки с подобными себе; но ненадежна и та бережливость, которая неприметно делает людей скупыми. Премудрый Соломон советует: "Если рука твоя в силе помочь нуждающемуся, не говори ему: я завтра дам. Ибо неизвестно, что породит грядущий день" (Притч. 3; 27, 28). Бывают люди, которые себе отказывают в необходимом, томят своих домашних в холоде и недостатке; но случись пожар, наводнение, удачная кража, и все собранное исчезает навсегда. Иные притворяются бедными, нищенствуют, а что собирают, от всех скрывают, сберегая это будто бы на "черный день", и доживают до того, что их черным днем является печальный день их смерти, после которой всякое житейское стяжание уже бесполезно для души.

Будем же все мы помнить и исполнять наставления, которое дал Товит сыну своему: "Не отвращай своего лица от нищего, и не отвратится от тебя лице Божие. Когда у тебя будет много, твори из того милостыню; а когда у тебя будет мало, не бойся творить милостыню и понемногу" (Тов. 4; 7-8). Аминь.

(Слово на Сретение Господне высокопреосвященнейшего Сергия, митрополита Московского и Коломенского)

755. Невольная милостыня

Во Африкийстей стране бе мытарь, именем Петр, немилостив зело, иже николиже помилова нищаго, ибо не имел памяти о смерти, ниже к церквам Божиим хождаше и уклоняше уши свои от просящих милостыни. Благий же человеколюбец Бог, не хотяй смерти грешников, и с Петром сим сотвори по благости Своей и спасе Его сицевым образом. Во едино время нищии и убозии, на улице седяще, начаша хвалити домы милостивых и Бога за них молити, а немилостивых укоряху. Дойде же слово и до сего Петра, яко отнюдь немилостив есть. И вопрошаху друг друга: взял ли кто когда от дому Петрова какову милостыню? И всем рекшым, яко никтоже что взя от него, восста един убогий и рече: "Что ми дадите и аз иду ныне и испрошу у него милостыню?" — И сотвориша залог между собою. Шед убо нищий, встал у врат дому Петрова. Исходящу же Петру из дому и носящу на осле бремя хлебов князю на обед, поклонися ему нищий, сотворивый залог с други своими, и нача просити милостыни, прилежно крича. Он же, не обрет камене, похити хлеб и верже на нищаго, и порази его в лице, и отыде. Нищий же, подхватив хлеб, прииде к дружине своей, глаголя, яко от самых рук его взях хлеб той. И похвали Бога, яко Петр мытарь милостив есть.

После двух же дней разболеся мытарь и даже до смерти приближися, и зрит себя в видении на некоем судищи истязуема, и дела его на мериле полагаема. На единой же стране мерила стояху мужи-мурини (урин — эфиоплянин, то есть человек с темным страшным обличием; здесь — бес. (Прим. ред.)) зело смрадни и злообразни, на другой же стране мерила стояху мужи зело светлы и благообразны. Мурини убо, принесше вся злая дела, яже Петр мытарь от юности в житии своем сотвори, полагаху та на мериле; светоноснии же ничесоже благо обретаху от петровых дел, яже бы положите на другой стране мерила против злых его дел, и стояху унылы, и, недоумевая, друг ко другу глагола: "Мы убо ничесоже имамы зде". Тогда ответа един от них: "Воистинну, не имамы ничесоже, точию един хлеб, егоже даде Христу прежде двух дней, и то неволею". Вложища же хлеб той на другую страну мерила, и абие претягну весь паче первыя. Тогда рекут к мытарю благообразии онии мужи: "Иди, убогий Петре, и приложи к хлебу сему, да не возмут тя темнообразии мурини и введут тя в муку вечную". Пришед же в себя, Петр размышляше, яже виде, и уразуме, яко не привидение, но истина бе виденное. Узре бо вся от юности содеянная грехи, ихже уже и забы, — вся та собирали мурини, на мерило полагали. И, размышляя в себе, удивляющися Петр: как един хлеб, егоже вергох на лице убогого, сице поможет ми, яко не пояща мя беси? Кольми паче тогда многая милостыня, с кротостию и усердием творимая, помогает тем, иже нещадно свое богатство раздают убогим. И оттоле стал попремногу молитв творити, яко ни самого себе пощадети восхотел.

Некогда идущу ему срете некий корабельник наг, обнищавый от истопления корабельного, иже припадши к ногам его просяще,,да подаст ему одежду, еже покрыта наготу тела своего. Петр же совлек с себе верхнюю одежду добру многоценну, даде ему. Корабельник же, стыдяся в таковой одежде ходити, некоему купцу продати даде ю. Случися же Петру возвращающемуся узрети одежду ону висящу на торжищи продаему, того ради оскорбися зело. И пришед в дом свой, не вкусил пищи от печали, но затворил двери клети своея и седяще плача и рыдая, и помышляя в себе глаголал: "Не прия Бог милостыни моея, не бых достоин, да память мою имать убогий". Тако скорбя и воздыхая, усну мало, и се зрит некоего благообразна и паче солнца сияюща, крест имущаго на главе своей и в ту одежду одеянного, юже он даде корабельнику обнищавшему. И слышит его глаголюща к нему: "Что плачеши, скорбя, брате Петре?" Он же отвеща: "Како не имам плаката, Владыко мой, яко яже даю убогим и тех, яже дал ми еси, та они паки продают на торжищи". Тогда глаголет ему явившийся: "Познаеши ли одежду сию, юже Аз ношу?" Мытарь же отвеща: "Ей, Владыко, знаю, яко моя есть, еюже одеях нагаго". Рече ему явившийся: "Не скорби убо; се отнележе дал еси ю нищему, Аз приях ю и ношу, якоже видиши, а хвалю доброе твое предложение, яко от зимы Мя гибнуща одеял еси".

Воспрянув же от сна, мытарь удивися и нача блажити убогия, и рече в себе: "Аще убозии суть Христос, жив Господь, яко не умру дондеже — буду и аз яко един от них". Абие же раздаде вся имения своя нищим и рабы свободи, единого точию раба оставив, рече ему: "Тайну хощу поведати тебе, юже сохрани и послушай мя; аще бо не послушаеши мя и не сохраниши завета моего, то веждь, яко варваром продам тебе. Пойдем во Святый град да поклонимся животворящему Гробу Христову. И тамо продажь мя некоему от христиан, и цену мою даждь убогим, и сам свободен будеши". Раб же тот удивлься о таковом странном начинании господина своего и рече: "Идти с тобою во Святый град должен есмь, яко раб твой, а еже продати тя, господина моего, — не буди то, не сотворю сего никакоже". Глагола же ему паки Петр: "Аще не продаси мене, то аз продам тя варваром, якоже прежде рех тебе". И идоша во Иерусалим. Поклонившеся же святым местам, рече паки к рабу: "Продаждь мене, аще же не продаси мя ты, то аз тя продам варваром в работу тяжку". Раб же, видя непременное намерение господина своего, послуша его и, не хотя, и обрел некоего знаемого мужа богобоязнивого, среброкузнеца художеством, именем Зоила, иже и купи Петра от раба его за тридесять златников, не ведый тайны тоя, яко Петр господин есть рабу своему. Раб же оный, взем цену за господина своего, увидев Константинград, никому не поведав, яже сотвори, и цену ту раздаде убогим.

А Петр у Зоила работаше, делая дело, емуже не навыче прежде, овогда поварнюю службу творя, обогда же гной от дому Зоилова очищая, иногда же в винограде землю копая, и иными работами и страданиями муча тело свое, смиряяся безмерно. Зоил же, видя, яко дом его благословен бысть Петра ради, якоже иногда дом Пентефриев Иосифа ради, и богатство умножися, возлюби Петра, и стыдящеся, зря безмерное его смирение. Единою же глаголя ему: "Брате Петре, хощу прочее свободити тя, и яко брата тя имети". Он же не хоте свободен быти и рабски служити ему изволяше. И было часто видети Петра от иных рабов поругаема, иногда же и биема, и различие оскорбляема, он же вся сия терпяще молча. Во едино же нощь Петр видит во сне оного Солнцеобразного, Иже явися ему во Африкии, носяй одежду его. Той держаще тридесять златник в руце своей и рече к нему: "Не скорби, брате Петре, Аз бо приях цену твою, но терпи до времени, дондеже познан будеши". Но лете же некоем приидоша от страны Африкийская нецыи сребропродавцы во святая места поклонитися, и призва их Зоил, господин Петров, в дом свой на обед. И внегда обедати им, начата гости познавати Петра, и друг другу глаголаху: "Колико человек сей подобен есть Петру мытарю". Петр же разумев то, крыяше лице свое от них, да не весь познан будет. Обаче они познаша его добре, и начата глаголати к звавшему их: "Господине Зоиле, хошем речь тебе вещь некую, — да веси, яко велика человека имаши в дому твоем служаша тебе; — воистинну, бо Петр есть сей, иже велик бе властелин во Африкии, и многи рабы своя свободи; но воставши именем его, зело бо князь оскорбися, его ради, и печалуется о нем". Петр же, вне стоящи, слыша сия их глаголы, положив на землю блюдо, еже ношаше, тече ко вратам двора, избежати хотя. Вратарь же онаго двора бе нем и глух от рождения своего, иже точию помаянием отверзаше и затворяше врата. Тщащися же изыти раб Божий Петр, глаголя к немому: "Тебе глаголю именем Господа нашего Иисуса Христа: отверзи двери вскоре". Немый же проглагола: "Ей, господи, вскоре отверзу!" И абие отверзе ему, и изыде.

Пришед же немый к господину своему и пред всеми проглагола; и вси, иже в дому его удивишася, яко услышаша его проглаголавша. Воставше же, поискаша Петра и не обретоша. И глагола немый: "Блюдите, еда как он убежал, ибо велик раб Божий есть, — егда бо ко вратом прииде, глаголал ми сице: "Во имя Господа Иисуса Христа тебе глаголю, — отверзи", — и абие видех от уст его пламень исходящ, который коснуся устом моим, и я проглаголах". Воставше же вси, гнаша в след его и не постигоша. Тогда плачь велик о нем сотвОриша, яко не ведаху, каков бысть, тот раб Божий, и прославиша Бога, имущего многие сокровенные рабы своя. Он же, бегая человеческия славы, крыяшеся по незнаемым местам даже до преставления своего к Богу, Емуже слава во веки. Аминь.

(Из Миней Четиих)

756. От юности чудотворец