«...Иисус Наставник, помилуй нас!»
— Для исповеди вам понадобится Пятидесятый псалом. Хотите, я напишу его для вас?
— Я его помню, — сказал Карсавин, посмотрев на меня. И этот его взгляд, как мне показалось, был чуть укоризненным….
Войдя с крыльца об одну ступень через незапертую наружную дверь, я оказался в темном и довольно душном коридорчике, на ощупь нашел дверь, которая, по моему расчету, должна была принадлежать комнате с угловым окном, и постучался.
— Войдите, — сказали мне оттуда….
Я спросил его, он ли о. Петр.
— Да, я, — сказал он…
Я сказал, что дело, по которому я пришел, касается не меня, а Л.П. Карсавина, известного историка и религиозного мыслителя, который уже несколько месяцев находится в Больничном городке.
— Я о нем слышал, — сказал о. Петр, — он, помнится, в туберкулезном изоляторе. А вы не теряете времени даром. Вы и с Карсавиным знакомы?
В этом вопросе протоиерея, как и в первом вопросе, был призвук какой-то игривости, которая как бы игнорировала серьезность повода, побудившего меня прийти к нему.
— С Карсавиным я знаком сравнительно давно, — сказал я, — а к вам пришел потому, что Карсавину осталось недолго жить. Я пришел, о. Петр, попросить вас, чтобы вы сходили к нему.
Теперь лицо о. Петра выразило понимание всей серьезности моего настроения.
— Карсавин выразил это желание сам? — спросил он.
— Не далее как вчера, — сказал я, — он поручил мне обратиться к вам с этой просьбой.
О. Петр больше вопросов не задавал. Некоторое время он молча смотрел и окно, словно что-то обдумывая. Потом, повернувшись снова ко мне, сказал:
— Хорошо. Я приду.
Я поблагодарил его, и на этом мы расстались.
Карсавину я рассказал, что был у о. Петра, который выразил участие и обещал прийти. Карсавин выслушал мой отчет равнодушно.
— Спасибо вам за хлопоты, — сказал он. Больше этого вопроса мы не касались…». О.Петр не пришел. Через несколько дней А.А.Ванеев пришел к нему вновь.
«— Я помню, — сказал протоиерей, — и догадываюсь, что вы пришли меня поторопить. Что, дело так плохо?
Я сказал, что, к сожалению, очень плохо. Сегодня Карсавин едва не умер, когда санитар снимал с него тугой свитер. Протоиерей слушал меня с сочувственным выражением лица.
— Я думал, еще можно подождать, — сказал он, — но если Карсавину так плохо, откладывать, конечно, больше нельзя.