Неужели надо быть масоном, чтобы отказаться променять горящую евангельскую свечу на буддистский потухший светильник?

Когда я вижу, что теософы отказывают Христу в творческом даре и выставляют Его в качестве зубрилы каббало-буддистских доктрин, я чувствую себя вправе повторить резкие слова, уже прежде меня сказанные в адрес таких “знатоков” и мастеров “религиозно-исторического спорта”325: “Количество элементов, из которых "религиовед" складывает христианство, прямо пропорционально объему данного "ученого сознания"… В таких упражнениях, которые уместны у следователя, уличающего кого-нибудь в воровстве, нет только одного – христианства… В исторической науке давно пора заменить гинекологическое любопытство любострастного любителя медицины религиозным уважением к таинству рождения”326. “Гистологически и химически между организмами человека и свиньи почти нет разницы; только процентное отношение составных частей немножко различное; но значит ли это, что человек и свинья почти одно и то же, и что с появлением на земле человека ничего нового и важного не случилось? Так и здесь: не даром же древние христиане и ceбе, и язычникам представлялись чем-то неслыханно-новым — „genus tertium", ocoбой породой людей. He похож ли в виду этого мифолог, объявляющий, что древняя церковь вся составилась из еврейских и из языческих элементов и составляет лишь один из многих видов синкретизма, на гистолога, который бы увлекся своим микроскопом до потери способности различать человека и свинью? Уголь не заменит алмаза, хотя химически они — одно; цветы и листья не заменять плода; Платон, Филон, Авеста и даже Исаия не заменят Евангелия”327. “Вершина не уничтожается предгориями”328. “Во Христе нет ни иудея, ни язычника, а новое творение - новое творение, однако, а не простое сведение старых к одному знаменателю”329.

Христиане всегда спорили, если им говорили, что их вера всего лишь перепев старых языческих мелодий (впрочем, такие утверждения из уст самих старых язычников никогда не исходили; это упрек, изобретенный европейскими неоязычниками последних столетий).

Н. Рёрих полагает, что “если почтенный мусульманин будет утверждать, что могила Христа находится в Шринагаре, вы не станете сурово перечить ему”330. Я – стану. Ибо промолчать означает согласиться с тем, что Христос не умер на Голгофе, что Он лишь потерял там сознание, а потом Сам выбрался из могилы и пошел в Индию, где и умер от старости и уже не воскрес, но окончательно сгнил в азиатской земле. И если я вступлю в такой спор – то этот протест тоже, по мнению Мяло, вырастет “из глубоко антирусских корней”?

В предисловии к книге Мяло сказаны замечательно верные слова: “Безусловно, встретив на своем пути нечто антихристианское или пытающееся подделаться под христианство, Церковь имеет полное право выступить против этого”331. Ну, а когда я вижу, что “Учение Будды” пробует подделаться под христианство – могу ли я воспользоваться только что упомянутым правом?

И неужели для этого мне нужно “мановение дирижерской палочки” г-на Гусинского (с. 211)?

Ради того, чтобы расчистить поле для дискуссии от политических переинтерпретаций и подозрений, я готов обещать Ксении Григорьевне проголосовать на выборах за ту партию, за которую она мне скажет. Чтобы, избежав политических дискуссий, иметь возможность вернуться к главному предмету наших расхождений: к разговору о философско-религиозных противоречиях между христианством и теософией.

Уход Мяло в обсуждение политических вопросов – никакая не “лазерная” зоркость, а обычная “дымовая завеса”, поставленная для того, чтобы не входить в обсуждение вопросов, от которых действительно зависит спасение души.

Вместо того, чтобы проанализировать те сущностные противоречия между христианством и теософией, которые уже были перечислены мною вполне открыто и ясно, Мяло с присущими ей “лазерным зрением и гражданским мужеством”332 погрузилась в поиски таинственных “заговоров”. Журналистских домыслов в итоге Мяло породила немало. А вот до всего остального руки у нее не дошли. Нет в ее книге обсуждения философских разногласий теософии и христианства. Нет и обсуждения вопросов религиоведческих.

8. РЕЛИГИЯ ЛИ РЁРИХИАНСТВО?

Главный религиоведческий вопрос – вопрос о том, является ли рёриховское учение религиозным или “научно-культурным”, подобно тематике философской, оставлен вне рассмотрения. Вопросу, которому в моей книге отведено свыше ста страниц, мои оппоненты уделяют лишь три строки: “Рёрихи всегда подчеркивали, что их духовное учение имеет отношение к философии и культуре, то есть к проявлениям светской духовности. Но никак не к религии”333. Верно - Рёрихи это всегда подчеркивали. Но говорили ли они при этом правду?

24 ноября 1909 года состоялось заседание Религиозно-философского общества, посвященное теософии. Суть дискуссии сформулировал Вяч. Иванов: "Теософическое общество являет при ближайшем рассмотрении черты, которые обличают притязания Теософического общества выступить в роли церкви. Итак, я бы спросил: церковь Теософическое общество или не церковь. Это вопрос решающий. Если это церковь, тогда следовательно она либо отдельная от других религиозных общин община, либо церковь, объемлющая собой как нечто высшее все другие частные церкви - низшие, потому что они представляют собой неполноту истины; и это последнее утверждение заставляет всех, кто знает иную церковь, отвратиться от Теософического общества, как только они поймут, что последнее приписывает их "церкви" значение относительное и служебное. И это надо выяснить, чтобы дать возможность свободно выбирать между Теософическим обществом и церковью. Не может христианин одновременно принадлежать церкви христианской и внехристианскому союзу, утверждающему себя как церковь…. Я или христианин или член Теософического общества как общины духовной. Я - христианин, и потому я не член теософической общины, поэтому быть мне там не должно и не по душе при всем братском отношении... Почему Теософическое общество не сделается просто индийской церковью? К этому я провоцирую, и тогда мы разделимся”334.

Вот единственная цель той “травли” и “инквизиторских гонений”, которые Церковь якобы ведет против теософов: просто живите вне нас, отдельно. В конце концов, человеческий организм тоже должен уметь различать, где в нем – его, родное, необходимое, а где – лишь маскирующееся и паразитирующее. Вирус ведь тоже хочет, чтобы мой организм питал его наравне с другими моими клетками, но тут интересы вируса и человека прямо противоположны. И если человек будет отторгать паразита, тот, конечно, будет вопить о нарушении своих прав: никакой, дескать, терпимости, то есть симбиоза.