Нужно иметь в виду, что тот брат, который изберет путь строгого послушания и искреннего доверия настоятелю, будет, возможно, подвергаться насмешкам со стороны других, но он не должен на это обращать внимание и из-за этого ослаблять свое самоотречение. Конечно же, это действует враг, внушая невнимательным к себе неправильный взгляд на угодное Богу. Необходимо сразу же давать братиям – каждому свое – определенное келейное правило с поклонами и Иисусовой молитвой и внимательно проверять, как оно выполняется, и сообразно с этим поправлять, то есть либо расширять, либо сокращать, либо заменять некоторые молитвы или способы их произнесения. Без благословения игумена братия не должны вкушать пищу: все должно быть обговорено с духовником, сколько, что и когда можно вкушать.

Новопришедшему брату с самого начала надо говорить, что в монашестве его ждут немалые трудности, что это крест нелегкий, что он сюда пришел серьезно потрудиться, а вовсе не отдыхать от передряг житейских, пришел ради кровопролитной битвы, а не спрятался от браней, которые терпят в миру, что здесь «фронт», а не «тыл». Если он будет замечать, что не все братия делают все хорошо и правильно, то это его не должно смущать: так и на войне – не все герои, не все равно смелы и самоотверженны, но надо смотреть не на них, а на воюющего против нас врага, против него напрягать всю силу, всю ловкость, всю ревность. Надо не столько смотреть, что делают братия, сколько стараться в точности исполнить то, что наказывает духовник. Хорошо для послушника составить подробное расписание всего, что и когда он должен делать, по часам, но каждому давать свое расписание.

Однако в небольшом монастыре дать четкие указания всем братиям на все случаи невозможно: здесь ситуация часто меняется, обстоятельства требуют каждый раз новых поправок, иногда значительных. Впрочем, настоятель может свободно изменять что-либо в распорядке жизни, приноравливаясь к обстоятельствам: братия должны знать и помнить, что это в правах игумена, не роптать, не скорбеть, что что-то изменилось и делается не так, как всегда: «не человек для правила, но правило для человека».

Давая каждому конкретные послушания, настоятель должен проверять, как тот выполняет свое дело. Если дело идет исправно, иногда бывает полезно похвалить подвизающегося, подбодрить его словом, но тут же для смирения что-то немного и поправить. Или, когда все сделано хорошо и исправно, можно сказать: «Вот если бы ты лучше молился, сделал бы это еще лучше». Одной строгостью здесь ничего не добьешься, так же как поспешностью и требовательностью, но только терпением, постепенным воспитанием, вниманием и заботливостью. Сначала необходимо хорошо воспитать, взрастить несколько братий, чтобы укрепился как бы здоровый росток, способный цвести, наливаться соком, давать сладкие плоды, затем уже эту ветвь осторожно прививать к братскому древу, отсекая при необходимости все больное и бесплодное. Так постепенно можно вырастить доброе, полезное, плодоносное дерево. Но, однако, если кто-либо из братий во всем советуется, часто подходит к игумену для беседы, являет доверие, его не следует из-за этого выделять или как-то выказывать ему предпочтение перед другими, но наружно показывать равное расположение и даже чаще смирять при других. Это будет уравновешивать то особое внимание и доверие, которое игумен проявляет в отношении его, давать случай проверить искренность его послушания и, кроме того, давать братиям пример терпения и кротости. Если же кто-либо из братий не доверяется и не может раскрыться в отношении духовного наставника, то надо делать вид, что этого не замечаешь, молиться за него и ждать, пока Господь расположит его сердце к откровению.

Многое еще говорил геронда, но всего я не упомнил и, главное, не увидел нового: понятно основное, что наставники здесь ни в чем не отступают от опыта древних отцов, пользуются теми же приемами воспитания и охранения душ доверенных им чад, о которых можно узнать из «Добротолюбия», из патериков, монашеских правил всех времен. Но все это обновилось в памяти и ожило, когда слушал этого наставника.

…Вот опять беседовал с отцом N. На этот раз он предостерегал от опасности впадать братиям в прелесть и самомнение. Это случается часто, когда послушник старается настоять на своем, часто предлагает сделать что-то иначе, нежели ему говорят, в каждое благословение пытается вставить свои «поправки»,– это уже недобрый признак. Если даже он предлагает хорошее и как будто полезное, но свое,– беда! Из него скорее всего не будет толку. И не надо смотреть на то, что он хорошо работает или подвизается,– это даже усиливает болезнь и опасность. Если хотим помочь таким людям, то необходимо давать им со властью послушания и благословения, противоположные их воле и желанию, и требовать исполнения безоговорочного и неукоснительного.

Один брат в этом монастыре жил шесть лет, но наконец повредился и ушел в мир, попал в дом умалишенных. Причина все та же – самочиние! Хотя брат тот, как казалось, каждый раз после такого проступка непослушания «сердечно» каялся, но после прощения и епитимии опять скоро успокаивался и продолжал самочинничать. Постепенно покаяние его все ослабевало, пока не растаяло совсем, а самость окрепла и заняла все подходы к сердцу. Результатом было то, что он стал слышать разные странные звуки во время молитвы (мяукание котов и тому подобное), стал затрудняться знаменовать себя крестом и в конце концов ушел из монастыря, серьезно заболев душой… Таких людей надо вовремя удалять из монастыря: им недоступно монашество. Потом через много, может быть, времени, они сильно заболеют. Есть еще один признак этого недуга. Во время исповеди такие люди обычно стараются не столько исповедовать грехи, сколько беседовать, и на каждое замечание духовника выказывают противление. Лечить таких людей можно, если они согласятся принимать «горькие лекарства», «носить наручники», то есть необходимо держать их в строгих ограничениях, назначать ряд запретов, укрощающих их волю и самость. Если они понесут это, их нужно терпеть, им можно помочь. Часто такие люди порываются читать сразу серьезные книги о молитве, о сокровенном делании: преподобных Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова и тому подобные. Хотят молиться особенно, достичь скоро сердечной молитвы. Надо определять им постепенный порядок в чтении, в молитвенных правилах. Обычно послушникам здесь дают сравнительно небольшой келейный канон, так как главное, что от них требуется,– послушание, отсечение своей воли и доверие с откровением помыслов. Остальное может устроиться только вслед за этим.

Отец N. в Пантелеимоновом монастыре говорил, что легче иметь дело духовнику с молодыми: они, как воск, мягкие и податливые. Их легко утешить в скорби или в искушении, легко поправить, поддержать, легко перевоспитать. Впал, скажем, молодой послушник в уныние, затосковал по родине, по близким – позволишь ему: «Ну, напиши письмецо родным, как живешь, как хорошо здесь», или еще: «А ты вот так помолись», «Сделай вот так-то» – и смотришь: уже он потеплел, глаза засветились, душа повеселела. А у взрослых – все сомнения, все недоверие, все самость и самосмышленость, какая-то тягота, неповоротливость, ожесточенность. Юные гораздо более открыты, как бы прозрачнее – насквозь просматриваются, готовы все рассказать: все мысли, чувства, что подумал, что пожелал,– они хотят протянуть руку, чтобы их поддержали, повели. И пусть лучше все спрашивает у духовника, а не тому верит, что наговорят иные братия от своей ворчливости и ропотливости. Как хорошо, чтобы все открывал, все говорил – все, что смутило душу. Услышал что-либо осудительное, чей-либо наговор, душа омрачилась, запали в сердце смутные помыслы – надо скорее открыть духовнику: это не донос, не осуждение, а забота о своей душе. Тот поправит его, разъяснит, что от чего здесь исходит, научит не доверять этим наговорам, не верить легко каждому слову, тем более отбегать от слова осуждения, научит сомневаться при слышании таких наговоров: «А действительно ли было так на деле?», «Вправду ли тот согрешил?», «Мало ли что кому кажется или думается». А иначе все это будет тайно копиться в сокровенностях душевных и отравлять всю жизнь в обители, отнимать мир от сердца, столь необходимый для молитвенной, душеполезной деятельности. Особенно если на игумена кто наговаривает, надо срочно предостеречь послушника, чтобы никоим образом не поверил этому. Теперь часто бывают болящие люди, уже среди самых юных заметно, это как порча какая-то, уже с самого младенчества этот больной мир накладывает печать болезней на души, и часто очень надолго ложится это на человека и медленно врачуется. Но если такие люди со странностями, поврежденные, слушаются, доверяются, не прекословят, их надо терпеть и им можно помочь.

Для Иисусовой молитвы полезно читать псалмы. Некоторые никак не могли начать внимательно молиться Иисусовой молитвой: возьмут четки в руки, а мысли бегут и бегут. Там что-то скрипнуло, там кто-то прошел – и вот уже побежали мысли за этими шорохами. А псалмы – это поэзия! Они дают пищу уму, так что ему уже интересно, и тогда он собирается; потом уже можно будет и одной молитвой Иисусовой молиться. А сразу – трудно.

Да, здесь, на Афоне, заметно, что в греческих монастырях настоятель прежде всего выращивает надежное, верное, безоговорочно доверяющее ему поколение монахов, создает вначале же крепкое, основательное ядро в среде братства, и оно-то уже затем само контролирует всю жизнь в монастыре, задает как бы ведущий тон всему монашескому хору. Эти ближайшие по духу игумену братия как сами не нарушают законов монастырской жизни, даже малейших заповедей настоятеля, так и никому не позволяют нарушать. Для того чтобы воспитать таких людей, настоятель поначалу способного и доверяющего ему послушника держит поближе к себе, внимательно контролирует его жизнь до мелочей. После же того, как тот «оперится» и поокрепнет, ставит его на определенное место, и тот трудится без колебания, шатания, как хорошо подогнанная, отшлифованная, смазанная деталь в сложном механизме. Когда же таким образом отлажен и отработан весь механизм братской жизни, тогда уже и сам игумен может не так часто показываться на братии, но проводить довольно собранную молитвенную келейную жизнь. Даже когда он выезжает из монастыря, то и это вовсе не отражается на настрое братском, и вся жизнь течет точно так же, как и всегда. Братия и не чувствуют отсутствия своего игумена. Так же, когда он в обители, его часто не видят, но он может руководить монастырем и из своей кельи через верных, точных исполнителей игуменского благословения. Итак, все делается под его контролем, под его руководством, во всем чувствуется его духовное влияние; хотя сам он часто незаметен, ощущается его «рука», хотя лица его не видно и голос не слышен.

Вообще поражает у греков необыкновенно благоговейное и почтительное отношение к настоятелям и духовным старцам – «герондам». Такое редко где увидишь. Здесь это древнейшая традиция, отголоски древнейшей монашеской культуры, то, что уже многими христианами забыто или вовсе не ведомо. Сам игуменский сан, звание настоятеля вызывают у монахов крайнее уважение, послушание, преклонение. И это чаще всего не лицемерие, не показное, а искреннее чувство. Логически это трудно, да и невозможно объяснить. Это именно древняя культура Афона.

Если советоваться с греческими отцами, то надо учитывать и то, что они при всей духовности все-таки не могут до конца понять наше состояние, глубину той трагедии, которую переживает наше поколение, родившееся, выросшее в коммунистической стране, в среде страшно деградировавшей, в ужасающей духовной пустоте, под нажимом самых безумных, злобных идей. Это положение невозможно объяснить словами, изобразить самыми яркими красками. Греческие отцы дают советы, исходя все-таки по большей части из состояния греческого народа. А греки – даже в миру – очень набожны, очень расположены к вере. Если в городах и воцарился европейский дух, то в деревнях еще очень сильно Православие (а больших городов в Греции мало), так что в общем народ здесь гораздо более религиозный, чем у нас. Многое, что легко применимо к грекам, нам подойдет с трудом или вообще окажется неприложимым. Все это необходимо учитывать…

***

Много еще говорили с отцами, но всего не записываю, да и то, что записал, не дословно, а более – в духе, то есть такого рода мысли высказывали отцы. И это малое, однако, очень важно, так как позволяет посмотреть на Афон с разных точек зрения и увидеть все «объемнее».