Отец N. в Пантелеимоновом монастыре говорил, что легче иметь дело духовнику с молодыми: они, как воск, мягкие и податливые. Их легко утешить в скорби или в искушении, легко поправить, поддержать, легко перевоспитать. Впал, скажем, молодой послушник в уныние, затосковал по родине, по близким – позволишь ему: «Ну, напиши письмецо родным, как живешь, как хорошо здесь», или еще: «А ты вот так помолись», «Сделай вот так-то» – и смотришь: уже он потеплел, глаза засветились, душа повеселела. А у взрослых – все сомнения, все недоверие, все самость и самосмышленость, какая-то тягота, неповоротливость, ожесточенность. Юные гораздо более открыты, как бы прозрачнее – насквозь просматриваются, готовы все рассказать: все мысли, чувства, что подумал, что пожелал,– они хотят протянуть руку, чтобы их поддержали, повели. И пусть лучше все спрашивает у духовника, а не тому верит, что наговорят иные братия от своей ворчливости и ропотливости. Как хорошо, чтобы все открывал, все говорил – все, что смутило душу. Услышал что-либо осудительное, чей-либо наговор, душа омрачилась, запали в сердце смутные помыслы – надо скорее открыть духовнику: это не донос, не осуждение, а забота о своей душе. Тот поправит его, разъяснит, что от чего здесь исходит, научит не доверять этим наговорам, не верить легко каждому слову, тем более отбегать от слова осуждения, научит сомневаться при слышании таких наговоров: «А действительно ли было так на деле?», «Вправду ли тот согрешил?», «Мало ли что кому кажется или думается». А иначе все это будет тайно копиться в сокровенностях душевных и отравлять всю жизнь в обители, отнимать мир от сердца, столь необходимый для молитвенной, душеполезной деятельности. Особенно если на игумена кто наговаривает, надо срочно предостеречь послушника, чтобы никоим образом не поверил этому. Теперь часто бывают болящие люди, уже среди самых юных заметно, это как порча какая-то, уже с самого младенчества этот больной мир накладывает печать болезней на души, и часто очень надолго ложится это на человека и медленно врачуется. Но если такие люди со странностями, поврежденные, слушаются, доверяются, не прекословят, их надо терпеть и им можно помочь.

Для Иисусовой молитвы полезно читать псалмы. Некоторые никак не могли начать внимательно молиться Иисусовой молитвой: возьмут четки в руки, а мысли бегут и бегут. Там что-то скрипнуло, там кто-то прошел – и вот уже побежали мысли за этими шорохами. А псалмы – это поэзия! Они дают пищу уму, так что ему уже интересно, и тогда он собирается; потом уже можно будет и одной молитвой Иисусовой молиться. А сразу – трудно.

Да, здесь, на Афоне, заметно, что в греческих монастырях настоятель прежде всего выращивает надежное, верное, безоговорочно доверяющее ему поколение монахов, создает вначале же крепкое, основательное ядро в среде братства, и оно-то уже затем само контролирует всю жизнь в монастыре, задает как бы ведущий тон всему монашескому хору. Эти ближайшие по духу игумену братия как сами не нарушают законов монастырской жизни, даже малейших заповедей настоятеля, так и никому не позволяют нарушать. Для того чтобы воспитать таких людей, настоятель поначалу способного и доверяющего ему послушника держит поближе к себе, внимательно контролирует его жизнь до мелочей. После же того, как тот «оперится» и поокрепнет, ставит его на определенное место, и тот трудится без колебания, шатания, как хорошо подогнанная, отшлифованная, смазанная деталь в сложном механизме. Когда же таким образом отлажен и отработан весь механизм братской жизни, тогда уже и сам игумен может не так часто показываться на братии, но проводить довольно собранную молитвенную келейную жизнь. Даже когда он выезжает из монастыря, то и это вовсе не отражается на настрое братском, и вся жизнь течет точно так же, как и всегда. Братия и не чувствуют отсутствия своего игумена. Так же, когда он в обители, его часто не видят, но он может руководить монастырем и из своей кельи через верных, точных исполнителей игуменского благословения. Итак, все делается под его контролем, под его руководством, во всем чувствуется его духовное влияние; хотя сам он часто незаметен, ощущается его «рука», хотя лица его не видно и голос не слышен.

Вообще поражает у греков необыкновенно благоговейное и почтительное отношение к настоятелям и духовным старцам – «герондам». Такое редко где увидишь. Здесь это древнейшая традиция, отголоски древнейшей монашеской культуры, то, что уже многими христианами забыто или вовсе не ведомо. Сам игуменский сан, звание настоятеля вызывают у монахов крайнее уважение, послушание, преклонение. И это чаще всего не лицемерие, не показное, а искреннее чувство. Логически это трудно, да и невозможно объяснить. Это именно древняя культура Афона.

Если советоваться с греческими отцами, то надо учитывать и то, что они при всей духовности все-таки не могут до конца понять наше состояние, глубину той трагедии, которую переживает наше поколение, родившееся, выросшее в коммунистической стране, в среде страшно деградировавшей, в ужасающей духовной пустоте, под нажимом самых безумных, злобных идей. Это положение невозможно объяснить словами, изобразить самыми яркими красками. Греческие отцы дают советы, исходя все-таки по большей части из состояния греческого народа. А греки – даже в миру – очень набожны, очень расположены к вере. Если в городах и воцарился европейский дух, то в деревнях еще очень сильно Православие (а больших городов в Греции мало), так что в общем народ здесь гораздо более религиозный, чем у нас. Многое, что легко применимо к грекам, нам подойдет с трудом или вообще окажется неприложимым. Все это необходимо учитывать…

***

Много еще говорили с отцами, но всего не записываю, да и то, что записал, не дословно, а более – в духе, то есть такого рода мысли высказывали отцы. И это малое, однако, очень важно, так как позволяет посмотреть на Афон с разных точек зрения и увидеть все «объемнее».

Вчера был в монастыре Симонопетра. Когда выходил из Ксиропотама, был дождь, но постепенно погода прояснилась; шли по дороге, врезавшейся в крутой склон, внизу море, вдали острова; небо густой синевы, прозрачное; простор, свежесть, дышится как-то глубоко и сладко. Чудный день! Какая-то легкость и беззаботность на сердце! Почему-то на Афоне спадают все тяжести с души, как бы отсеиваются, когда только подплываешь к Святой Горе, и совсем уже боятся высадиться вслед за тобой на берег афонский. Наверное, так и остаются ожидать у пристани в море, когда ты опять вступишь на колеблющуюся палубу корабля,– тут и они сразу же опять наваливаются на тебя. Но пока – хорошо и радостно!

В монастыре порядочно побеседовал с духовником, отцом М. Он сравнительно молод, но в монастыре живет уже долго. Родом из Франции, там занимался бурной деятельностью: говорят, возглавлял какое-то молодежное движение, писал статьи, был известен в Европе. Но вот попал на Святую Гору, пленился ее духом, остался здесь, принял Святое Крещение, вступил в иноческое братство, теперь уже иеромонах и даже духовник. Он говорил, что хорошо, конечно, пройти по монастырям, посмотреть, как живут монахи: всюду можно будет приметить что-то такое, что пригодится и можно будет приложить в нашей обители в Грузии. Но не надо стараться точно перенести туда афонский образ жизни: из этого ничего не выйдет. Здесь – Афон, Святая Гора, удел Божией Матери, место, находящееся под особым покровом Ее, огражденное особыми обетованиями; и то, что возможно здесь, может оказаться невозможным в другом месте. Конечно же, направление монашеской жизни везде одно: это все то же учение, которое изложено святыми отцами, и пути спасения ведут все к одной цели и сходятся наконец в одной точке, но идти можно с разной быстротой, с разным грузом, с различным настроем, и это соразмеряется с силами и тем «задатком», какой дает благодать вступающему на этот путь. Был случай: один настоятель православного монастыря в Англии пытался применить те же правила, что существуют на Афоне, создать как бы маленькую копию Афона в другой стране, и в конце концов все разрушилось, он остался один. А вот отец Софроний133 в той же Англии сумел правильно использовать афонский опыт, хотя многие его укоряли за послабления, говорили: «Ты не агиоритис!» (не святогорец), но тем не менее он многим помог на пути ко спасению.

Не стоит вводить в монастыре какую-то «сухую» схему: люди в нашей стране и так устали от разного рода «систем» совдепа, не стоит им теперь предлагать еще жесткую «систему», но только церковную, этакую «монастырскую казарму». Люди должны полюбить, зауважать Церковь и монастыри, они должны увидеть в нас, братии монастырской, одну семью, единомысленную, сплетенную живой любовью. Поэтому и главное усилие должно быть направлено на то, чтобы монастырь представлял собой настоящее братство, чтобы братия особенно старались любить и почитать друг друга. Молитва должна идти уже вслед за этим. Хотя в монастыре все делается для молитвы, все остальные труды – это только подготовка к молитве, но братский дух в обители – необходимое условие, иначе все будет распадаться и затруднять спасение.

Большое внимание надо уделять постановке службы в храме, а также церковному пению. Здесь пению тоже приходится учить долго, и не все могут петь правильно и хорошо. В этом монастыре – по благословению игумена – братия поют много и каждый день, так что служба проходит очень торжественно не только в праздники, но и в простые дни, и поет на клиросе помногу братий. Это поднимает молитвенный настрой и развивает у братии навык к пению. Служба должна быть достаточно собранна, проходить бодро, как бы «на одном дыхании», цельно, связно, торжественно, не должна растягиваться искусственно, что обычно расслабляет молящихся.

В отношении братии игумену иногда необходимо быть строгим, но у братии не должно возникать страха или робости подходить к нему и открывать свои проблемы. Этому надо их учить. Надо и самому спрашивать об их делах, о послушании, о настроении, о чем они думают, что их тревожит, что занимает, каких взглядов они держатся и так далее. Необходимо, чтобы они даже с радостью открывали все, что их беспокоит. Они должны чувствовать, что игумен их любит, о них заботится: даже когда он повысит голос, строго обличит, и это они должны принимать спокойно и даже с радостью, как знак заботы, любви, переживания за их души. Игумен должен часто молиться за монастырь, за братию. Они непременно будут чувствовать, что он за них молится, это будет и их подвигать к молитве. Игумен должен быть на самом деле «впереди идущим». (Интересно, что на грузинском языке настоятель зовется «цинамзгвари», то есть «впереди идущий», или даже «предшествующий», «предводительствующий».) Он не должен открывать и исповедовать перед братией свои немощи, даже из чувства искреннего смирения. Надо с каждым братом работать индивидуально и давать каждому свое молитвенное правило, свой способ произнесения молитвы. Иногда именно быстрое произнесение Иисусовой молитвы помогает удержать ум от рассеянности. Ум наш очень быстрый: если делать паузы, он спешит убежать очень далеко. Произнесение молитвы вслух хорошо для начинающих: это помогает навыкнуть молитве. Лучше молитву сосредоточить на словах, можно молиться в верхней части сердца, но для неочищенного ума есть опасность, что он будет в сердце вносить и свою нечистоту, поэтому прежде всего надо следить за умом.

Детей принимать в монастырь хорошо: они гораздо лучше раскрываются и принимают советы, больше доверяются своему духовному отцу. Но надо просить от родителей письменного согласия на жизнь их детей в обители, постараться как-то узаконить их принятие в монастырь, чтобы избежать возможных неприятностей в дальнейшем. С постригом торопиться не надо, а в подрясник можно одеть и пораньше. Если юноша еще учится в школе и появилось у него желание идти в монастырь, то все-таки лучше, чтобы он закончил учебу. Пусть пока по временам живет в обители, даже имеет свое молитвенное правило, схожее с правилом монастырских послушников, и, даже находясь в миру, пусть его исполняет. Когда же он будет в обители, то в этот период будет жить на правах послушника, нести послушание, одевать подрясник и скуфью.

Настоятелю надо смириться с тем, что сразу все хорошо во вновь устраиваемой обители быть не может. Много раз все будет рушиться, но надо терпеть и возводить павшие стены вновь, отбрасывать развалившиеся камни, перекладывать заново годные, стараясь сложить кладку попрочнее. Не стоит часто обличать братий, по многу раз указывать на их болезни и недостатки: необходимо поддерживать в них радость и надежду. Христианство должно быть для них радостно, а не отяготительно, как список запретов и набор укоризн. Чаще говорить: «Хорошо, хорошо ты сделал, только вот это немного иначе надо, лучше вот так…». И только, когда человек начнет бодрую, самоотверженную жизнь, тогда можно его чаще поправлять и обличать. Но вначале лучше подбадривать и утешать. После уже хорошо поправлять и в самых мелочах. Детям же надо все показывать, каждый шаг прослеживать, всему учить – как ходить, как говорить, как есть, как спать и так далее.