Orthodoxy and modernity. Digital Library
— Дело в том, что монашество — это очень трудный ежедневный, ежечасный подвиг борьбы со всем тем скверным, недостойным, что есть в человеческом сердце. Подвиг до самозабвения. Недаром отцы говорили: «Дай кровь и прими Дух». Фраза известная, часто цитируемая, но мало кто задумывается над ее содержанием: отдай все свои душевные и физические силы, трудись не просто до пота, а до крови — тогда ты примешь от Бога какие-то духовные дарования и исправишь свою жизнь. Вот это и есть тот навык, который позволяет оставаться христианином в любых условиях. И это результат самовоспитания, можно сказать, строительства дома душевных добродетелей, к которому призваны не только монашествующие, но все христиане.
Я думаю, что, если сегодня человек так же всерьез подойдет к работе над собой, результаты будут те же. Известен такой случай из жития преподобного Серафима Саровского. Один благочестивый монах спросил его: «Почему мы не имеем такой строгой жизни, какую вели древние подвижники?». — «Потому,— ответил старец,— что не имеем к тому решимости. Если бы решимость имели, то жили бы как отцы наши, потому что благодать и помощь верным и всем сердцем ищущим Господа ныне та же, какая была прежде, ибо, по слову Божию, Господь Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13, 8)».
Вот это одна из причин многих проблем современных христиан: у нас решимости меньше. Нам чуть не сказкой уже кажутся жизнеописания мучеников, которые ради Христа шли на смерть, переносили страшные, чудовищные пытки.
Нам кажутся неподъемными подвиги святых первых веков христианства — преподобных Пахомия, Антония, которых мы именуем Великими. А ведь дело всего лишь в стремлении исполнить заповеди. Например, святой Антоний в юности зашел в храм, когда там читалось Евангелие: Если хочешь быть совершенным, иди, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на Небе, и иди вслед за Мной (Мф. 19, 21). И эти слова настолько его поразили, что он исполнил их буквально: раздал все и ушел в пустыню.— Решимость, которую сегодня трудно себе представить в современном человеке.
Жизнь преподобной Марии Египетской — это тоже сверхчеловеческий (не в ницшеанском, а в христианском смысле этого слова) подвиг. Велико было ее падение, но и покаяние было великим. Когда мы читаем ее житие, то просто не можем себе представить: как это можно, чтобы человек переживал не час или два, а 17 лет плакал о своем падении…
Конечно, с решимостью сегодня у людей слабовато. И эта слабость вовсе не порождение XXI века: в среде христиан она была и раньше. Но со временем это явление усиливается.
— Согласны ли Вы с тем, что сегодня только подвиг делает человека христианином?
— Совершенно согласен.
— А в чем состоит подвиг человека, живущего в миру? Приходилось слышать разные определения типа: «Семья многодетная — христианская, иначе — нет» и так далее…
— Подвиг — сама христианская жизнь, независимо от того, где она проходит — в миру или в монастыре. Ведь что это такое? Это жизнь, в основе которой — заповеди Божии. Для человека неверующего, «внешнего», со стороны она кажется очень тяжелой и почти неприемлемой, потому что он будет видеть в ней только одни запреты: «этого нельзя, этого тоже нельзя, вот это плохо, от этого надо воздерживаться, а здесь вот нужно смириться». В этом смысле жизнь монашеская («зачем вообще уходить в монастырь, отказываться от возможности иметь семью, есть побольше и повкуснее») и жизнь семейная («зачем надо отказывать себе в удовольствии пожить “для себя”, без детей, или сохранять супружескую верность, хотя обстоятельства “так удачно сложились”, ведь “ни от кого не убудет”») не противоположны так уж принципиально.
Сегодня для большинства людей жить свободно — это значит жить так, как хочется, добиваться исполнения всех своих желаний. Этим людям в принципе непонятно, когда кто-то свободным же произволением берет на себя какие-то самоограничения. А то, что мир не понимает, он не хочет и принимать.
Но человек так устроен, что без самоограничения он не достигнет не только духовных высот, но и вообще каких-то результатов в духовной жизни. Поэтому созидание в себе дома душевных добродетелей, о котором мы только что говорили, невозможно без утеснения себя в чем-то. В этом смысле жизнь христианская — по заповедям Божиим, по Евангелию — всегда является подвигом.
Вообще, говоря о том, что есть христианская жизнь, невозможно составить какой-то четкий свод ее правил и признаков. Мы всё всегда пытаемся систематизировать — так устроено человеческое сознание. Нам очень хотелось бы создать для себя некое подобие ветхозаветных заповедей: «Вот это можно, а вот этого нельзя». В этом, кстати, психологическое преимущество многих религиозных систем, в том числе ислама, иудаизма, в которых жизнь человека регламентирована, буквально расписана от рождения до смерти. Человеку в каком-то смысле так легче жить.
В христианстве же этого нет принципиально. Человек свободен, и он волен выбрать для себя или свободу жизни во грехе, или свободу жизни в Боге. Поэтому мы видим: сколько личностей, столько и путей к Богу и столько вариантов христианской жизни существует, потому что даже при всей схожести обстоятельств то, что происходит в сердце кконкретного человека, неповторимо. Поэтому пытаться давать какие-то рецепты раз и навсегда, я думаю, бессмысленно.