Никакого церковного бизнеса, к сожалению, не существует. Да, к сожалению. Мне непонятно лукавство некоторых средств массовой информации, которые с восторгом живут в новом капиталистическом мире, приветствуют все его проявления, но встают при этом в такую странную позу по отношению к Церкви. Ведь во всем мире традиционные конфессии существуют именно за счет легального, не осуждаемого обществом бизнеса. Итальянская Католическая Церковь вполне легально владеет значительной частью производства продуктов питания в Италии. Католическая Церковь Германии — собственник огромного количества недвижимости, включая памятники архитектуры; недвижимость сдается в аренду, и таким образом содержится вся социальная структура Церкви, католические школы, университеты, радиостанции… У нас ничего этого нет. Но мы — и общество, и Церковь — должны стремиться к иному положению дел.

Если использовать экономические термины, то как формируется бюджет Церкви? Разве свечки и иконы могут прокормить такой большой институт?

Бюджет Церкви формируется из тех пожертвований, которые собираются в каждом храме. Часть из них используется на нужды этого храма, часть отсылается в епархию, из чего составляется общественный епархиальный бюджет. Это основной источник наших доходов. Но покрыть все нужды Церкви такие пожертвования, конечно, не могут, и в этом наша проблема. Поэтому я, как практически любой архиерей или священник, живу с протянутой рукой. Я не раз говорил: если бы мы восстановили церковную экономику на правильных основаниях, мы могли бы смело отменить торговлю в наших храмах. Но для этого Церковь должна жить так, как живут все традиционные религиозные организации во всем мире — на доходы от управления недвижимостью, земельными участками. Однако сегодня нам их пытаются сдать в аренду люди, которые приватизировали это имущество в начале 1990-х по 15 копеек за квадратный метр. И когда я обращаюсь и прошу сдать уголок для воскресной школы, новые хозяева говорят мне: «А вы дадите нам миллион долларов?». Я не утрирую, а описываю реальный случай с одним саратовским банком.

На пожертвования за свечи, записки, иконки и крестики можно заплатить зарплату священникам, хору, но не более того. Существуют еще единовременные пожертвования от частных лиц. А на реставрацию памятников архитектуры мы иногда получаем дотации из федерального бюджета, в рамках специальной федеральной программы.

Если советский вождь Иосиф Сталин давал в свое время указания разрушать храмы и расстреливать священников, то почему впоследствии РПЦ не предала его анафеме?

Церковь никогда не предавала анафеме своих гонителей, даже во времена Нерона и Диоклетиана,— правителей, при которых вера пострадала не меньше, чем при Сталине. Кстати, анафема, вопреки неким предрассудкам,— это не какое-то страшное проклятие или публичное осуждение, а отлучение от церковного общения, запрет приступать к таинствам Церкви, как правило, применяемый в отношении еретиков — людей, которые пытаются разрушить Церковь изнутри.

Что же касается осуждения действий Сталина, мы неоднократно высказывали им свою оценку. Мы почитаем новомучеников российских, мы канонизируем людей, которые отдали свою жизнь за Христа. Каждая епархия проводит огромную работу в архивах ФСБ для того, чтобы найти протоколы допросов тех людей, которые пострадали за веру, чтобы сделать известными миру эти мученические акты. И сказать, что при этом мы не замечаем гонителей, конечно, неправильно. У нормального верующего человека, христианина, не может быть ни слова сочувствия или какой-либо симпатии к тому, что творилось в нашей стране и по отношению к верующим, и по отношению к интеллигенции, и по отношению к крестьянству. Была поставлена задача — уничтожить историческую Россию, превратить ее в закатанную асфальтом площадку — плацдарм для мировой революции. К этому невозможно относиться с одобрением, и Церковь, конечно же, осуждает это.

Другой вопрос (стоящий перед всем обществом): если начинать «кампанию осуждения» по персоналиям, где следует остановиться? Мы знаем имена Сталина, Орджоникидзе, Берии, прочих советских правителей, которые причастны ко всей этой вакханалии. Но, кроме верхушки, были люди среднего и низшего звена, которые охраняли эту власть, стреляли, пытали, били, конвоировали… Были те, кто писал доносы, охранял, допрашивал… Мы не берем на себя смелость этим заниматься: наверное, это прерогатива даже не государства, но всего общества. В Германии этот процесс назывался «денацификация»15. В России ничего подобного не было проведено по ряду причин, и, наверное, в этом корень наших многих нынешних проблем: мы сегодня до конца не разобрались со своей историей. Но у нас есть смягчающее обстоятельство: все-таки мы слишком долго жили под советской властью, при ней выросло несколько поколений. Многие вещи в нашей истории слишком переплетены, их нелегко разделить: при оценке событий, в том числе и при оценке ярких исторических личностей, нельзя мыслить стереотипами. Многие из этих оценок человеку старому, воевавшему, шедшему не раз на смерть за свою Родину, покажутся оскорблением. Поэтому я против каких-то массовых кампаний. Думаю, что для каждого нормального человека и так понятно, что никакого оправдания тем страшным преступлениям быть не может.

Не существует ли, на Ваш взгляд, прямой зависимости Русской Православной Церкви от государственной структуры, именовавшейся когда-то КГБ, а ныне — ФСБ?

Наше сотрудничество по большому счету заключается в том, что мы пишем запросы в эту организацию с просьбой дать нам разрешение на работу в ее архивах. Сейчас это достаточно сложно, потому что после того небольшого «окошка», которое было в начале 1990-х годов, архивы у нас опять закрыли. В законодательстве об архивном деле слишком много пунктов, которые затрудняют допуск к архивным документам. Поэтому это сотрудничество не всегда складывается гладко, но в принципе нам предоставляют определенные архивы, мы с ними работаем и благодарны за это.

Что касается «зависимости» — ее никогда не было, кроме того факта, что после революции государство говорило с Церковью именно через этот орган. Первая структура, которая была создана Советским государством в 1918 году при ВЧК и которой было поручено заниматься всеми церковными делами, называлась очень незатейливо — «Ликвидационная комиссия». И подобные ей структуры затем были всегда — и при НКВД, и при КГБ. Государство всегда общалось с Церковью через Комитет госбезопасности. Но не забывайте: Советское государство не только с Церковью, но и с ученым миром, писателями, художниками общалось через КГБ, да и с журналистами тоже…