Наверное, это специфически отечественная проблема. Старец — это, собственно говоря, монастырский духовник, а монастырь — место, как правило, удаленное от жительства других людей. Синонимы слова «монастырь» в нашем языке вполне характерны — «пустынь», «скит». В России в XIX веке, в период расцвета монашества и старчества, монастыри стали центрами духовной жизни, и туда совершало паломничество множество обычных людей, которые стремились исповедоваться и посоветоваться со старцем. Так постепенно старцы стали и духовными руководителями мирян.

Старец в то время был монахом, всю жизнь прожившим в монастыре, опытно наученным монашеству. У него были наставники, от которых он воспринимал традиции духовной жизни, духовного руководства. Он проходил все ступени монашества, прежде чем по благословению священноначалия самому стать наставником, духовником, старцем.

Старцы были и в советское время и на приходах, и в тех немногих монастырях, которые действовали,— и люди ехали к ним издалека. Это и прославленный ныне в лике святых преподобный Севастиан Карагадинский, и архимандриты Иоанн (Крестьянкин), Серафим (Тяпочкин), Кирилл (Павлов), которого я знаю лично, так как он был в Лавре духовником.

К сожалению, сегодня происходит не так. Со времени массового возрождения монастырей прошло совсем не так уж много времени, чтобы в них появились настоящие старцы. Как в свое время архимандрит Кирилл (Павлов) на вопрос, есть ли в наше время старцы, ответил: «Старцы — не знаю. Старики — есть»16. С другой стороны, сегодняшние миряне, которые так же не росли в церковной традиции, но начитались разных хороших книг, ищут руководства, ищут старцев, но при этом иной раз наполняют слово «старец» каким-то нелепым содержанием. Ищут на самом деле некоего чудотворца, который, только взглянув на пришедшего, должен сразу понять всю его жизнь и решить все его проблемы, Это, конечно, неправильно.

В том, что есть «повышенный спрос» на старцев, видимо, виновата еще и такая наша национальная классическая особенность — недоверие официальным институтам.

Почему происходят переводы священников из храма в храм?

Переводы священнослужителей из храма в храм происходят по практической необходимости: открытие новых приходов, увеличение штатов уже действующих храмов. Кроме того, как Вам известно, люди отличаются друг от друга по своим деловым качествам: кто-то не справляется в должной мере со своими обязанностями. При наличии разных причин принцип всегда один – польза Церкви.

Как быть, если священники разъезжают на иномарках, даже в деревнях? Мне, например, становится уже не по себе, и подойти к такому священнику неудобно…

Наличие или отсутствие машины не повод судить о человеке, тем более священнике. Для священника сегодня машина, и иномарка в том числе,— это зачастую необходимость, потому что он должен быть готовым в любое время дня и ночи ехать к тем, кому необходим священник: к больным, умирающим… До революции духовенство тоже старалось обязательно иметь какой-то транспорт. Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский имел собственный выезд, очень неплохой по тем временам,— и разве можно было в этом упрекать? Ведь иначе батюшка просто не мог бы посетить столько людей, сделать столько дел, сколько он успевал за день. Хотя упрекали…

И в те времена, до революции, были люди, которые воспринимали выезд у городского священника или телегу с лошадью у сельского как символ достатка и относились к этому с ненавистью. Есть люди, которые не переносят чужого благополучия, злятся, если имущественное состояние другого человека хоть немного отличается от их собственного. Это чувство неправильное, совершенно нехристианское, и его следует избегать, в какие бы формы оно ни маскировалось.

Так что если священник приобретает автомобиль для того, чтобы он был ему подспорьем в исполнении пастырского долга, я не вижу в этом ничего плохого. Что касается иномарок, сегодня иномарка не редкость, скорее, наоборот: простые иномарки зачастую даже дешевле и экономичнее в использовании, чем многие отечественные машины. Поэтому я думаю, что отношение, высказанное в Вашем вопросе,— неправильное.